Силой и властью (СИ)

Размышления прервала острая горячая боль, прямо под сердцем пронзившая тело насквозь. Шахул вскочил, выбежал из шатра, и услышал перепуганный мальчишеский голос:

- Госпожа магистр?.. Госпожа! Помогите, кто-нибудь! Госпожу Жадиталь убили!

Шахул кинулся через все становище. Он уже знал, четко видел перед глазами, что ждет его на пороге лаборатории.

И не ошибся: перепуганный насмерть Ваджра сидел на земле и пытался удержать тело наставницы, безжизненно обвисшее на его руках. Из груди Жадиталь торчало древко стрелы с острым плоским наконечником, а ее оперение терялось под телом, среди меха волчьей накидки. Из буннанского лука, можно свалить и антилопу, и кулана. А уж стрелять степные охотники умели... Еще не успев увидеть, хааши почувствовал: целительница мертва.

И черно-багровая пелена разом заволокла глаза. «Все ко мне, быстро!» - мысленно приказал он стражам, вложив в зов всю силу своей боли и ярости, и опустился на колени рядом с мальчишкой.

- Маг-гистр Шахул, помогите, - заикаясь, выговорил тот. - Он т-туда побежал, к рек-ке... догнать?

- Догоним, мальчик. Дай-ка ее мне, - он осторожно забрал тело Жадиталь из рук ученика и чуть на бок уложил на свои колени. - Вот так, девочка... Таль, слышишь? Потерпи немного, все будет хорошо, родная. Все будет хорошо.

Явившиеся на зов хаа-сар, все как один испуганные и злые, собрались вокруг. Шахул всматривался в глаза стражей, выискивая того, кто еще сможет сохранить здравый рассудок, и не находил. Подоспевший Рахун нашел такого первым:

- Такир!

Парень из самых старших шагнул вперед и обернулся крупным косматым зверем. Прижал уши, клацнул оскаленными зубами; бурая шерсть встала дыбом на загривке.

- Ко мне подлеца, - приказал Шахул. - Живым!

Такир качнул рогами, развернулся и, разбежавшись, взвился в ночное небо.

Поймает - разорвет, не иначе... но это как-то сразу стало неважно. Мысль об убийце пронеслась и исчезла вместе с улетевшим в погоню стражем. Все заслонили мысли о молодой целительнице. Жадиталь... она единственная стала его миром, его жизнью.

- Таль, девочка моя, терпи.

Шахул переломил стрелу и начал осторожно вытягивать древко из тела, продолжая, как заклинание, повторять ее имя:

- Нет, Жадиталь, не уходи. Держись за боль, родная, слушай. Надо держаться, Жадиталь, я знаю, что тяжело... но надо. Я тут, Жадиталь, с тобой. Все будет хорошо.

И старая забытая песня, светлая и радостная, та самая, которую он когда-то пел своим новорожденным детям, сама собой родилась в груди.

Менге-сур и четверти пути до реки не одолел, когда небо над ним потемнело, свет луны погас, и большие крылья захлопали прямо над головой. В следующий миг он понял, что летит, перекинутый за спину крупного зверя. Сердце вскачь пустилось, кишки взметнулись к горлу, и прошиб холодный пот: земля осталась далеко внизу, перед глазами запрыгали-заплясали звезды. А все, что удерживало его в небе - это слюнявая пасть жуткого демона, его зубы, вцепившиеся в ворот стеганой куртки. Менге било и мотало, как плохо притороченную седельную сумку: того и гляди оторвется. И хорошо бы! Он заранее знал, что горные демоны убийства не простят, и готовился к смерти. А раз все равно умирать - лучше упасть и разбиться, чем ждать клыков чудовищных тварей или колдовской казни. И он начал молиться, чтобы челюсти демона не выдержали веса и разжались. Но не успел Менге воззвать к богам, как демон опустился, швырнул его на землю, поддав рогами напоследок.

- За что?! - зазвенел откуда-то сверху мальчишеский голос. - Посмотри на меня, убийца, и скажи: почему ты это сделал?! Она лечила вас, не спала, не ела, сама чуть не умерла! Она вас спасла! А ты...

Голос сорвался на всхлипе.

