Запах цветущего кедра

— Как же я?!

— Как хочешь. Пусть тебя украдут, унесут...

— Я не хочу!

— Прилетит кинозвезда — вот ей и предъявляй претензии. Ты меня достала.

Договорить не успел: амазонка прыгнула, как кошка, вцепилась, обвила руками и ногами намертво.

— Не пущу! Ты не бросишь меня! Не посмеешь!

Стас попытался отодрать её от себя, но хватка оказалась железной, удушающей — точно так же она держалась за спасительное дерево на разливе. Едва удалось высвободить лицо и хватить воздуха. Её тело всё ещё пахло весенней водой, тиной — как от утопленника.

— Мне надо на тот берег, в посёлок.

— Я с тобой! Не возьмёшь — приплыву сама!

— Там меня ждёт женщина!

— Я тоже женщина!

— Ты — сумасшедшая баба! Отцепись!

— Ну хочешь, возьми меня! Прямо сейчас! Все сделаю, как ты хочешь!

— Не хочу!

По её обнажённому телу пробежала конвульсивная судорога, и руки ослабли.

— Но так страшно!.. Что мне делать? Лучше бы я утонула...

— Ты чего такого напилась? — Рассохин положил её на постель и сел рядом. — Наркотики, что ли? Накурилась?

— Ничего я не пила, — амазонка заплакала и вцепилась в руку. — И не курила... Помоги... Если спас, помоги... Не оставляй! Поговори со мной! Расскажи что-нибудь! О любви!.. Мне так хочется поговорить с мужчиной о любви! Ты любил ту отроковицу, что у тебя похитили?

— Ладно, придёшь в себя — поговорим, — пообещал он. — Спи!

— Да я и в самом деле не пила! Ненавижу спиртное!

— Отчего же дурная?!

— От запаха...

— Всё равно тебе надо отдохнуть.

— Ты не уйдёшь?

— Надо кое-что проверить, — уклонился он. — Съезжу и вернусь.

— А если опять схватят? Нет, я боюсь! Хочу и боюсь.

— Мне что теперь, сидеть и охранять тебя? Надо женщин искать.

— Не ищи, — вдруг как-то сонно забормотала она. — Теперь я знаю: отроковицам хорошо. Мерлин однажды сказал: жизнь обездоливает, а смерть делает людей по-настоящему счастливыми. Мои сёстры перевоплотятся в русалок и в лунные ночи будут выходить из глубин на берег. Вижу их, лежащих на зелёной траве, на ветвях деревьев...

Рассохин попытался высвободить руку, но амазонка лишь стиснула жёсткие, колючие пальцы и на секунду стряхнула сонливость.

— Кто пытался украсть меня?

— Я и хотел узнать кто.

— От мужчины пахло... — забормотала она шелестящими пересохшими губами. — Даже не знаю чем. Какое-то ароматическое вещество. Пошла на запах, как кошка на валерьянку. И поймала кайф, будто от кокса.

И замолкла, расслабив когтистую, птичью руку.

Люк и дверь в убежище остались открытыми, и было слышно, как вернулся кавказец: лёг, свесил голову, задышал часто и шумно. Стас вынул из рюкзака последнюю банку, вскрыл её и высунулся из убежища.

— Заслужил честно, — похвалил он и поставил тушёнку рядом. — Вот ещё бы говорить умел...

Пёс награду даже не понюхал, отполз назад и положил морду на лапы. Рассохин спустился и принёс ложку.

— Как хочешь, тогда сам съем. Не пропадать же добру!

Он съел тушёнку, не разогревая, и достал трубку. Пёс не любил дыма и предусмотрительно отполз от люка.

— Если молчуны пытались украсть нашу амазонку, значит, дела некудышные? — спросил Стас. — Некого больше воровать? А я было понадеялся...

Где-то над Карагачом всходило солнце, в кедраче посветлело и даже пробился единственный луч, кровавым пятном отметивший сухостойное дерево. Стас докурил и вычистил трубку.

— Надо проверить, — заключил он. — Может, вода за ночь спала.

Он не будил Анжелу ещё час, после чего поднял и велел одеваться: оставлять одну, даже под надзором кавказца, было рискованно. Амазонка заспала память о ночном похищении и в первую минуту послушно стала натягивать на себя спортивный костюм, однако вдруг замерла.

— Что со мной было? — спросила она испуганно. — Запах какой-то... Или мне приснилось?

