Запах цветущего кедра

Лодку медленно сносило течением в сторону курьи, вместе с пойменным мусором, и можно было доплыть без мотора, однако лай кавказца и отчётливый стук топора подстегнули. Стас выгреб на глубину и дёрнул шнур стартёра. Пройти на моторе удалось только до затопленной прибрежной дороги, которая оказалась забитой мусором. Он взялся за шест и тут увидел среди топляков и прочего пойменного сора полузатопленный облас Христофора! Изловчившись, поймал его за носовую ручку, подтащил и вылил воду — совершенно целый, хоть бы трещина. А ведь даже летал, поднятый струёй воздуха из-под вертолёта!

И как-то сама собой возникла непривычная суеверная мысль: хороший знак, если возвращается утраченное. Он привязал облас к корме и, удовлетворённый, налёг на шест — воды в протоке было уже всего с метр, не больше.

Когда же он пробился сквозь кустарник и несомый сор к курье, почти сразу увидел ещё один облас, причаленный к острову как раз на том месте, где прошлой ночью стояла его лодка. Чуть выше, на берегу, дымился костерок, и неясная человеческая фигура мельтешила возле поваленного кедра. Рассохин резко переложил румпель и подчалил. Амазонка спала на донной решётке, теперь уже рядом с утопленницей.

Дамиан рубил павший сухостойный кедр: вероятно, готовил дрова. На берегу возле костра с таганком хлопотала его жена, и было ощущение, будто они здесь уже давно, самоуглублённо заняты своим делом, невзирая на то, что творится вокруг.

Смиренный кавказец сидел на привязи и старательно обгладывал кость — прикормили.

И больше никого!

— Где Лиза? — спросил он, прислушиваясь к собственному очужевшему голосу, и выскочил на берег.

— Отстали они, — как-то обыденно отозвалась жена молчуна и глянула из-под руки вдоль старицы. — Супротив стрежи гребут.

Рассохин посмотрел в ту же сторону: из-за поворота и в самом деле выплывали два обласа! Шли борт о борт, но ещё далеко. Посверкивали вёсла, серебристая солнечная рябь на воде мешала рассмотреть, к тому же разгулявшийся над водой ветер выбивал слёзы. Течение на старице было таким, что шевелились и дрожали затопленные кусты, вода скатывалась в Карагач и сносила весь мусор, скопленный в пойме за несколько лет. Казалось, что обласа стоят на месте, лавируя между останками всплывшего колодника и графичных сгустков легковесного хлама.

Амазонка проснулась, отползла от утопленницы и теперь недоумённо вертела головой.

— Что?.. Мы где?

Стас снова заскочил в лодку, ринулся к мотору, но на глаза угодил свёрток с телом — знак преследующего проклятия! Он поплотнее завернул одеяло, взял на руки совсем размягший, обвисающий труп и вынес на берег. Огляделся, куда бы положить, нашёл место под крайним кедром. Жена молчуна лишь на мгновение оторвалась от костра, но сам он подошёл с тонким ивовым хлыстом, деловито измерил длину тела, затем прикинул ширину плеч и преспокойно удалился. Оказалось, что мастерил колоду, словно заведомо зная, что Рассохин привезёт утопленницу.

Анжела пугливо выглядывала из лодки, скрываясь за носовой переборкой. Стас выбросил рыбу на берег, оттолкнулся и запустил мотор. К обласам на середине курьи он подкрадывался, будто к диким уткам, опасаясь спугнуть, и всё же, налетев на топляк, сорвал шпонку гребного винта. Чинить не стал, заскочил на носовую площадку и встал, ожидая, когда поднесёт к старательным гребцам на обласах.

Навстречу плыли четверо, но рассмотреть можно было лишь одного — молодого рыжебородого парня, в долблёнке которого кто-то ещё лежал на дне. Во втором обласе две женские фигуры перекрывали друг друга: одна сидела на корме и гребла, вторая — посередине и спиной вперёд.

Когда расстояние сократилось до нескольких саженей, гребцы дружно положили весла и лодки понесло к устью старицы. Рассохин стоял и пытался рассмотреть и узнать хоть кого-нибудь из этой четвёрки, однако не успевал смаргивать слёзы.

И узнал не глазами — ушами: над рекой раскатился громкий чих, откликнувшийся эхом в кедровнике.

