Кузница Тьмы (ЛП)

Эрастрас, стоявший неподалеку на коленях, замотал глубокую рану на бедре и взглянул назад, на блестящую тропу. - Я был прав. Они идут. Кровь Тисте течет в ней беспорочно.

- Как это сработает, Эрастрас? Я еще не уверен... - Сечул Лат посмотрел на труп. - Бездна подлая, ее было трудно убить!

- Они такие, - согласился Эрастрас. - Но эта кровь - видишь поток на тропе? Видишь, как она поглощает каменья, бриллианты и золото, всю нашу краденую добычу? В этом сила.

- Но не сила Азатенаев.

Эрастрас фыркнул и тут же начал вытирать кровь под носом. - Мы не единственные стихийные силы в творении, Сетч. Я, однако, ощущаю, что пролитая нами сила отчасти питаема негодованием. Все равно. Она могущественна.

- Я же ощущаю, - сказал Сечул Лат, озираясь, - что это место не для нас.

- Мать Тьма смеет провозглашать его своим, - оскалился Эрастрас. - Мать Тьма - словно она способна заявить права на все царство! Какая наглость! Погляди вниз, Сетч - что видишь?

- Вижу Хаос, Эрастрас. Бесконечный шторм.

- Мы сделали это место ловушкой. Пусть сохранит имя на языке Тисте. Останется Шпилем Андиев - едва ли это дает права обладания. Наше деяние лишило его чистоты. Не один К'рул понимает эффект крови.

- Так ты твердишь. Однако я сомневаюсь, что ты точно знаешь, что же мы творим.

- Наверное, ТЫ не знаешь, хотя, возьми меня Бездна, я уже устал повторять. Я знаю, Сетч, а тебе нужно попросту верить мне. К'рул готов отдать силу любому, кто захочет. Свободно. Но тем самым он принижает ее ценность. Нарушает правильный порядок вещей. Мы превзойдем его, Сетч. Превзойдем. - Он шевельнулся, опираясь о валун. - Времени мало. Они близятся, Джагут и его заложница-Тисте. Слушай. Мать Тьма понимает исключительность силы, хотя тянется слишком далеко, показывая чрезмерную алчность. Нам нужно втянуть ее в драку. Пробудить к угрозе, которую таят его новые Садки - всем нам. Важно, чтобы она противостояла им и тем отвлекала внимание К'рула. Отвлекшись, он не увидит нас и, разумеется, не поймет наших намерений, пока не станет поздно. - Он поднял взор на Сечула. - Вот, я рассказал еще раз. И вижу разочарование в твоих глазах. Теперь что?

- Чувствую себя глупым. Скорее тупым, как ты сказал бы. Где же тонкость?

- Я сдаю ничтожные тайны, Сетч, чтобы лучше хранить важные. Подумай о "тяни-толкай", если угодно. Изучи возможности, помысли наслаждение обманом.

Сечул Лат изучал Эрастраса - лежащего у валуна, избитого до полусмерти.- Ты действительно так умен, как тебе кажется?

Эрастрас засмеялся: - Ох, Сетч, едва ли это важно. Достаточно подозрений, ибо почва воображения плодородна. Пусть другие заполнят пробелы моего ума и сделают меня гением.

- Сомневаюсь в правдивости твоих речей.

- Как же еще. Ну, помоги мне встать. Пора уйти.

- Используя ту самую свободу, которую даровал К'рул.

- Я наслаждаюсь иронией.

Сечул Лат оглянулся на тело Джагуты, лежащее очень близко от края шпиля. Дурное это дело, кого-то убивать. Эрастрас прав: негодование бурлит в воздухе, густое как дым. Такое душное, что голова кружится.

- Не знал раньше, - сказал Эрастрас, пока Сечул неуклюже помогал ему встать, - что убийство может так забавлять.

Сечул содрогнулся. - Эрастрас, посмотри, что мы натворили. Пригласили ее по ложному поводу и набросились, словно дикие звери. Пробудили гнев Джагутов. Ничего хорошего не выйдет.

- Ночь спускается на Джагутов, Сетч. Их ярость ныне ничто.

- Слишком ты легкомыслен, Эрастрас. Мы только что убили его жену.

- И Худ будет рыдать... что с того? Ну, давай уйдем, прежде чем они не окажутся так близко, чтобы услышать. Не Худ ведь сюда приближается, не так ли?

- Нет, - буркнул Сечул Лат. - Всего лишь его брат.

От замер на тропе, щурясь, смотря вперед.