— Приснилось, — обронил Стас. — Давай скорее!

— Нет, было на самом деле! Я вышла из землянки и меня схватили... Бороду помню! Мягкая... И этот запах!

— Тебя ночью чуть не украли, — признался он.

Анжела хотела что-то сказать, но передумала и собралась молча.

Вода упала больше чем на полтора метра, лодка оказалась в полусотне шагов от уреза воды, и благо, что берег был суглинистый, скользкий — стащить дюральку удалось за четверть часа. Вставшую у Репнинской соры плотину прорвало основательно, на старице оказалось заметное течение, вода теперь скатывалась с поймы в реку, и мусор, что разнесло по разливам, стаскивало обратно, в прибрежный кустарник. Просека за курьей не только обмелела, но ещё оказалась забитой хламом и сорванными травянистыми кочками. Дважды намотав на винт траву, Рассохин решил выключить двигатель и пошёл сначала на вёслах, потом и вовсе вырубил жердь и стал проталкиваться. Кое-как выбравшись на чистое, он снова завёл мотор и сразу заметил, что кильватерная волна на мелких местах заворачивается в пенный гребень, на миг обнажая землю. Идти прежним путём оказалось невозможно, и он погнал лодку в обход, по глубоким местам скрытых половодьем пойменных озёр и проток между ними.

На сей раз он забыл взять с собой спальный мешок, Анжела зябла на ветру, но не роптала, постепенно всё больше сжимаясь в комок.

Берёзовый островок обнажился лишь в его самой высокой части, и теперь среди разливов чернел небольшой пятачок с прошлогодней травой, но уже пробивалась щётка свежей, пока бледной из-за недостатка солнца. Амазонка по-прежнему молчала, взирая как-то странно — мечтательно и тревожно. Согнутые деревья слегка распрямились, стали много выше, и спад половодья подействовал неожиданным образом: за одну ночь распустилась листва, скрывающая разноцветные тряпки на кронах. Ещё несколько дней — так и следа не останется от недавнего присутствия здесь десятков людей.

Подъехать вплотную не удалось — днище плотно впечаталось в зыбкое дно перед самой рощей. Стас поднял голенища сапог и побрёл, оставив амазонку в лодке. Из мутной воды уже показались колышки от палаток, из толстого, гниловатого пня торчал топор, уцелел даже таганок над чёрным кругом кострища и рядом — несколько ложек из нержавейки. Он ничего не трогал, лишь отмечал то, что привлекало внимание, пытаясь найти хоть какие-нибудь доказательства спасения женщин. На белоствольных берёзах чётко отпечатался зеленью болотной тины уровень подъёма воды — около сажени, и оказалось, что деревья были не такими и тонкими. По крайней мере, на высоте четырёх метров можно было сидеть между сучьев, привязавшись для страховки, — там и трепетали на ветру тряпичные «флаги». То есть вода не топила женщин, вынуждая забираться всё выше. Но почему большая часть деревьев с тряпками загнута? Для проверки Стас сам забрался на одну из согбенных берёз и в двух саженях от земли даже покачаться попробовал: дерево стояло устойчиво, не гнулось, выдерживая его стокилограммовый вес.

Но почему тогда амазонки отвязались и полезли на самые вершины, если ничто не угрожало? А они полезли!

Во второй раз он поднялся на прямую берёзу у края рощи и добрался почти до вершины, прежде чем она склонилась и начала медленно гнуться. Удерживаясь только на руках, Стас плавно приземлился, а отпущенная крона медленно приподнялась на метр и осталась стоять дугой. Размягчённая соком, распаренная теплом древесина стала пластичной, не так-то просто было сломать даже тонкую берёзку. То есть женщины забирались вверх, чтобы опуститься или прыгнуть в воду, но почему этого нельзя было сделать, попросту отцепившись от ствола? Что это значило? Таким образом они опускались в обласа молчунов, чтобы их не опрокинуть? Или от отчаяния, красиво, словно на парашютах, бросались в воду, повинуясь массовому психозу, например?

Рассохин бродил между деревьев, задрав голову вверх, пока не заныла шея. И даже не заметил, как отступила вода и на глазах начал обнажаться плоский остров. Пахло тиной, сыростью, как от тела Анжелы, и даже запах цветущей черёмухи не мог перебить его.

Хоть бы надпись какую нацарапали, знак!