Магия крови

— Риз, — прошептала я, затем, уже громче, повторила: — Риз.

Почему он оставил меня?

— Риз! — закричала я.

Молчание.

Глава сорок седьмая

Моим детям Силле и Ризу.

Со всей силой, которая у меня осталась, я молю небеса, чтобы вам никогда не довелось прочесть то, что здесь написано.

Сегодня я избавлюсь от нее, а вечером за ужином присоединюсь к вам и вашей матери в Канзас-Сити. Мы вместе отправимся на поиски квартиры для Риза, и все у нас будет так, как должно быть. Все будет, как у людей.

Я знал, что когда-нибудь это случится, поэтому принял непростое решение: я разделил душу и тело.

Вот мое главное признание: я не ваш отец.

Я родился в 1903 году вблизи Бостона, штат Массачусетс. Мать назвала меня Филиппом, а фамилию Осборн мне дал мой друг Диакон. Я врач, целитель и маг, а кроме этого, из-за нее я еще и убийца.

Дорогие мои, я должен порвать с ней. Я должен освободиться от Джозефин.

Моя исповедь путаная и сбивчивая, вы согласны? Риза, должно быть, заинтересуют подробности, а Силлу смысл.

О, дорогие мои дети. Я украл этот дневник, когда решил инсценировать собственную смерть. Для этого я сжег наш дом в Бостоне, и сам Бог послал мне последнее испытание. Возможно, настали мои последние часы в этом мире, и я должен использовать их на то, чтобы исповедаться перед вами.

Глава сорок восьмая

НИКОЛАС

В десять часов утра зазвонил мой мобильник. Я был так плотно закутан в одеяло, что, пытаясь освободиться, едва не свалился с кровати.

На дисплее высветилось имя Силлы, и я заколебался. Я не знал, что говорить. Я вспомнил, как шериф и Джуди нашли нас на кладбище. Я обнимал Силу, но не для того, чтобы успокоить, а чтобы удержать на месте, не дать приблизиться к Ризу. В ее глазах была пустота. Тело Риза лежало там, рядом, все было покрыто его кровью, и меня буквально выворачивало наизнанку. Глаза его оставались полуоткрытыми, а губы казались вялыми и высохшими.

Я не представлял, что можно сказать Силле, но я должен был ответить. Я нажал кнопку приема звонка и подошел к окну:

— Привет.

— Привет. — Ее голос был мягким, доверительным.

Мы оба замолчали; я прижал свою забинтованную руку к холодному стеклу. Под бинтами швы соединяли края раны, полученной на кладбищенской стене. Рана болезненно пульсировала, но холод немного успокаивал боль. Я смотрел в окно через прижатые к стеклу пальцы.

В утреннем свете деревья казались обыденными — совсем не такими, как в том месте, куда привели шерифа следы крови Джозефин и где они пропали. Они обыскали дом мисс Трип, нашли несколько поддельных удостоверений личности, свидетельства о рождении и водительские удостоверения с ее фотографиями. Везде были вписаны разные фамилии. Шериф составил ориентировку и разослал ее по всему штату, а может, и не только по штату. Мистер Тодд не допускал и мысли о том, что она может объявиться в своем доме, но обещал моему отцу, что его заместители будут регулярно патрулировать вокруг нашего дома и дома Силлы. Чушь собачья. Они просто объявят ее умершей.

Я посмотрел на кладбище, притаившееся за лесом.

Я, не без помощи Джуди, убедил всех, что мисс Трип была одержима старыми историями, от которых у нее в конце концов и поехала крыша. Если кто-то в чем-то и заподозрил нас с Силлой, то ничего об этом не сказал. Возможно потому, что все уже и так вдоволь наслушались разнообразных сплетен и слухов. Естественно, полиция не начала никакого расследования. Им было очень удобно считать, что за всем этим стоит мисс Трип. Как я подметил, всем здесь нравилось представлять дело в наиболее привычном для них свете. Они не задавали таких вопросов, ответы на которые могли бы изменить их мировосприятие.

