Хирургическое вмешательство (СИ)

- Угу.

- А что с ней случилось?

Божонок вздохнул.

- Она… нас родила.

Шаман озадаченно нахмурился. Он по-прежнему чувствовал неловкость, затрагивая эти вопросы, но Жень сам взялся показывать ему фотографии, и Ксе понимал, что сейчас – можно. Жень впускает его в тот уголок души, куда могут входить только близкие, и Ксе дозволяется спрашивать и знать о вещах, до которых посторонним нет дела.

Потому что они вместе стояли перед Великим Псом.

Ксе, чужой человек, которому безмысленная стихия навязала непосильную для него задачу, до последнего оставался рядом с Женем, он готовился встречать смерть просто потому, что так вышло, и даже после этого не отказался от обещаний, не вышел из игры, как счастливый свободный Лья. Шаман сам себе изумлялся; но, как бы то ни было, он действительно не хотел оставлять Женя на произвол судьбы, даже думать об этом не хотел.

- И поэтому, - стесненно удивился Ксе, - поэтому она…

- Она богиня, - хмуро сказал Жень и пожал плечами.

Шаман опустил голову.

- Вообще-то она в Женьку ревоплотилась, - сказал божонок почти спокойно. – Но это только ее природа, а сама она – все… И папкина природа бы тоже в меня перешла, если б он нормально умер. Мамка, он говорил, тоже хотела с нами остаться, хоть лет на десять. Но их загнали тогда совсем. Афганистан, потом Карабах, Степанакерт, вообще где только не дрались тогда. Время было хреновое. Если страна умирает, это нам, считай, высшая мера. Нам – то есть богам. Это кому-то вроде теть-Лены все равно, потому что она вечная. А власть, нажива, младшая красота – все переродились… Мамку тогда все время гоняли, даже когда она уже беременная ходила, вот она и не выдержала.

- З-зачем гоняли? – едва слышно выговорил Ксе; озноб тек по плечам.

Жень хмыкнул.

- Ты вообще в курсе, кто такая шакти?

- Н-нет.

- Это слово индейское, - глубокомысленно сказал Жень. – Или индийское? Блин, забыл, как правильно. И вообще неправильно. То есть говорят, что там, в ихних легендах, оно совсем не то значило, что теперь по науке. Короче, шактиман – это способность чего-нибудь делать. Вот я – воевать. А шакти – это способность чего-нибудь не делать. Или делать наоборот.

- Мать Отваги – это способность не воевать? – переспросил Ксе.

- Не воевать, когда можешь, - уточнил Жень. – Мамка всю холодную войну тянула как лошадь. Или еще защищаться – это тоже она. То есть потом Женька. То есть теперь никто… блин.

Он помолчал.

- Ты чё, Ксе, - спросил грустно, - думаешь, богом быть круто?

Шаман поразмыслил.

- Нет, - сказал он со вздохом, - совсем не круто.

- И как ему не холодно по такой погоде в летнем плащике бегать?.. - вслух удивился Ксе, когда Сергиевский отправился, наконец, к себе домой, а они сели в машину, и Менгра дал по газам, ворча, что сил нет как спать хочется.

- Ему не холодно, - с улыбкой объяснил Ансэндар. – Он согревает себя сам, усилием… не знаю, как сказать… усилием души. Как бог. С действующим культом.

- Подумаешь! - вскинулся Жень. – Я тоже так могу! - и немедля начал стаскивать с плеч куртку обокраденного Санда. Ксе задумался, обнаружил ли Санд пропажу, и если да, а это наверняка так, то почему не звонит с возмущениями; погрузившись в размышления, он мимо ушей пропустил бурчание Менгры, и мурашки по коже побежали, когда тихоголосый Ансэндар почти рявкнул:

- Прекрати!

Жень пискнул и робко замотался обратно: Анса сердился редко, но выглядело это страшно.

- Ты истратил жертву, - по-обычному тихо сказал громовержец стфари. – Не по своей вине, Жень, но она была конечна и кончилась. Остальное – твои собственные силы. И они невелики.

Божонок понурился.

Шаман долго думал, как бы ухитриться его накормить, но так и не нашел способа. Доступный алтарь был всего один, в самом центре Москвы, открытый глазам толп народу, и, что гораздо хуже, в надежно охраняемом месте. Один раз они к нему подобрались, но теперь милиция Александровского сада наверняка получила ориентировки, и идти туда снова равнозначно было самоубийству.

