Иоанниты

Я кинулся настигать неприятеля, держа на прицеле дверь, куда он ускользнул. Войдя в дом, я оказался почти в кромешной темноте, в тесных коридорах и комнатах вообще невозможно ориентироваться, не говоря уже о передвижении. Но каким-то чудом я прошёл сквозь убогое жилище и вывалился на улицу.

Беглец оказался слева – знатно улепётывает! Я кинулся следом, понимая, что у меня почти нет шансов догнать длинноногого. Тогда должны помочь пули, вот только на ходу попасть никак не получается. Неизвестный палит в ответ, но безнадёжно мажет, а тут ему наперерез вываливается Дюкард и накрывает кучным огнём. Пули вскользь проходят по плечу и боку убегающего, но, судя по всему, раны несерьёзные.

Дюкарда подводят рано кончившиеся пули, так что раненый противник загоняет его обратно в переулок своей стрельбой. Тут он кидается на другую сторону улицы. Я решаю поддать ходу, настичь и выстрелить наверняка.

Он скрывается в переулке. Когда я ныряю следом, он оказывается уже верхом на заборе и вскидывает навстречу мне револьвер. Я укрываются за углом здания, и выстрела не следует. Высунув голову, я обнаруживаю, что беглец уже скрылся на той стороне, а тут вдруг мимо проносится что-то белое – это Виктория стремглав долетает до забора и перемахивает через него.

Я разбегаюсь, но в этот момент проклятая боль в ноге напоминает о себе в самых невыносимых красках! Сильно захромав, я прыжками добираюсь до забора и оседаю, привалившись к нему. Боль такая, что дышать трудно, даже голова резко закружилась, а во рту отчётливо чувствуется вкус рвоты.

Ко мне уже бежит Дюкард. Я взмахами руки объясняю, что со мной всё в порядке, а ему лучше бы заняться погоней. Тот кивает и с трудом штурмует забор (при его-то комплекции это объяснимо). Вдалеке Виктория с неизвестным обмениваются выстрелами.

Предприняв бессмысленную, наказавшую меня болью, попытку подняться, я понимаю, что для меня погоня закончилась.

Вот и Адам подтягивает, пропустил всё веселье. Хотя бы поможет мне добраться до дома.

Я успел доковылять до берлоги банды, забинтовать ногу, будь она неладна, и даже вкратце пересказать, чего мы добились, прогулявшись до бывшей типографии. Только после этого вернулась Виктория, помогая идти Дюкарду, вся голова которого оказалась в крови, несмотря на обилие перевязок.

Бородача тут же уложили на стол, промыли рану и принялись наворачивать порядочные бинты. Крепыш при этом даже не ругался и не шипел, стойко и молчаливо дожидаясь, когда его реанимируют.

Рана при этом оказалась пустяковая, просто очень кровавая: пулей ему разорвало кожу на виске.

Только когда с Дюкардом закончили, я решил задать немаловажный вопрос:

– Догнали ублюдка?

– Нет, – явно подавляя дикую злость, ответила дочь. – Он ранил Дюкарда, мы оба решили, что ранение серьёзное. Когда поняли, что там просто большая царапина, догонять уже было некого. Ушёл, тварь.

Вся банда уже была в курсе появления шпиона, так что активно включилась в разговор.

– Теперь они нас найдут, – сумничал Штиль, глянув на выход.

– Кого они там найдут? Чего городишь? – ухмыльнулся Роде, хотя как-то не время.

– Мы его увели подальше отсюда, – поставил руки на пояс Адам.

– А толку? Они весь Чудо-город перероют.

– А ты, Штиль, думаешь, они раньше не могли этим заняться? – саркастично осадил товарища Роде. – И так понятно, что мы вылезли отсюда. У них все сомнения должны были исчезнуть после появления нашей автокареты. Если они нас ищут, то уже давно перелопачивают Чудо-город, этот шпион ничего не изменил.

– Только боюсь, будут другие, – скрестила Виктория руки на груди. – Ладно, теперь за хвостами следит в оба глаза! Кто приведёт сюда людей Монарха не доживёт до встречи с ним! Всё ясно?

Нестройный, но согласный хор был ей ответом.

– Хорошо. Адам, Дени, разберитесь с той штукой, попробуйте что-нибудь с ней сделать, лучше меня знаете. Так, Штиль, поймёшь со мной. Дюкард, как придёшь в себя, пообщайся с Ремапом. Боюсь, мы надолго. Август, лучше отдохни, но если надумаешь куда пойти, возьми с собой кого-нибудь и предупреди, куда вы. Хорошо?

