Гражданин Империи

Отдел готового платья нашелся почти сразу – стоило лишь свернуть влево, следуя за стрелкой-указателем. Первым делом Степан намерял костюм нейтрального серовато-стального цвета. Затем, не мудрствуя лукаво, прихватил четыре белых ситцевых рубахи да две пары светло-коричневых брюк. Еще одни штаны, наподобие совдеповских треников, Нюра категорически забраковала, пригрозив, что, в противном случае, будет ходить не иначе, как в прабабушкином сарафане, что пылился у нее дома в чулане еще со времен матушки-основательницы Советской Империи Рейха, дражайшей княжны Анастасии Романовой, светлая ей память, и да освятится имя сие в веках.

С обувью дело обстояло похуже. Они мыкались по рядам минут пятнадцать, пока Степан не удосужился, наконец, спросить у пробегающего мимо клерка, где, тудыть его растудыть, скрывается искомый отдел. Оказалось – на втором этаже. Туда вела отделанная мрамором широкая лестница, которую они с Нюрой, по какой-то непонятной причине, умудрились не углядеть. Разочарованию Степана не было предела: туфли, десятки тысяч пар на трехъярусных узких обувных полках, и все как один на высокой, от восьми до пятнадцати сантиметров, платформе. С пряжками и без, самых разнообразных вариаций и оттенков.

– Мужские ли они? – он поинтересовался у шагающей рядом Нюры и, удостоившись утвердительного кивка, окончательно сник.

Супермаркет покидали с ног до головы увешанные многочисленными свертками.

– Извозчик! – в ответ на зычный зов Нюры откуда-то справа подкатила двуколка с восседающим на козлах седобородым кучером и, лихо тормознув, остановилась у самых их ног.– На Шереметьевскую, к «Скарабею».

– Будет исполнено, фройляйн,– кучер сноровисто упаковал груз в выступающий у задней части двуколки короб, и вскоре они с ветерком неслись по вечернему Звенигороду, с наслаждением подставляя свои лица порывам освежающего северо-западного ветра.

«Скарабеем» именовалось мрачное старинное здание с выкрашенным в черный цвет фасадом да узкими стрельчатыми окнами. Внутреннее же его убранство мало чем отличалось от самой обыкновенной гостиницы. Фойе разве что как такового не было. Любой входящий сразу же попадал в трапезный зал, уставленный круглыми, опять-таки дубовыми, столами. Танцплощадка, место для оркестра – все это, разумеется, присутствовало и находилось там, где ему и полагалось быть: в самом дальнем углу зала. Сами гостиничные номера располагались этажом выше. Чтобы добраться до них, следовало для начала пройти у бармена простенькую регистрацию, получить ключ и лишь затем, пробравшись на второй этаж по узкой полутемной лестнице, оказаться в прямом, как стрела, коридоре.

– А ты себе почему ничего не купила? – Степан в чем был, в том и бухнулся на необъятных размеров кровать под вульгарным розовым балдахином. Полуприкрыв веки, он расслабленно наблюдал за тем, как Нюра копошится у шифоньера, раскладывая покупки по полкам.

– Завтра куплю. А ну не спать! – видя его дремотное состояние, Нюра зашевелилась еще быстрее.– На вот, костюм надень, да меня подожди, я мигом.

Спорить с женщиной, которая, во что бы то ни стало, собралась попасть на свой пресловутый бал – занятие из разряда совершенно бесполезных. Поэтому Степан, скрепя сердце, заставил-таки себя подняться, натянул купленный в супермаркете костюм, который загодя был уже поглажен, и теперь, сидя на краешке кровати, с тоской наблюдал за тем, как Нюра облачается в нечто совершенно непонятное, состоящее, казалось, из сплошных рюш, тесемок да переплетений. И как только умудрилась провести в котомке такое диво из самой Сусанинки?

– Ну как я тебе? Нравлюсь?

– Обалдеть.

Иных слов, чтобы описать увиденное, попросту не существовало в природе. Снегурочка с детского утренника. Или Белоснежка. Эх, не силен был Степан в классификации сказочных персонажей! А жаль.

Она еще битый час крутилась у зеркала: что-то поправляла, закалывала, укладывала непокорные черные пряди в вычурную прическу «домиком», подводила брови, ресницы, красила губы помадой цвета переспевшей клюквы. Под конец наклеила под нижней губой пикантную мушку и, критически оглядев еще раз свое отображение в зеркале, кажется, осталась, наконец, довольна.

