Марш Обреченных. Эстафета

— Я вам покажу рыбалку, лоботрясы!

— Ай, батька!

— Ай, а меня то за что?

— Ай!..

— У меня всю неделю в хатах просидите на кухне! Учебой некогда заняться, а одно безделье!

Хлысь!

— Ай, батька!

— Ай!

Хоть штаны у батьки спадали, он все равно продолжал бежать за мальчуганами и метелил последних, что есть духу.

Хлысь!

Хлысь!

— Ай! Батька перестаньте! Ай!

— Ай!

Хлысь!

Уже возле хат и корчмы, на заднем дворе двухэтажной гостиницы Гвидон Короп догнал своего сына и соседского шалопая Артеху, по пару раз перетянул каждого. Да так, что сраки у обоих еще с неделю должны гореть, не переставая! Одежда на нем еще весела жмутом, но после бега вода не стекала. Правда, когда во двор стал заезжать крытый экипаж, запряженный в тройку лошадей, в сопровождении двух конных, он всецело был поглощен воспитанием безобразников. Двое вооруженных всадников умело справлялись с запряженными в карету коньми, не нуждаясь даже в услугах возницы.

— Хвала Аллону всем живущим!

Корчмарь Гвидон так и застыл с ремнем в одной руке, и Ховкой, визжащим и ревущим, в другой.

— Хвала… — Оторопело поздоровался с вооруженным до зубов конным.

— А не подскажешь любезный, можно переночевать в ваших хоромах?

— Можно, — машинально ответил Гвидон, выпуская Ховку на свободу. Мальцы сразу дали деру, только пыль столбом. — Отчего ж нельзя, можно.

Сельчанин напыжился, подобрался, стал заправлять ремень в штаны. Поправил намокшую сорочку, выбившуюся из-под курточки. Загладил, жмут волос с ряской на голове — в надлежащую ситуации прическу.

— А сколько комнат господам надобно?

— Да можно… две. Почем они у вас?

— По полтора серебряника за гостевую и по… — Короп задумался, подсчитывая. — Серебряник за корма.

— Какие такие корма, уважаемый? — Лицо незнакомца заострилось и посуровело.

— Ужин. Завтрак…

— А обед, милейший?

— И обед, господин!

— Значит так, любезнейший! — Военный нагнулся с коня к Гвидону и глянул в его оторопелые глаза. — Пробудем до завтра у тебя. Сейчас обед нам приготовь, чего-нибудь вкусненького! Нас — пятеро! Коней напои и тоже накорми. Значит, выходит: обед, ужин и завтрак. Целый день. И того с нас…

Всадник прикинул в уме и сказал:

— Четыре серебряника, милейший! Ну, так держи!

В руки Гвидона Коропа полетел кошель с пояса незнакомца. Тот запустил его метко и ловко, но сельчанин, поймав, оступился и грохнулся в корыто с водой. Дважды в омут!

Хохот сотряс двор и спугнул кур, клевавших зерно и свекольную ботву. С кухни выглянула жена Коропа и сразу скрылась в сенях. Служки пялились в окна, затянутые бычьими пузырями.

— Позови конного, пускай займется скотиной! — Незнакомец раздавал приказы направо и налево, а корчмарь Гвидон, вылезши из корыта, не теряя секунды, рванул с места — выполнять его поручения.

— Матеус, брат, ты полегче с местными, они живут здесь и горя не знают, а ты прискакал и напрягаешь…

— Да брось, Войчек! Шутки ради! Я ж за мальцов заступился и цену за жилье хотел скинуть. А только дай слабину — и сразу на шею сядут.

— Эх, да ладно! Застрянем на денек, что уж говорить! И как Оливия говорила, эта деревня называется?

— Какой-то луг? Заячий? Волчий?

— Лисий! Лисий луг, мастер Войчек.

— Во, Матеус слыхал?

— Да слыхал, рай, да и только!

Мастер Матеус, клинка и магии Храма Хизельмаш, уже стоял за воротами и зачаровано глазел на картину: с юга тянулась дорога Южного тракта, по которому они прискакали аж из самих Южных губерний Лафим, где подмастерье проходило доподготовку по боевым оружиям, ведению боя и изучению военных наук; на юго-востоке, впереди, начиналась полоса Встречного леса, за которым в трех днях пути — Откосые горы и Храм Хизельмаш, их родной дом на время тренировок; а за спиной — корчма с гостиницей, а дальше деревушка, чуть справа — огромный ставок, кажись, если верить карте, то его название, Камышовый. Дальше Южный тракт вился аж до самого севера, где за Василисковыми холмами переименовывался на Северный, и разрезал Вельможные и Королевские леса, уходил к сердцу севера и Королевства Людей — Мейдрину. Матеус блажено залюбовался красотой, понаблюдал за рыбешкой плещущейся в ставку и решил, что пора перебираться в гостиницу, в комнаты, да дать отдохнуть ногам и телу, после долгой скачки, а также распрячь лошадей.