17

Жёлтый мотоцикл, появившись на берегу, мгновенно спугнул Сорокина. Вячеслав тоже на всякий случай отступил за ближайший тополь, однако разглядел Бурнашова в коляске! За рулём же был небритый мужик в зелёной фуфайке, однако в милицейской фуражке и с автоматом за спиной. Они остановились возле самоходки, разом исчезли в её ржавом чреве, и было понятно, кого ищут. Колюжный тем временем зашёл с другой стороны баржи и явился неожиданно, когда приехавшие выскочили из самоходки.

— Этот, что ли? — как-то равнодушно спросил мужик. — Ну, что я говорил?

Его небритое лицо перечёркивали глубокие и характерные царапины от женских когтей.

— Наконец-то! — обрадовался Бурнашов. — Осталось Александру найти. Не видел?

— Ночью видел возле милиции. А ты под конвоем?

— Каким конвоем? Меня выпустили! Даже Галицыных. И ещё извинились... А вот тебя — не знаю. Суматоха была... Но в милиции вещи твои вернули.

И сунул в руки пакет. Вячеслав перетряс его — всё на месте, даже шнурки от кроссовок, но фотографии Евдокии не было.

Он попытался вставить хотя бы брючный ремень в джинсы, Бурнашов заторопил:

— Давай всё на ходу, некогда. Улетаем!

— Куда?

— На Гнилую Прорву! Геликоптер под парами. Только Сашеньку найдём!

— И взлёт разрешат?

— Сейчас всё разрешат!

— С чего вдруг такое счастье привалило?

— Несчастье привалило, — сник Кирилл Петрович. — Там у Рассохина ЧП. Галицын спрятал женщин из лагеря, отвёз на остров, а его затопило! Всё остальное — по дороге!

Мужик в милицейской фуражке придирчиво и сокрушённо рассматривал своё лицо в треснутое зеркальце заднего вида. Царапины источали сукровицу.

— Это кто такой? — шёпотом спросил Колюжный.

— Знакомься: Гохман, Фридрих, — Бурнашов сел в коляску. — По-нашему — Фёдор, участковый. Он Стаса знает, вместе на Карагаче были. Вечером прилетел и попал под раздачу. С нами летит.

Участковый даже не кивнул, словно и не слышал.— Распутин где? — спросил Колюжный.

— Какой... Распутин?

— Он теперь — генерал из ЦК, Григорий Ефимович.

Бурнашов посмотрел на него как-то с опаской, но ничего спрашивать больше не стал.

— Вся цэкашная братия свалила, — объяснил он сдержанно. — Сегодня утром в спешном порядке! Поэтому неизвестно, освободили тебя или нет. Спросить не у кого! Бардак!

— Не обольщайся, Кирилл Петрович: всего лишь тактический ход. Генерал вызывал на беседу? Только честно.

— Не вызывал, — осторожно признался Бурнашов. — Даже не видел такого!

— На Распутина похож! В исполнении Петренко, волосатый.

— Галицын про него что-то говорил...

— А я попал... — Участковый оторвался от зеркала, зло блеснул глазами: — И куда я с такой рожей?

— Ничего, прорвёмся. — Бурнашов встряхнулся и панибратски похлопал его по спине. — В моей практике и не такое бывало. Сейчас главное — женщин с кустов снять.

— Утопить бы их к чёртовой матери всех, — участковый стал крутить ногой педаль стартёра — мотоцикл не заводился.

— Александра решила отбить меня у ментов, — вдруг с удовольствием объяснил Кирилл Петрович. — Ворвалась в милицию — и первым Фридрих подвернулся. Мужик вообще не при делах! Он сидел, отписывался за командировку. Бумаги понёс... Тут и попал в когти. Потом жену Фёдора черти принесли... А прилетел-то от амазонок с Карагача! Амазонки — это девки с Гнилой Прорвы. В общем, и у него развод. Жена чуть только милицию не снесла.

Гохман мрачно выматерился.

— Вылазьте, господа учёные. С толкача попробуем.

Мотоцикл кое-как завели с толкача и садились уже на ходу.

— Погоди! — Колюжный завалился в коляску. — Что делать с Сорокиным? Он же здесь остаётся, в одних тапочках!

— Это ещё кто такой? — спросил Бурнашов.

— Правнук жандармского ротмистра. Он предсказал всё, что случится. На вид — юродивый, а в самом деле — ясновидящий.