На улице было уже темно, когда они, разодетые в пух и прах, покинули гостиницу. С приходом вечера людей на улицах стало еще больше. Так, по крайней мере, казалось на первый взгляд. И все они, в большинстве своем, были одеты столь же экстравагантно, как и Степан с Нюрой. Кавалеры, взяв под локоток своих дам, чинно прогуливались с ними по тротуарам, ведя непринужденную светскую беседу. Попадались прохожие и в форме. В основном, это были мужчины в парадных мундирах, зачастую увешанные таким количеством орденов и медалей, что просто не могли не вызывать заслуженное уважение.

Степан, чувствуя себя крайне неуютно в новых туфлях на высокой платформе, в отличие от Нюры, внимания на прохожих обращал мало. Не волновали его и местные достопримечательности. Туфли не то чтобы жали – скорее наоборот, были даже чуть великоваты, но, не разношенные, причиняли вполне ощутимые физиологические неудобства.

– Погоди, я так больше не могу! Давай такси вызовем! – взмолился он наконец.

– Какое такси?

– Извозчика то есть,– Степан скривился и, невзирая на все правила этикета, наклонился, ослабляя шнуровку туфлей.

– Так нет свободных. Да и идти всего ничего. Потерпи немного.

– Да уж, потерпи,– не нравилась ему эта затея с балом, не нравилась категорически.

Императорский дворец, как его благоговейно именовала Нюра, на самом деле был похож скорее на здание кинотеатра. Высокое здание с покатой крышей, вход облагорожен шестью витыми колоннами да золоченным императорским гербом, на котором двуглавый орел величаво расправил свои широкие крылья. Стрельчатые окна, лепнина где надо и где не надо. В общем, ничего такого, что всерьез могло бы поразить воображение человека, который в свое время в поисках острых ощущений облетел едва ли не весь мир.

– А нас вообще внутрь пропустят? Или приглашение какое надо? – Степан с некоторой долей настороженности окинул взглядом парочку мордоворотов, хозяйничавших у входа.

– Пропустят. На бал всех пускают, лишь бы одеты были прилично да трезвые.

Как говорила Нюра, так оно и вышло. «Фейсконтроль» был пройден вполне успешно, и вскоре Степан с Нюрой уже блуждали по бескрайнему залу, под завязку набитому людьми. Музыки слышно не было. Не было видно и оркестра.

– Антракт,– пояснила Нюра, видя немое удивление Степана,– скоро начнется.

И правда: не прошло и десяти минут, как из динамиков откуда-то сверху донеслась бравурная мелодия марша.

Нюра довольно улыбнулась:

– Ну вот. Эту сейчас отпоют, а дальше уже танцевать можно будет.

– Ага,– Степан напрягся, поймав краем глаза чей-то внимательный взгляд.

Девушка. Эффектная. Поглядывает на него тайком от своего кавалера – почтенного старца в генеральском мундире. Разница в возрасте между ними была столь очевидна, что ему поневоле стало жаль девушку.

Марш, между тем, сменился залихватской немецкой песней: «Майне либен фройляйн», и Нюра завертелась вокруг Степана юлой. Чтож, гулять, так гулять. Он тоже истуканом стоять не стал: запрыгал козлом, выписывая ногами замысловатые кренделя. Улучшив момент, наклонился к уху Нюры и прокричал, с трудом перекрывая музыку:

– Ну как, нормально?

– Неплохо для первого раза,– глаза ее прямо так и лучились от счастья.

Степану же данное времяпрепровождение радости доставляло мало. И дело было даже не в обуви, которая безбожно натирала ноги. Все эти «потанцульки» он недолюбливал с детства, считая их занятием бессмысленным и не приносящим никакой реально ощутимой пользы.

Далее был объявлен «Белый танец» и к ним приблизилась та самая дама, которая сопровождала престарелого генерала.

– Могу я пригласить вас на танец?

Степан вопросительно глянул на Нюру. Та молча кивнула. Иди мол, раз приглашают.

– Можете,– ответил он незнакомке, но она, похоже, уже не слышала. Вела его за руку поближе к середине зала да подальше от Нюриных глаз.