Позади него Кория пошатнулась от усталости. Кружить по крыше башни - не особенно годное упражнение. Три шага от края до края - таково было ее владение, простор веры богоравной мечтательницы. Оно казалось жалким, мелким, и Кория начала подозревать, что мир преподает уроки смирения всем, даже богам и богиням.

- Уже недалеко, - сказал От. - Нужно было выбрать меч. Секира словно тяжелеет. Гордость велика, старческие мышцы слабы. - Он оглянулся. - Ты уделила мысли рассыпанным богатствам?

- Я должна была уделить им мысли?

- Я жду от тебя мудрости.

Она потрясла головой: - Мудрости во мне мало, учитель. Однако... я вижу здесь обдуманную насмешку над ценностями.

- Да, но зачем?

- Может, нам говорят: лишь ожидающее в самом конце пути по-настоящему ценно.

- Возможно. Азатенаи - интересные существа. Непритязательные. Лишь один среди них носит титул Защитника, но он никого не защищает. Джелеки приходят в их селения и крадут что могут, вызывая лишь улыбки.

- Может, он защищает нечто незримое.

- И что бы это могло быть?

Она начала думать, выигрывая время на передышку. - Есть много благ, которые нельзя материально измерить.

- Неужели? Назови одно.

- Любовь.

- Браслеты и золотые кольца, броши и диадемы; дорогие подарки, надежный дом и прочная крыша. Дитя.

- У любви можно отнять всё это, и она останется.

- Превосходно. Продолжай.

- Доверие.

- Храни мои ценности, и я заплачу тебе.

- Это мена.

- Ею покупается доверие.

- Описываемые вами материальные сделки должны символизировать блага, о которых говорю я. Они не блага сами по себе и для себя.

- Но, заложница, разве это не определение любых ценностей?

- Не думаю. Например, жадность - не благо.

- Жадность - язык власти, собирание символов.

Она качала головой. - Блага нельзя присвоить, их можно лишь выказать.

- Выказать? Как же они выказываются?

Кория скривилась: - Подарками, о которых выговорите.

От кивнул. - Слушай хорошенько. Ты права, не смешивая символ и его значение; но ты ошибаешься, думая, что так делается редко.

- Тогда я сказала бы, что Защитник защищает различение и, делая так, вынужден встать в стороне, если воры уносят материальные символы благ, чистоту и святость коих он хранит.

От хмыкнул. - Чудная теория. Я буду...

Внезапное молчание заставило ее поднять взгляд. От смотрел себе под ноги. Еще долгий миг - и он вытащил секиру, снова вставая лицом к подъему тропы.

- Учитель?

- Чем же тогда измерить ценности Азатенаев?

- Учитель? Что... - Взгляд ее приковало некое движение, что-то блестящее. Она опустила глаза к тропе. Тонкая извилистая струя спускалась меж ломаных колец и разбитых каменьев. В странном бесцветном свете она казалась чернее чернил.

От пошел вверх, держа секиру наготове.

С трудом распрямившись, избегая ручейка, Кория двинулась за ним.

Через шесть шагов избегать сохнущей жидкости стало невозможно. "Что я вижу, кровь?" Она подумала о богах и богинях, об идее жертвоприношения - столь давно отвергнутой Тисте - и место это вдруг стало холоднее, опаснее.

Не будет вопросов к Оту: неподходящее время. Она оставалась безмолвной, во рту пересохло, сердце стучало в груди.

Подъем заканчивался прямо впереди нагромождением камней - казалось, их вбивали в почву, стараясь тяжестью заставить тропу выровняться. У края что-то лежало - труп, полуголый, с раскинутыми руками и ногами. Похоже, его специально подтащили к уступу. С неровной площадки кровь текла струями, залив немногочисленные рассыпанные драгоценности.

Джагута, женщина.

Она смогла различить вылезающий из груди кончик кинжала; спина выгнулась, намекая, что между лопаток торчит рукоять.

- Кариш.

Слово, вылетевшее из уст стоявшего над телом Ота, было то ли молитвой, то ли жалобой. Тут же он покачнулся, словно готов был упасть - и она подбежала, желая подхватить его вес, хотя, разумеется, ей это не удалось бы. От, качаясь, прошел мимо тела и воздел секиру.

- Кариш!

Кория оказалась у трупа. Она смотрела на него, на первого увиденного мертвеца. Горделивая женщина, черты лица правильные, наверное, даже красивые по меркам Джагутов. Словно хмурится бесформенному небу. Клыки белы, словно козье молоко, рот полуоткрыт, на губах запеклась пена и кровь. Странное выражение глаз - как будто они видят всё, но не видят ничего, на что стоило бы смотреть. Именно их недвижность потрясала Корию. Это смерть. Смерть - недвижность. Недвижность не свойственна живому.