Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры (СИ)

– Он обучает меня искусству баланса, битве на копьях и шпионажу.

Брови Ионнель вздернулись:

– Шпионажу?

Энталла смиренно поклонилась:

– Я попросила его. Моей госпоже пригодятся слова знатных гостей – вы сразу обнаружите обман. Пир в Веллоэнсе – не праздник в Осдерне, только моих умений здесь мало. А Крэг открывает такие премудрости, что Ваша подданная будет незаметна среди пришельцев.

– И какие «премудрости» ты уже освоила? – Ионнель давно забыла, что Крэг владел не только мечом. Да и сколько – пять лет минуло с ее тринадцатилетия, и все это время бездушный служил ей лишь кучером и переносчиком.

– Я могу читать по губам, изготавливать тайнописные чернила, нашептывать мысли и развязывать язык во сне.

– Хорошо, – смущенно пробормотала царевна. – Запоминай все, чему Крэг тебя учит. Ты сослужишь добрую службу, моя дорогая Змейка.

Девчушка сделала реверанс. Ионнель протянула ей яблоко:

– Те три дня очень важны для меня. У приезжих господ разные желания. У многих – свои шпионы. Третий Веллоэнс для них – лакомый кусок, ведь им правит «какая-то глупая девочка». Одни будут свататься. Другие – торговаться. Кто-то может припугнуть, намекнуть о «древней меже».

– Древней меже?

Ионнель недовольно вздернула носик:

– Наше царство расширялось не одно столетие и многие не прочь срезать наросший жирок, вернуть себе земли, якобы принадлежавшие их древним предкам. Особенно теперь, когда Царством правят трое.

Энталла понимающе закивала:

– К братьям не полезут сразу, а вот сестру…

– Да. Поэтому ты нужна мне как никогда. Либо мы установим свое первенство на этом пире, либо нашу землю начнут делить в следующую же ночь.

Глава 23. Чаши

День сменялся ночью, жара – холодом. Лето уступало место теплой осени, солнце уже не опаляло плечи, не сушило глаза. Песок пустынь сменился степью, а степь – редким лесом.

Сколько уже идут – один, два или три энамбела? Они меняли коней, чинили обоз, покупали пищу. Охотились, давали отпор разбойникам, в вечерней прохладе упражнялись каждый в своем ремесле. Мимо пролетали поселения и деревеньки – где-то принимали на ночлег. Таким они помогали – поправляли забор, вспахивали поля, корчевали пни, охраняли скот и забивали дичь. В других выгоняли, или попросту не отпирали ворота – такие обходили, примечали.

Когда на пути появились деревья, странники приободрились. Где лес – там и дичь для пищи, и ручей для питья, и хворост для костра.

Марх почти не огрызался. Не шутил над боевыми навыками Авенира и не подначивал Пармена. Долгий путь измотал тела, иссушил души, притупил разум. Тарсянин рассматривал ятаган, трогал рубин, старался узреть что-то в его глубинах, ухватить лишь ему одному понятную мысль. Лицо мужчины посерело, глаза ввалились, нос и скулы заострились. До обморока, дрожи в руках и потери дыхания сабельщик упражнялся с Кото, тренировал волю, постигал тёмную душу оружия.

Авенир тоже постигал. Вспоминал премудрости Глинтлейской библиотеки, раскладывал в памяти события последних двух-трех витов. Узнал не так много, но… Занятия с Евлампией, Дольснейской ведуньей помогли понять, насколько гармоничным может быть этот мир и магия в нем. В Герейских пустынях, на подходе к Турмаге, встреча с загадочным странником – или призраком? – показала, каков он – пленник по собственной воле. В Элхои молитвы и упражнения со стариком Калитом помогли найти эту гармонию и в себе – мятущемся, неуверенном… Жаждущим.

«Увидеть бы Сивуша, Ягоду, старосту Роуэльда».

Акудник стряхнул мару. Важно обдумывать и понимать прошлое, но недопустимо, крамольно застревать в нём. Молодой маг часто встречал в пути людей, живущих вчерашним днем. Они – лишь память, приукрашенная и искаженная. В сегодняшнем дне их нет – лишь оболочка, плотский мешок увядшего духа.