Менге поднял голову и в свете факелов увидел столпившихся вокруг демонов, а среди них - пучеглазого, как лягушка, парнишку, спутника ведьмы. Тогда, забыв о страхе, он встал во весь рост и расправил плечи: пусть его убьют, пусть разорвут или изрубят мечами - все равно! Он сделал, что было нужно, и ни о чем не жалеет. Так он и хотел ответить, когда услышал другой голос, и сердце опять метнулось вниз и подскочило к горлу: это был он, самый злейший враг, предводитель тварей, большой зверь, как называл его баирчи Кубар-сур. Откуда, как?! Ведь Менге-сур убил большого зверя, только что! Ну и что, что темно? Он узнал лохматый волчий мех и выцелил точно! Менге всегда был метким стрелком, и не возвращался пустым с охоты.

- Не плачь, Ваджра - сказал зверь мальчишке, - ведь ты мужчина, маг. Жадиталь не понравится, - а потом уже Менге: - Мальчик спросил тебя - отвечай.

И тут Менге понял: зверюга жив и невредим, а завернутая в волчью накидку на его коленях лежит их девка-ведьма, мертвая. В первый миг Менге-сур растерялся: женщину убивать он не хотел. Но боль и злость снова взяли верх: не хотел - ну так что? Они убили его детей, похитили жену, они даже не сказали, что с ней случилось - только посмеялись над его горем. Вот теперь пусть плачут ведьмины мальчишки, пусть горюет большой зверь и все его твари, а он, Менге, будет смеяться! И он ответил:

- Я не хотел ее убивать, я метил в тебя, проклятый демон, убийца моих детей! Ночь и волчий мех обманули меня. Что же, значит, боги так судили: я скорблю по жене и детям, а ты будешь горевать по своей ведьме. Вижу, она тебе дорога.

После этих слов Менге ждал, что его собьют с ног, свяжут или, может быть, разорвут на месте, сам он точно так бы и сделал. Но твари даже с места не двинулись, только смотрели, разглядывали его злобными светящимися в темноте глазами. Только второй спутник ведьмы выскочил вдруг из толпы и молча бросился на Менге. Один из демонов тут же подхватил его и отдернул в сторону, прижал к себе, отнимая нож.

- Пусти, я его убью! - зашипел мальчишка.

Но демон не отпустил. А большой зверь заговорил снова:

- Никто больше никого убивать не будет, Доду. Такир, проследи.

Демон в зверином обличии качнул рогатой головой, а потом ударил Менге, заставляя опуститься на колени, и сам встал рядом. Хвост его с острым костяным шипом так и вился, грозя в любой миг приколоть к земле, как суслика.

- Моя смерть утешит тебя, пастух? Утолит твою скорбь, залечит раны? - устало спросил большой зверь, и Менге понял: он говорит с ним, но не ждет ответа. - Тогда оставайся и смотри.

А потом наклонился к своей ведьме и улыбнулся:

- Вот и все, родная. Сегодня не будет больше боли и страха. После - будут, много, как и тепла, и счастья. Но ведь такова жизнь, правда?

Менге сур слушал и не понимал, что это. Зверюга из ума выжил? Или бредит от горя? К чему эта радость? Зачем он уговаривает покойницу?

Между тем старик протянул руку и попросил нож, а потом уверенными движениями дважды рассек жилы от запястья до локтя. Черная в темноте кровь густо полилась по руке, собираясь лужицей в ладони. Большой зверь поднес руку к щеке ведьмы и слил эту лужицу между мертвых губ.

- Возвращайся, девочка. Тебе еще не время.

Жадиталь сглотнула... и очнулась.

Голова кружилась, и в ушах зудел тонкий звон. Боли в спине и груди не было... вернее не было привычного ощущения телесной боли - боль была вокруг, везде. Целый океан боли окутывал все в мире, сам воздух был пропитан ею. Боль текла, струилась сквозь Жадиталь, пронизывая тело и душу волнами, мучительными и одновременно сладкими: живая... Я - живая! Осознание жизни чуть было снова не лишило ее чувств.

Но Шахул снова поднес ладонь, и между губ полились теплые струйки. И она снова глотнула.

Кровь.

Все: ее лицо, одежда и волосы, его руки и косы, мохнатая меховая накидка - было залито кровью. Кровь, темная, пахнущая тяжелой сладостью, обильно стекала по руке старого хааши. Другая рука, поддерживающая Жадиталь, все еще сохраняла твердость, но глаза, прозрачные, изумрудно-зеленые в темноте, уже тронула пелена смерти: рассудок едва цеплялся за знакомые образы, готовый вот-вот соскользнуть в бездну и пропасть.

- Хааши Шахул! - она высвободилась из кольца рук и сама, обхватив плечи хранителя, прижала его к груди, - Надо остановить кровь...