Стражи полуночи

— Все эти рассуждения про рассадник преступности — полная чушь! — воскликнула Лили, сбрасывая его руку. — Наши постояльцы не имеют никакого отношения к смерти Глории.

— В этом мире все связано, мисс Лилит, — возразил инспектор. — Все люди и события имеют отношение друг к другу.

Он взглянул на часы, свисавшие на серебряной цепочке из кармана его мундира, и произнес:

— Простите, но я должен вас оставить. Дела зовут.

После этого Лили погрузилась в молчание. Она не произнесла ни слова, когда контролеры, явившись в Дом милосердия, объявили о его закрытии. Она безмолвно наблюдала, как несчастные бродяги покидали свое временное пристанище. Некоторые понуро брели к выходу, другие упирались, вопили, ругались, и их приходилось тащить к дверям силком. Какой-то горемыка, тощий и оборванный, даже набросился на контролера с кулаками. Прежде чем другие контролеры подоспели на выручку своему товарищу и оглушили драчуна ударами дубинок, тот успел разбить представителю власти нос и поставить несколько синяков. Пострадавшему потребовалась медицинская помощь, и он до сих пор находился внизу, под присмотром Тео. Других пациентов в бывшем храме не осталось.

Сердце у Лили разрывалось от горя. Внутри у нее все кипело, но она молчала, словно превратившись в камень. Она знала, контролеры ожидают от нее протестующих криков, угроз и оскорблений. Если она даст волю гневу, они тут же воспользуются случаем и отведут ее в тюрьму. Поэтому она, прилагая невероятные усилия, держала губы плотно сжатыми. Когда Дом милосердия опустел, Лили ощутила на себе печальный взгляд Тео.

— Лили… — прошептал он и бессильно развел руками.

Лили не ответила. Она чувствовала, что стоит ей разжать губы, и она разрыдается. Доктору, при его чуткости, не составило труда понять это. Он тяжело вздохнул и вернулся к своей работе.

Сейчас Лили стояла на крыше, в обществе собственных грустных мыслей. Мыслей, которые она напрасно гнала прочь. Но докучливая совесть настойчиво напоминала девочке, что именно она пригласила Глорию работать в Доме милосердия. О том, что благодаря ее затее Тео почти лишился практики — состоятельные пациенты не хотели обращаться к доктору, который жил в ночлежке и целыми днями возился с бродягами.

В голове у Лили звучал собственный голос, дрожащий от злобы, голос, обрушивший на Марка потоки обвинений. Бросившись на защиту попранной справедливости, она была слишком сурова, слишком требовательна и потому испортила все дело. Будь она умнее, так не стала бы обвинять Марка, полыхая гневом, пусть даже праведным. Ей следовало поговорить с ним по душам, попытаться переубедить его, объяснить, что дорога, которую он выбрал, ведет в тупик. А еще она должна была набраться смелости и открыть ему правду о его отце. Быть может, тогда старый друг не превратился бы в заклятого врага.

Пальцы Лили разжались, выпустив роковой документ. Нынешним вечером она потеряла многое, очень многое — свои мечты и надежды. Но ее друзья понесли куда более тяжкие потери. Тео лишился докторской практики, Бенедикта — обожаемой сестры, Глория — жизни. И виной всему этому — она, Лили, ее безумная идея, ради которой она была готова пожертвовать всем. И в результате обрекла на жертвы других. Вместо того чтобы помочь людям, она разрушила их жизни.

За спиной у Лили раздались шаги. Тео, догадалась она. Хорошо, что он нашел ее здесь. Им непременно нужно поговорить.

Обернувшись, Лили встретила пронзительный взгляд Лода.

Она замерла, лишившись дара речи. В тусклом лунном свете молодой человек походил на призрак. Лицо его казалось мертвенно-бледным, кожа как будто испускала сияние, под глазами лежали темные тени. Только волосы, отросшие за последнее время, горели рыжим огнем даже в ночном сумраке. Его сходство с Глорией было столь сильным, что Лили, не выдержав, отвела глаза. Лод подошел к парапету и встал рядом с ней, глядя вниз. В течение нескольких томительно долгих мгновений никто из них не произносил ни слова.

— Как Бенедикта? — наконец спросила Лили, чувствуя, что молчание становится невыносимым.

— Немного пришла в себя, — откликнулся Лод. — Сейчас она внизу, разговаривает с доктором. Она бы вернулась сюда раньше, но нам надо было… уладить кое-какие формальности.