Нир отполировал посох с белым ралисту, потемневшим глубоко внутри, натер лазурит в обруче. Снять его не удалось ни ему, ни монахам Элхои. Была на то какая-то своя причина и чаровник надеялся, что причина эта в мощной, непрекращающейся связи с небесным камнем. Выудил купленную у Джабаля трёхпалку. Белая, на ощупь шероховата – как кость, или бамбук. Надо бы сходить к мастеру тайн, определить свойство предмета.

«Приду, заплачу серебряный, может – золотой. А он мне – тайна невелика. Это великое оружие полян – грабля! Ужас и великая смерть для сорняков».

Да уж, Марх бы улыбнулся. А Корво бы повалился со стула, ржал бы как конь перед случкой. Озеро Чистых Душ. Оно же – озеро Светлых Ликов, Источник животворящий. Возвратят ли эти воды его соратника? Хватит ли мощей оживить то, что болтается у него на шее в кристалле? Или, может хоть Пармена исцелят, вернут облик и разум. Хочется верить…

Цыганчик угрюмо сидел в углу обоза, царапал швыряльным ножом стенку. Сабельщик давно перестал обращать на это внимание – как раз после того, как Авенир въехал ему по переносице своей граблей и продержал неделю связанным. Марх просто молча заменял доски, когда Пармен расковыривал дерево в щепки.

Так и ехали.

Редкие деревца сменились рощицами.

– Ну, волхв, можешь дивиться! – Марх откинул полог арбы. – Таких деревьев в Глинтлее и Турмаге не водится.

– Вижу! – юноша удивленно рассматривал растущие из травяного ковра причудливые формы. – Вот эту палку еще знаю, бамбук вроде. А то зеленое пятно рядом с ним – сандаловая рощица. Только странно, сандал не с западной стороны, а с юга. Листья тонковаты и кончики остры. А вот тот волосатый шар – это басси, скотина от нее прямо таки распухает. Ну а про тик, сиссу, миробалл, тик и дальбергию вообще слухом не слыхивал, глазом не видывал, нюхом не нюхивал.

Сабельщик ощерился:

– А ты на язык возьми. Тогда задница всю правду расскажет.

Путники уперлись в бамбуковую бочкообразную хижину. Добротно смазанная глиной, утрамбованная по бокам землей, заросшая травой – прекрасное укрытие от дождя, ветра и посторонних глаз. Марх подошел ближе, отыскал вделанное в цветущую дверь кольцо, с силой потянул. Маленький вход, войти можно только согнувшись, гуськом. Тарсянин воскликнул:

– Есть кто из наших? Или угас уже светильник?

Из недр землянки раздался высокий теплый голос:

– Дипак выпотрошит тебя своими катарами, Боевой Молот! Он развесит твои чёрные кишки на заборе, чтобы вороны и грифы клевали срамное тело!

– За что птичек-то потравить решил, цветочник, чем тебя крылатые обидели?

Голос зычно загоготал. Наружу вылез низенький жилистый темнокожий мужчина. Курчавые черные волосы, густые усы, короткая борода. На коричневом лбу намалевана желтая волна. Из одежды – оранжевая набедренная повязка да ожерелье из семян.

– Маах’елус, ты до сих пор ищешь приключений? Нет бы, остепенился, жену завёл.

Марх заботливо обнял Дипака:

– Не семейный я человек. А ты, вижу, не одинок?

Из норы выползла голая женщина. Из одежды на ней были лишь золотые браслеты на руках и ногах, колечки в сосках и пупке, да замысловатая роспись по всему телу – черная, красная, зеленая. Она без тени смущения рассматривала незнакомцев, даже не думая скрыть свои прелести.

Дипак широко улыбнулся:

– Моя помощница. Хариша.

Тарсянин бросил на женщину пристальный взгляд. Меднокожая чуть пухловата, карие глаза, тяжелые черные волосы скручены в тугую косу, опускаются ниже спины. Груди небольшие, с ровными темными сосками. Марх перевел взгляд на старого знакомого:

– С цветами ладит?

– Лучше чем со мной. Помогает мне в очищении от скверны, а растения просто боготворит.

За холмом-хижиной раскинулась широкая сандаловая роща. Дипак угостил путников травяным чаем, кашей из семян, медом, цветочным вареньем, миндалем и бананами.

– Я бы попотчевал вас своими особыми блюдами, – бородач капнул в чашу с миндальной мукой масла, скатал шарик и отправил в рот. – Вот только боюсь, с непривычки живот сведет.