Лиловый (I) (СИ)

Острона всегда поражала огромная река, распростершаяся в отдалении. Казалось, конца-краю ей не видно: северный берег лишь темнел на горизонте изломанной каймой. А еще на ее глади плавно скользили корабли.

Вид прекрасного белого парусника неизменно захватывал у Острона дыхание.

Низина Вади-Шараф начала понемногу расширяться, а крутизна обрывов становилась все меньше и меньше; к вечеру Острон вовсе перестал различать края высохшего речного русла. Должно быть, много веков назад здесь и вовсе была болотистая местность, но с исчезновением бывшей реки Шараф пустыня постепенно захватила новые участки земли.

Когда небо уже начало наливаться синевой, глаза Острона различили на горизонте что-то темное. Пришли! Он несколько лет не был на берегу Харрод, но прекрасно знал, что это означает: зеленая долина Харрод простирается прямо за следующим холмом.

Он не ошибся. Мелкие круглые камушки под ногами плавно перешли в поросль суховатой травы, пока Халик не вывел отряд на широкую хорошо утоптанную тропу. Темнота быстро опускалась на Саид, но Острон еще разглядел светлеющие постройки ахада в половине фарсанга или около того.

Дарваза тянулась еще на добрый фарсанг по неровному побережью Харрод, и бежевые домики выглядывали из зелени деревьев то тут, то там; еще немного, и стал слышен шум крупного селения. Должно быть, сотни людей в ахаде собирались ложиться спать, матери кричали своих детей, чтоб те возвращались домой, громко болтали и смеялись засидевшиеся на улице мужчины, брехали собаки. Приближавшийся по тропе, превратившейся к тому времени в дорогу, отряд первым заметил какой-то простоволосый мальчишка в одной рубахе, с воплем побежал по улице.

Острон ожидал, что жители ахада выйдут встречать поздних гостей, как встречали племена в Арджуме, но ошибся: кроме детей, на них никто особого внимания не обратил. Лишь потом парень догадался, что в Дарвазу слишком часто приезжают люди, чтобы из-за каждого отряда срываться с места. Халик, кажется, бывал уже в этом ахаде, потому что уверенно шел по кривой улице, петляющей между холмами. Всадники спешились, отряд растянулся узкой ленточкой. Улица почти неожиданно вывела на круглую площадь, посредине которой росло впечатляющее своими размерами дерево; из-за дерева показался еще один дом, больше остальных и выкрашенный в белый цвет.

-- Сунгай, -- коротко позвал Халик, повернув голову. -- Остальные ждут здесь.

Острон, несколько разочарованный тем, что на этот раз его не пригласили, остался стоять рядом с Сафир и дядей Мансуром, придерживая за поводья Стремительного Ветра: верблюд норовил общипать листья с низко нависших ветвей дерева, и приходилось постоянно его одергивать.

Халика и Сунгая не было долго, но наконец они вышли, о чем-то переговариваясь.

-- Идемте, -- окликнул слуга Мубаррада, махнув рукой. Воины немедленно снялись с места: ждать всем надоело. Острон немедленно нагнал великана, шедшего впереди, взволнованно спросил:

-- Что там было?

-- Мы поговорили со старейшиной ахада, -- пожал плечами Халик. -- Он был очень обеспокоен новостями, твердо пообещал мне, что завтра же утром племя начнет собираться и в ближайшие дни переберется на северный берег.

-- А мы что будем делать?

-- Сейчас переночуем на постоялом дворе, -- пояснил слуга Мубаррада. -- В Дарвазе останавливается очень много людей, и нас там должны разместить без проблем. Наутро старейшина переговорит с одним из капитанов; сейчас в порту вроде бы стоят всего два дау, так что один из них возьмет нас на борт.

-- Дау, -- мечтательно пробормотал Острон. Перед его глазами сразу всплыло прекрасное видение из детства: длинный остроносый корабль с косой мачтой, с которой, изгибаясь волной, ниспадает парус.

Постоялый двор Дарвазы действительно был большим: терракотовые строения тянулись вдоль самого берега Харрод, соединенные друг с другом арочными переходами. Узнав о том, что Халик -- слуга Мубаррада, а его спутники -- стражи Эль Хайрана, хозяин предложил им восемь комнат бесплатно.