— Да-да, конечно, — поспешно закивала головой Лили. — Я понимаю, как сейчас тяжело… вам обоим…

— Бен выдержит, — произнес Лод, по-прежнему избегая встречаться с Лили глазами. — Она оказалась очень сильной. Сильнее, чем я ожидал.

Лили кивнула, но ничего не ответила. Оба вновь погрузились в молчание.

— Тео сказал вам о том, что Дом милосердия закрыли? — первой нарушила тишину Лили. — Поправить тут уже ничего нельзя. То есть я хочу сказать, вам с Бен не стоит тратить время и силы на бесполезную борьбу. Идея принадлежала мне, и я не сумела ее осуществить, — продолжала она, торопясь высказать то, что накипело у нее на душе. — Я сделала все, что могла. Если из моих усилий ничего не вышло, значит, я сама виновата. И я не хочу, чтобы другие…

— Вы не можете принимать решения за других, Лили, — негромко произнес Лод.

Лили в удивлении уставилась на него. Теперь взгляд его был устремлен прямо на нее, пальцы сжимали перила так крепко, что суставы побелели.

— В жизни каждого человека наступает такой момент, когда он должен принять решение, — задумчиво продолжал Лод. — Когда наши родители исчезли, мы остались втроем. Бенедикте в то время едва исполнилось десять, мне — тринадцать. В глазах закона я считался взрослым мужчиной, а на самом деле был мальчишкой, который пропал бы, если бы не Глория. Ей уже исполнилось шестнадцать, и она заменила нам мать. Нам надо было решить, как выжить в этом «прекрасном» мире, столь равнодушно взирающем на людские горести. — Лод криво усмехнулся. — Каждый из нас избрал свой способ защиты, — продолжил он после недолгого молчания. — Бенедикта решила навеки остаться беззаботным ребенком. Она заставляла себя улыбаться и смеяться до тех пор, пока это не стало ее второй натурой. Я спрятался в раковину слов. А Глория… — Лод снова умолк и прикусил губу. — А Глории надо было о нас заботиться, — выдохнул он. — Надо было найти ремесло, которое давало бы семье средства к существованию. Она решила зарабатывать на жизнь, создавая людям репутации. И добилась на этом поприще таких успехов, что вскоре я пошел по ее стопам.

На губах Лода мелькнула слабая улыбка, которая тут же исчезла.

— Я догадывался: мне придется иметь дело с клиентами, ни в малой степени не достойными тех похвал, которые я стану им возносить, — усмехнулся он. — Убедившись в своей правоте, я ничуть не расстроился. Ложь быстро вошла у меня в привычку. Но Глория… ей тяжело было кривить душой. Для того чтобы петь дифирамбы подлецам и негодяям, ей приходилось совершать над собой насилие. И вскоре… внутри у нее что-то надломилось. С каждым новым заказом она уставала все сильнее. Но не могла отказаться от своего ремесла, потому что другого у нее не было. У нее были только брат и сестра, которых требовалось кормить.

Лод понурил голову.

— Опустошенность, которую ощущала Глория, надо было чем-то заполнить. И в результате она пристрастилась… сами знаете к чему. Она пыталась скрыть от нас с Бен свою проблему, но это ей не удалось. Мы быстро заметили тревожные признаки: Глория стала очень нервной, глаза у нее возбужденно горели. Мы с Бен уговаривали ее отказаться от этой проклятой привычки. Но мы не до конца понимали, в какой скверный переплет она попала. Для того чтобы избавиться от этой зависимости, ей требовалось бросить работу. Она не решалась остаться без средств к существованию. Для того чтобы создавать громкие репутации клиентам, которые внушали ей неприязнь, она нуждалась в чужих чувствах, дозы которых возрастали день ото дня. Глория оказалась пленницей замкнутого круга, из которого не было выхода.

Лили отвернулась, чувствуя, как слезы обожгли ей глаза. Рука Лода коснулась ее руки.

— В последние месяцы у нас появилась надежда, что замкнутый круг можно разорвать, — продолжал Лод. — Глория преобразилась. Вновь стала такой, как прежде. Какой она была до того, как подсела на эти проклятые снадобья. Веселой, бодрой, неунывающей. Поначалу я даже испугался. Решил, что она просто-напросто увеличила дозу. И без обиняков спросил у нее, в чем причина подобной перемены.