Он и не заметил, как подмастерье выскочило из экипажа во двор с пожитками в сумках и сундуках, оружием наперевес. Подобралось и в ногу зашагало к нему; Шост первый, за ним — Оливия, Ирвин и замыкал процессию — Войчек, мастер клинка и ножа.

— Пожитки в комнаты, затем вниз, я думаю, хозяин берлоги не раздумал нас кормить?

Как оказалось, не раздумал, напротив, стол в дальнем углу корчмы был накрыт по-домашнему: миски с густым борщом, картошка молодая со шкварками, гусь, запеченный посреди стола, сулея мутной горилки, овощи только-только с огорода, кадка со сметаной к борщу и налистникам, видно ж с творогом, ложки и кружки деревянные. Все чином и по-людски!

— И, правда, мигом! — Восхищено заметил Войчек.

Матеус только улыбнулся в усы.

— Приступим.

Команда могла заспорить с любой другой, такой как: " Руби с плеча!", "Бери в штыки!" и "За мной, братцы!"

Ложки, застучали и только к сулеи горилки, никто не притронулся, мастера, потому что на боевом задании, а подмастерье — оттого, что не положено.

Брали и рубали не хуже, чем на боевом ристалище.

— Накушались господа? Может, чего еще желают? — Корчмарь застыл над головами храмовников.

Матеус, как старший, изрек:

— Вот это… — указал пальцем на сулею. — Нам на вечер. Когда…

Короп оторопело уставился на бутыль.

— …все уляжется.

Гвидон зыркнул на молодняк за столом и закивал головой в ряске.

— А на вечерю?

— Ну… Можно и на вечерю.

— Угу, — поддакнул Войчек, хлопая налистники с творогом и сметаной.

Корчмарь лихо схватил бутыль и заходил на кухню, вернулся с кадкой. Поставил. Матеус по разливал коровьего молока по кружкам.

Ирвин поморщилась.

— Терпеть молока не могу! Не буду пить!

— И не пей. Нам больше, — спокойно успокоил ее Шост.

Оливия молча цедила из кружки.

Мастера опрокинули свои залпом.

Матеус первым встал из-за стола, Войчек за ним.

— Ну что, наверх?

— А как же прогулки? Вы нам обещали, мастер Матеус!

Войчек скосил на главного.

— Обещал, значит — исполним. Войчек!

— Ась?

— Только не ась!

— Слушаюсь, мастер Матеус!

— Отведи ребят на пруд, пущай покупаются. Только!..

— Да, мастер!

— Проверь сначала пруд на… ну, ты понял!

— Вот с подмастерьем и проверим.

— Отлично. Ступайте. А я пока потолкую с… ну, да ладно, мое то дело! Ступайте!

Войчек, а за ним молодое дарование — выскользнули ветром из корчмы, Матеус не успел, и хмыкнуть, абы так учились и тренировались! Прыть, да не там! Он окинул зал корчмы оценивающим взглядом — три сельчанина едят и хлещут самогонку, а так — пустота. Подумал и оставил хозяину еще один серебряник за промокшую задницу и стыд. А так — обед ничего. Давно так не елось, с охотой.

Отворив дверь корчмы, вышел во двор, Войчека и молодняка, как ветром сдуло. Видно на ставку? Хай, плещутся и резвятся. Абы только русалка или водяной не помешал, а так — отдых на пользу. Скоро вновь — стены да горы.

Матеус зашел в гостиницу: первый этаж, как он сразу понял, занимал корчмарь с прислугой, второй — гостевой. Кивнув Гвидону, Матеус зашагал по деревянной лестнице наверх, в собственные, снятые на ночь, апартаменты. На втором, его ждал разрезной коридор и две комнаты, двери, которых предусмотрительно были открыты настежь.

Комната как комната. Кровати две, шкаф ручной сборки, стулья и стол, чуть корявый, комод и большое на стене зеркало. Да ему явно не сюда. Здесь заселятся на ночь Ирвин и Оливия. Другая комната еще убогой выглядела — три кровати, в стороне, в углу, стол, два стула и сиротливо у окна старенький, с одной дверцей шкаф. Царские условия. Похлеще Мейдрина, нечего и сказать. Хоть ночной горшок есть? Или ходить за постоялый двор к конюшням?