Кузница Тьмы (ЛП)

- Не такой уж тайный, Гриззин. Но замолкаю, дабы защитить твою невинность.

- Мне дарован титул Защитника и говорят, потому, что я заткнул уши и зашорил глаза. Ну же, передай бутыль и познаем жало знамений.

- Свобода, - сказал Бруд, - была у меня отнята.

Гриззин сделал три быстрых глотка и задохнулся. - Дурак - сколько ты за это заплатил? Отдал первенца? Никогда не вкушал я ничего лучше! Потрясающее качество на языке жены - она не будет знать, что делать.

- Вот признание многосотлетнего мужа. Спорим, ни один из трех кувшинов не доживет до конца ночи, и качество снова от нее ускользнет. Сочувствие мое неодолимо, особенно сейчас, когда я сижу и смотрю на тебя.

- Отлично сказано, ибо это ночь горьких признаний. Свобода - всего лишь жизнь, лишенная ответственности. О, мы жаждем ее с бездумной страстью, но содрогания недолговечны, да и пьяная она неловка в постели. Мне ли не знать - лишь в этом состоянии она сдается моим грубоватым рукам.

- Скорблю по тебе и твоему печальному опыту, Гриззин Фарл. Еще сильнее скорблю, что вынужден выслушивать твои воспоминания.

- Лишь бы не расплакаться. На, пусть горло твое онемеет, чтобы слова наши вылетали без боли.

Каладан выпил и отдал кувшин. - Первый Сын Тьмы связал меня клятвой, как и я его, создавая брачный камень для его брата.

- Это ненадолго.

- Что, брак?

- Клятва.

- Почему ты так?

- Ну, думаю, вас освободит ложь. Иначе могу ли я называться твоим братом? Вряд ли. Бутыль опустела. Не найдешь ли еще?

- Далеко ты забежал ради зайца, Гриззин.

- Или так, или выдирать сорняки вокруг дома. Под критическим взором, мрачным и скучающим. Нет, меня обуяло любопытство - я хотел бы увидеть темный сад этой темной женщины. Есть ли там сорняки или нет?

- Думаешь, Драконус не встанет на пути?

- Ах. Однако он весьма далеко позади меня и далеко впереди тебя. Как раз пока мы беседуем...

- Он странствует среди Азатенаев? Я удивлен, учитывая напряженность в Харкенасе.

- Думаю, он решил спрятать незаконного сына.

- Есть и другие резоны.

Гриззин Фарл поднял густые брови: - Ты намекаешь на тайное знание. На, пей больше.

- Тисте многое вкладывают в жесты, - пояснил Каладан, возвращая кувшин. - Они готовы из каждого действия сделать символ, и пусть мир прогнется, застигнутый тяжестью. Так возводятся многие стены, запираются многие двери, толкования превращают королевство в лабиринт для обитателей.

- Лабиринты меня не пугают. Я умею загонять зайцев.

- Значит, готов выполоть ее сорняки? Разве она не определилась с предложением?

- Ха! Посмотри на меня, друг, с позиции знатной женщины! Видишь златые волосы? Яркие беспокойные глаза? Суровую уверенность манер? Я загадка, соблазн тщательно сокрытых глубин. Коснись меня - посыплются самоцветы и жемчуга; встань слишком близко - одуреешь от сладкого аромата и упадешь прямо в руки! Мои дарования, друг, не зависят от роста и ширины плеч; не зависят от веса и телесной крепости. Я мог бы быть не больше белки, а женщины все равно падали бы, как жучки за край тарелки!

- Отличная речь, Гриззин.

Гриззин кивнул. - Много практики, - сказал он, - но доныне без слушателей. Я сменил бы манеру, не будь уверен, что курс выбран верно.

- Похоже, время для третьего кувшина.

- Да. Тоска меня манила, не дождалась и сама подошла. Такая влекущая, такая понимающая. Будь мои глаза яснее, мой разум сильнее, я нашел бы способ выпить и забыться.

- Я мало знаю об этом Аномандере Рейке.

- Тогда я побеспокою его ради тебя. Расскажу все, что следует, и ты поймешь, кто на другом конце цепи, и будет ли звеньев слишком мало или бессчетно много - это я тоже открою.

- В нем есть уверенность, это очевидно, - сказал Бруд. - Тут не только дарованный титул и близость к Матери Тьме. Он наделен чем-то определенным, но и весьма глубоким. Он, я думаю, муж, склонный к насилию, но не склонный подчиняться своему насилию.

- Самобичеватель, значит. Вижу, мой энтузиазм вянет на глазах.

- Поклялся, что не втянет меня в их гражданскую войну.