– Да-да, всё понял, – охотно пошёл я на условия дочери.

Она кивнула, вдруг потянулась заняться волосами, но передумала и направилась на выход. Я вдруг захотел выяснить, куда это она сейчас, но успел лишь буркнуть что-то неразборчивое, как стало уже поздно. Штиль с дочерью покинули подвальчик.

Я почувствовал, как бессилие и отсутствие цели сдавили меня с двух сторон, сделалось тяжело до боли в плечах, по ногам разлилось напряжение. Захотелось грязно материться и орать, как сумасшедший. Не будь кругом людей, я бы так и сделал…

Добравшись до ближайшего стула, я грохнулся на него, словно бы во мне не осталось совсем никаких сил. Тут и не скажешь, насколько я далёк от правды, ведь последние дни всё у меня шло не самым лучшим образом, я буквально опроверг расхожее высказывание, что выше задницы не прыгнешь.

Каждый день подумываю сдаться… Чёрт возьми, я действительно взялся за то, что мне не потянуть. Ещё хорошо, что рядом дочь – она не даёт мне опустить руки, это было бы просто бесчестно с моей стороны.

Пальцы стали непослушными (или это я только делаю вид, чтоб показать самому себе, какой я вымотанный, какой несчастный)… Короче, я с трудом открыл крышку Ищейки, на часах сейчас всего три часа. Найдена ерундовина Ремапа, но и день на это далеко не закончен. Слишком мало мне осталось, чтобы радоваться такому успеху.

– Как нога, Август? – расплылось щербатое лицо Роде в добродушной улыбке. Ядрёное сочетание, скажу я вам.

Он с Дюкардом решили составить мне компанию и сели на соседние стулья по обе стороны. Роде передвинул свой так, чтоб сидеть к нам лицом.

– Прошла уже, – подвигал я стопой, проверяя рану. – Её вдруг прихватило так, что искры посыпались, а вскоре совсем утихла. Ещё хорошо, что я догонял, если б убегать пришлось…

– Да я бы тебя не бросил, – хлопнул мне по плечу Дюкард.

– Ага, он однажды Штиля на себе таскал всю ночь, – подался вперёд Роде. – Мы ограбили казино и бросились бежать, как на Штиля, Дюкарда и Клубка, ты его не знаешь, давно его с нами нет… так вот, на них троих налетели жандармы и вырубили нашего здоровяка.

– Его вырубить можно? – с иронией поднял я брови.

– Мы и сами думали, что на него дом можно уронить – ничего не будет, а тут одного удара дубинкой хватило. Тогда Дюкард взвалил эту тушу на плечи и всю ночь с ним таскался, пока не добрался окольными путями домой. Тяжёл был, правда Дюкард?

– Ага, я ему так и сказал, когда очухался. Так ладно бы поблагодарить, начал артачиться, мол, нехера его было спасать, раз он мне такой тяжёлый.

– Как знал, что он неблагодарная скотина, – откинулся я на стуле.

– Не, ему просто стыдно было благодарить, вот он и сказанул… Но на него тогда разозлился и вжикнул ножом по подбородку.

Перед глазами тотчас всплыл толстобокий мерзкий шрам у верзилы.

– Погоди, так это у него от тебя?

– Да, проучил наглеца. Сейчас вот думаю, что зря, но так уж получилось.

– Кстати о ножах, – напевно произнёс Роде, извлекая из потайных карманов один за другим три ножа. Все три не похожи друг на друга ни размерами, ни формой.

Бандит с самодовольством разложил их на коленях, а затем достал точильный брусок, который тотчас решил применить по назначению. Под мерный свист стали щербатый любитель ножей заговорил интонациями, какими нужно декламировать стихи:

– Пора заточить иголочку. Давно я этим не занимался.

– Ты точил свои ножи позавчера, – устало пробасил Дюкард.

– Но вчера-то не точил.

– Так их и не надо точить каждый день.

– Почему нет? На мой взгляд, не помешает. Ты, Август, как думаешь?

– Каждый день – это часто.

Роде прервал своё занятие, поднял на меня глаза, в которых так и читается обвинение в предательстве. А затем он продолжил с былой размеренностью.

– Оружие требует к себе ухода, – укорил он нас.