Совсем уже ночью, перед тем, как все легли спать, случилось небольшое недоразумение: когда бойцы отряда расходились по комнатам, Сафир по привычке пошла за Остроном и дядей Мансуром. Провожавший их хозяин трактира деликатно прокашлялся и произнес:

-- Прошу прощения, госпожа, я думал, ты будешь в одной комнате со второй девушкой.

-- ...А, -- растерялась Сафир. -- Д-да. Конечно. Я... просто задумалась.

В итоге маарри проводил ее в небольшую комнату, в которой уже исчезла Лейла; Острон делил свою спальню с Басиром, дядей Мансуром и Абу Кабилом. Когда закрылась дверь, Абу расхохотался.

-- Надеюсь, к утру постоялый двор все еще будет стоять на месте, -- заметил он. Острон и Басир переглянулись.

-- Не хотел бы я сейчас оказаться в той комнате, -- согласился с кузнецом китаб.

***

Вода была ярко-синяя и вся будто покрыта мелкими мурашками: рябью волн. Пристань в Дарвазе выложили из крепкого желтоватого камня, который к утру еще не успел нагреться; двадцать девять человек, шесть верблюдов и три лошади топтались на набережной, ожидая приказа подниматься на борт.

Два больших корабля еле заметно раскачивались на волнах Харрод, между ними расположились еще четыре маленьких, почти шлюпки. Паруса дау были спущены, спрятав нежно-белое нутро. Возле одного из кораблей стояли люди; среди них очень выделялся, конечно, Халик, бывший выше всех, рядом с Халиком опирался на суковатую палку дряхлый старик, -- Острон уже знал, что это старейшина Дарвазы, -- а напротив скрестил руки на широкой груди смуглый маарри-моряк. Платок на его голове, впрочем, был повязан совсем по-лихому, не так, как носят маарри, тугим узлом на затылке, и его лицо оказалось открыто. Моряк что-то быстро говорил и время от времени усмехался, демонстрируя ослепительно-белые зубы.

Казалось, они о чем-то спорят; старейшина пару раз грозно стукнул своей палкой, моряк качал головой и разводил руками. Острон нервно оглянулся на дядю Мансура:

-- Они что, не соглашаются нас переправить на тот берег?

-- Не знаю, мальчик, -- хмуро ответил дядя. -- Быть может, этот лукавый нахуда требует денег больше, чем наш Халик может ему заплатить.

-- Нахуда?..

-- Так у маарри принято называть капитана корабля, и упаси тебя Мубаррад в лицо назвать этого человека как-то иначе.

-- Ты думаешь, это их... нахуда, дядя? Он такой молодой, -- удивился Острон.

Тут между их плечами сунулся Абу Кабил. На бородатом лице кузнеца, как и обычно, была чуть заметная добродушная ухмылка; Абу посмотрел вперед, на спорившего с Халиком и старейшиной моряка, и ухмыльнулся чуть шире.

-- Кажется, наш дорогой слуга Мубаррада испытывает некоторые трудности, -- заметил Абу. -- Этому молодчику явно никакие стражи Эль Хайрана не страшны. Пойду-ка я помогу ему...

Протиснувшись между Остроном и дядей Мансуром, Абу решительно направился к разговаривавшим людям. Острон покосился на дядю.

Тем временем у сходней дау произошло что-то не совсем понятное; Абу Кабил как раз подошел к Халику, встал рядом и что-то сказал; лицо моряка словно осветилось пониманием, и он быстро закивал, а потом сделал жест рукой. Халик обернулся к мучительно выжидавшему отряду.

-- Идемте, -- резко окликнул Сунгай, стоявший впереди всех, и первым тронулся с места; остальные пошли за ним. Подойдя к кораблю, Острон смог разглядеть моряка внимательней. Это был довольно высокий широкоплечий человек, с круглым лицом, смуглость которого оказалась сильным загаром, вместо привычных для кочевников бурнуса и рубахи он носил короткую жилетку и кожаные штаны. Живые темные глаза скользили по идущим людям, ни на ком особенно не останавливаясь; когда бойцы отряда подошли вплотную и столпились у сходней, моряк вытянулся, выглядывая, все ли его видят, и громко сказал:

-- Ну что же, добро пожаловать на борт "Эльгазена", а я -- его нахуда, и звать меня Дагман!

Говорил он необычайно быстро, едва успев закончить фразу, буквально взлетел по сходням на борт корабля и уже оттуда крикнул: