Мишень (СИ)

Моя квартира стала привычной и почти родной. Авирона стала единственным существом, кого я после возвращения из Темного Храма хотел видеть рядом с собой. Сейчас в ожидании ее очередного визита я готовил чай и слушал новости, не сосредотачиваясь на том, что там говорят. Какие-то сделки, политические дрязги, мелкие открытия науки, шумиха вокруг готовящейся свадьбы Кристиана Дойла и Евы Сержери, словом весь тот информационный мусор, которого я старался избегать. Но болтовня диктора на нервы не действовала, пожалуй, я мог бы ее расценить как приятную.

Авирона приехала в пять. Я проводил ее в гостиную, принес чай, сладости, весьма странно чувствуя себя в качестве принимающей гостей стороны. Она собрала волосы в неопрятный хвост, вместо привычного делового костюма натянула джинсы и синюю футболку, слегка тронула макияжем лицо, и напоминала скорее студентку, только что вылезшую из спортзала, чем одну из ярчайших представительниц бизнеса Треверберга.

Она приняла чай из моих рук и отвернулась, глядя то ли в окно, то ли в телевизор. Судя по всему, день не задался. От нее пахло грустью. И одновременно я видел перед собой Авирону, а не Теодору Барт. Славно. Ведь метаморфозы ее личности уже начинали пугать, а сейчас я почувствовал, что она вернулась. Надолго ли?

— Что-то случилось?

Она подняла на меня глаза. Предельно спокойный взгляд лишь подчеркивал факт того, насколько тяжело ей держать маску.

— Спасибо, что пригласил. Чай очень вкусный.

— Попробуй еще пирог. Тебе понравится. В лучших традициях…

Она улыбнулась. Взяла кусок пирога и с наслаждением откусила. Авирона умудрялась настолько элегантно есть, что меня затапливала волна умиления каждый раз, когда я видел это.

— Так что случилось?

— Ничего. Все хорошо. Без изменений.

— Ты не с журналистами разговариваешь, милая, — покачал головой я. В такие моменты мне очень хотелось ее обнять, прижать к себе, защитить от всего мира. Глупое желание. Инстинктивное, свойственное мужчине. Приходилось контролировать — наши отношения давно потеряли романтический оттенок, несмотря на то, что обоим периодически хотелось это исправить.

— Я устала. Разведусь.

От удивления я поставил чашку на стол, чтобы не расплескать напиток.

— Это то, что тебя тревожит? Расставание со смертным мужчиной?

— Я еще ничего не решила, — улыбнулась она.

— Но уже печалишься и тоскуешь по этому поводу? Настоящая женщина.

— Ты неизменно остроумен, мой друг. Считаешь, я переживаю из-за ерунды?

Не представляю себя влюбившимся в смертную. Не представляю, чтобы я убивался по поводу расставания со смертной. Но, помня о Винсенте, понимаю, что не все так однозначно в нашей сущности. Возможно, для Авироны даже такая мелочь в контексте ее тысячелетней жизни становится серьезным горем, поводом погрустить, даже поплакать. Она быстро привыкает, быстро адаптируется. Сэм стал частью ее мира. Пусть очень маленькой, но все же частью. Но сейчас, когда есть Ариман? Когда наконец она добилась его внимания, добилась встречи, есть ли место для грусти?

— Я думаю, что ты всегда очень тонко чувствовала этот мир, дорогая. А что там Ариман?

— Исчез.

— Ты так и не рассказала мне…

Она просияла.

— Он позвал меня. Мы встретились в особняке Кеппелов. Он сидел на пороге, рассматривал звезды и размышлял о своем. — Ее лицо тронула удивительно теплая улыбка. — Ему не было холодно. Несмотря на мороз — обнажен по пояс, египетский медальон на груди. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Представляешь, Киллиан? Он улыбнулся! В тот момент я поняла, что, наверное… Мой путь подошел к концу. Этот бесконечный поиск, сомнения. В тот миг я была счастлива. Без повода. Прости… наверное, тебе неприятно это слушать, ведь он твой Создатель, а вы так и не встретились.

— Продолжай. Я радуюсь за тебя.

— Скажи мне, Киллиан. А… каково это? Помнить своего Создателя? Иметь возможность с ним говорить?

Я налил ей еще чай и задумался. Откинулся назад, положил руки на спинку дивана и посмотрел в потолок. Обычный подвесной потолок, сложная система освещения, игра света и тени. В меру ярко и при этом не слепит глаза.

— Иметь возможность говорить с ним — это громко сказано, — усмехнулся я.

— Ты понял, что я имею в виду, — прервала она. — Ты единственный в Ордене, кому Создатель не стер память. Ты знаешь его, можешь с ним говорить. Можешь задать ему вопрос, и он ответит… если захочет, — поправилась она, увидев выражение моего лица.

— Для меня это естественно, Авирона. Я не могу представить, как может быть иначе.

— Фраза «я не могу» тебе не к лицу, мой друг, — поморщилась она. — Ариман — твой Создатель. Ты давно сказал мне об этом, но, честно говоря, до сих пор не могу уложить в голове такой простой факт.

— Создатель? — Я приподнялся, чтобы взглянуть на нее. — Я не знаю, подходит ли это слово к тому, что я чувствую по отношению к нему. Он, скорее, отец. Это ближе.

— Не представляю тебя в роли ребенка, — рассмеялась она. — Сколько себя помню, ты всегда был рядом, такой взрослый, сосредоточенный и сильный.

Почему вид за окном меняется только согласно погоде? Конечно, я живу в пентхаузе, и ночной город должен завораживать, но сейчас я многое отдал бы за горы. Или за горное озеро. Точно. Озеро в горах. Кажется, появился повод выехать из Треверберга. Отдохнуть, насладиться тишиной, кристальным воздухом, ледяным ветром и полным одиночеством.

— Здесь все непросто. Вот как ты чувствуешь себя рядом с Ариманом?

Она задумалась.

— Раньше мне казалось, что я очень и очень маленькая, как один листок в кроне древнего дерева. Сейчас рядом с ним я ощущаю столько света, силы и тепла, что растворяюсь в них. Мне просто спокойно.

Интересно. Она находила такие образы под описание своих ощущений, что я буквально видел картинку. Перед мысленным взором стояло огромное дерево с мелкими мягкими листьями. А через мгновение все затопил солнечный свет. Только не золотой, а серебряный, северный.

— Это схоже и с моими ощущениями, милая. Мне странно сознавать, что существо, основавшее Орден, дало мне вторую жизнь. Но для меня это предельно естественно. Ариман очень помог мне. Мы всегда были близки, но теперь стали ближе.

— Он отзывается, если ты зовешь?

— Я не зову. Никогда. Он почувствует, если нужен, и придет сам.

— Вы общаетесь?

— Редко, — было горько и просто одновременно это сознавать. Редко. Редко — это еще при оптимистичном раскладе. — Я часто вижу его в качестве Темного Основателя, но почти никогда не говорю с ним как с отцом. Может, потому, что мне не нужно с нуля познавать мир.

— Но разве у тебя нет вопросов, на которые он мог бы дать ответы? — удивилась она, забыв и про чай, и про пирог. Ее занимал разговор. Раскраснелась, волосы растрепались, глаза горят. Все свидетельствует о полном вовлечении в диалог.

— Есть. Но я должен найти на них ответы самостоятельно. Помнишь, когда ты обучала Винсента, ты не давала ему готовых ответов. Помогала только в том случае, если он наломает кучу дров, сделает неправильные выводы. Ты направляла его и только. Думать он должен был сам.

— Это естественный процесс, — отметила она, задумчиво покусывая прядку.

— Вот именно. Иногда он дает мне направление. И только.

— Наверное, он очень спокойный в такие минуты… — мечтательно проговорила она, прикрыв глаза. Мне даже стало не по себе от понимания, каким именно она его представляет.

— Более подходит слово «абсолютный», — подумав, проговорил я. Действительно. Абсолютный. Вырванный из обоих миров, он при этом естественным образом вписывался и туда, и туда. Правду ли говорят о том, что он — божество, выбравшее земной путь? Похоже.

— Знаешь, Киллиан. Мне пока страшно верить.

— Не бойся — потеряешь.

— Если бы речь шла не о нем, я бы согласилась и посмеялась бы над собой. Но сейчас мне кажется, мир стал хрустальным, такой хрупкий. Не хочу больше собирать осколки.

— Ну, до этих пор ты собирала лишь те осколки, которые и разбивала сама.