- Война - дело решенное?

Каладан Бруд пожал плечами: - Их поколение вкусило крови, а когда слабеет ужас, появляется тоска по прошлому. На войне всё просто, и в том есть притягательность. Кто из нас рад смущению и неуверенности?

Гриззин Фарл некоторое время обдумывал сказанное. Потом потряс головой. - Значит, верно заявляли Джагуты? В обществе находим мы семена саморазрушения?

- Может быть. Но они упустили самое важное. Именно отсутствие общества ведет к разрушению. Когда утеряно согласие, когда кончены споры и противостоящие стороны видят уже не сородичей, братьев и сестер, а чужаков... тогда становятся возможными все виды жестокости.

- Ты швырнул острые камни на дорогу моих раздумий, старый друг. Мать Тьма желает такого распада?

- Я склонен думать, что нет. Но она обитает в темноте.

- Вино кончилось. Остался лишь кислый запах. Пьянство претендует на решительность. Но я предпочитаю вздыхать и наслаждаться ленивыми раздумьями. Вернешься домой, Каладан? Ах, не думаю. К'рул зачал дитя, и сама земля хранит память о крике рождения. Ты будешь пить кровь К'рула?

Бруд хмыкнул, не сводя глаз с гаснущего костра. - Нет нужды. Как ты и сказал, дитя рождено и вскоре породит много своих детей.

- Ты не считаешь его неосмотрительным?

- Все расчеты, Гриззин, уже не важны. Дело сделано.

- Я тут предположил, - бросил Гриззин Фарл, - что Драконус странствует, обуянный лихорадкой гнева.

Бруд поднял острый взор. - И?

- Некоторое время кровавил ноги на его пути. Но... мы встретились ночью, потом я обдумал ту встречу, глядя с разных углов, и счел, что страхи мои не обоснованы. Он равнодушен к К'рулу. Им движет что-то гораздо более отчаянное.

Бруд кивнул. - Любовь на такое способна.

- Наверное, судя по острым углам замечания, тебе кажется, что я сбежал от любимой жены и беспутного сынка. Мне это очень обидно, я готов выхватить оружие и сразиться против тебя.

- Значит, ты опьянел сильнее моих чаяний.

- Да, и я также ненавижу уродливые истины.

- Почти у всех истин уродливое лицо, дружище. Но я говорил о Драконусе.

Гриззин вздохнул. - Вина громко вопиет в самые неподходящие мгновения. Пьяница и дурак - вино уже гремит о стенки черепа, я проклинаю тебя и хитрость, к которой ты налил меня ядом Тисте.

- Лучше тебя, чем твою жену.

- Все друзья так говорят. К утру я проголодаюсь - еды не оставишь?

- Ты ничего не взял с собой? - Каладан Бруд вздохнул.

- У меня есть котелок, - возразил Гриззин.

- Сам за тобой из дома вылетел?

- Да, желая заменить голову на плечах. Давным-давно она поклялась не носить клинка, дубинки или железного копья. Но сделала руки смертельным оружием, и опаснее лишь ее характер. Иногда руки хватают что-то, подходящее ситуации. Но, видишь ли, я изучил ее привычки и был осторожен в отступлении.

- А какой повод в этот раз?

Гриззин уронил голову, охватил ладонями. - Я зашел слишком далеко. Изгнал мальчика.

- Уверен, причина была.

- Он попал под влияние моего первенца, Эрастраса.

- В Сечуле Лате всегда было что-то от безвольного приверженца, - сказал Бруд. - А Эрастрас амбициозен и готов стать властелином хотя бы мусорной кучи.

- Сетч слаб, это верно. Эти двое вышли из одних чресел... у меня мешочек съеживается от одной мысли.

- Исправь этот дефект прежде, чем обнажишься перед Матерью Тьмой.

- Столь за многое буду я благодарен темноте, ее окружившей. Ну, слова мои смелы, как оружие, но мысли стесняются своей бессмысленности. Я пьян и уныл, один остался путь отступления - бесчувственный сон. Доброй ночи, дружище. Когда встретимся снова, это будет эль Тел Акаев, и дар будет в моих руках.

- Уже мечтаешь о мщении.

- Да, и с удовольствием.

- Это почти нас убило, - пропыхтел Сечул Лат. Его правая рука беспомощно болталась, сломанная не менее чем в двух местах. Он склонился как можно ниже и сплюнул кровь и слизь, что оказалось приятнее, нежели сглатывать - так он поступал со времени смерти упрямой женщины. Вкус во рту напоминал о насилии и диком страхе, и в животе стало тяжело. - И я еще сомневаюсь.