Так вели себя все, кроме отца и Лилит. Я чувствовал, что они не принимают факты на веру, а размышляют. Как раз сейчас они были внизу и работали. Они вели себя исключительно тихо — и он, и она, — причем все утро. И не трогали меня. Отец не изменил своему рабочему распорядку — четыре деловые поездки в неделю — и не выказывал мне никаких чувств после всего произошедшего. Он вообще ничего мне не сказал, но было ясно: если что, он всегда рядом. Я так и не смог найти способ дать ему знать о том, что я все понимаю и ценю его молчаливую поддержку, хоть и не желаю обсуждать с ним мое положение.

Да и Лилит вела себя вполне по-людски. Завтрак был ужасен, но не из-за очередной ссоры между нами. Отец и Лилит, не прерывая какую-то бестолковую беседу и не пытаясь вовлечь в нее меня, передали мне французский тост и картофельные оладьи. Я сидел, жуя картофельные оладьи, вызывавшие у меня легкую тошноту, к которой примешивалось чувство вины за то, что я не участвую в их беседе. И тут локоть Лилит натолкнулся на руку отца как раз в тот момент, когда он потянулся к блюду с омлетом, и ее бокал с виноградным соком опрокинулся на скатерть. Пролитый сок не походил на кровь, но я при виде темно-алого пятна резко оттолкнулся от стола и грохнулся на пол вместе со стулом. Я закрыл лицо руками и часто задышал. Что бы я сейчас ни видел, в моих глазах все было залито кровью.

И тут Лилит сказала:

— Проведи его на кухню и дай ему холодной воды. Я здесь все уберу.

Мне претило ее доброе отношение ко мне, но я с ним смирился.

Па меня подул ветер из открытого окна, и я наконец спросил Силлу:

— Как ты?

— Нормально.

Она сделала глубокий вдох и сказала:

— Мне необходимо тебя увидеть.

— Конечно, — тут же согласился я.

Мне хотелось целовать ее, напомнить себе о том, что она жива. И ей напомнить о том же.

— Приходи в «Королевскую сыроварню», — произнесла она.

— «Королевскую… сыроварню»?

— Ну, пожалуйста…

Мы закончили разговор. Я схватил толстовку и выскользнул из дома.

Джуди послала меня купить салфетки.

Более бессмысленное на тот момент дело придумать было невозможно, но, по ее словам, мне надо было хоть чем-то занять себя. Похороны состоятся завтра, и нам еще надо организовать поминки. Именно для этого и понадобились салфетки.

Я поехала на грузовике Риза. В кабине все еще пахло машинным маслом, сеном и потом. Стоило мне повернуть ключ зажигания, как из магнитолы раздался голос Брюса Спрингстина. Я терпеть не могла оптимистичные рок-песни с затянутыми соло на гитаре, но не смогла заставить себя выключить музыку.

Крепко вцепившись в руль, я представляла себе руки Риза. Вспомнила его шестнадцатый день рождения, когда он наконец купил этот грузовик. Он хотел провести вечер с приятелями, но мама велела ему остаться дома. Это был вечер буднего дня, и мама сказала, что покататься с друзьями он сможет в пятницу. Я помогала ей приготовить жареного цыпленка. Риз в тот раз показал себя грубияном и упрямым козлом, заявив, что если он останется дома, то не выйдет из своей комнаты. Он кричал и даже ругался, а мама изо всех сил старалась не расплакаться. Пришел отец и, узнав, что Риз, надутый и озлобленный, сидит в своей комнате, велел нам с мамой продолжать накрывать на стол. Я не знаю, что именно сказал он брату, но примерно через пятнадцать минут они оба спустились вниз, и Риз извинился перед мамой. Мы сели ужинать, а Риз стал смотреть подарки. Я подарила ему игру для приставки, которую он очень хотел. От мамы он получил свитер и аккредитив на триста долларов в счет стоимости грузовика. Он должен был копить на эту покупку целый год, а так он получал машину сейчас. Отец сказал ему, что грузовик дожидается его в магазине мистера Джонстона, да еще и с новыми шинами. Кроме этого, отец подарил ему браслет с вставленным в него тигровым глазом. На столе у нас было мороженое и кексы в светло-коричневой глазури, которые брат обожал.

Может, мне стоит зайти в магазин и купить в придачу к салфеткам еще и коробку кексов?