Они остались гостями в огромном доме, изукрашенном с завалинки до конька и напоминавшем, как особняк Менгра-Ргета под Волоколамском, деревянный пирог. Но этот дом, поднявшийся на краю поля, среди фруктовых деревьев и убранных гряд, был еще больше – такой, каким положено быть дому стфари, в котором живет целый род. Владычествовала здесь старуха Эннеради, как две капли воды похожая на Кетуради; она действительно приходилась той дальней родственницей, принадлежа к громадному клану Менгры, но была куда разговорчивей и добрей.

Ксе с облегчением узнал, что за прошедшие годы рассказы Санда несколько устарели. Должно быть, переписанная, как сказал Даниль, языковая матрица помогала стфари стремительно осваиваться в новом мире. В мобильнике шамана садилась батарея; троюродный внук Эннеради Янгра нашел у себя подходящую зарядку и под благодарности Ксе воткнул вилку в розетку… Темные айсберги родовых домов плыли по океанам полей, и опоры ЛЭП, похожие на диковинные деревья, подходили к ним, а потом уходили дальше, за горизонт.

…Шаман аккуратно складывал фотографии по альбомам. Жень задумчивыми неподвижными глазами уставился на его руки – думал о чем-то своем. Ксе мог побиться об заклад, что знает, в каком направлении текут женины мысли. Он покачал головой, скептически поджав губы: с выкрутасами подростка он уже был знаком накоротке, и этот не нравился ему больше всего.

Начал Жень издалека, на следующий же день после столкновения с Псом; они обедали в покоях Менгры, и мальчишка долго жевал молча, почти невежливо пялясь на жреца и его бога.

- Я разузнавал, - говорил Менгра. – В этот институт не пускают посторонних. Их возможности велики, но благотворительностью они не занимаются. – Он хмуро хохотнул. – Как представлю, сколько может стоить такой же… разрыв между мирами…

- Но это будет уже не мечта, а цель, - сказал Анса, улыбнувшись. – Я думаю, что они на это способны. Даниль остановил Пса одним взглядом. Испугался он, как мне кажется, отнюдь не искусственных богов, а их создателя. Кто он ему?

- Что-то вроде наставника, - ответил Ксе.

- Понимаю.

- Я бы тоже мог их остановить! – зло сказал Жень, уставившись в чашку. – Всех! Даже Пса!

- Жень… - Ксе поморщился.

- Мог бы, - чуть улыбнулся Ансэндар. – Ты зря не веришь, Ксе.

Шаман вопросительно поднял глаза.

- У меня тридцать тысяч человек, - вполголоса сказал бог стфари. – У Женя – сто пятьдесят миллионов. Это невероятная мощь, Ксе, мне такое даже вообразить трудно.

Божонок, слушая его, улыбался хищно и алчно.

- Если бы он мог воспользоваться собственным культом, - договорил Анса, - то действительно на многое был бы способен.

- Но это невозможно, - равнодушно сказал Ксе. – Жень, ты же не пойдешь сдаваться жрецам…

Жень как-то странно на него покосился.

- Мне все равно нужны жрецы, - сказал он рассудительно и добавил с неожиданным мальчишеским запалом: - но не эти!

Тогда Ксе впервые заподозрил неладное, а потом, уже в одиночестве, сопоставил одно с другим и укрепился в своих подозрениях. Божонок только однажды действительно позволил шаманам помочь ему, воззвав к стихии, и тогда с ними был Арья, умевший наводить строгость; после же раз за разом Жень в опасных ситуациях отсекал Ксе от Матьземли, заставляя просто смотреть и злиться от сознания беспомощности. Стоило шаману порадоваться, что парень лишился обретенных сил и будет теперь хоть вести себя поскромнее, как бог войны предпринял вторую атаку.

Мыслил он стратегически – этого не отнять.

Ксе сложил альбомы в пакет и поднял глаза на подростка: тот сидел на диване боком, поджав одну ногу и вплетя пальцы в длинные волосы. Лицо Женя было грустным и потерянным.

- Вот, - сказал он полушепотом, - раньше все были. А теперь никого нет. Ксе…

- Что?

- Ты меня бросишь, да?

Шаман поперхнулся. Жень сполз с дивана на ковер и теперь смотрел на Ксе снизу вверх, закусив губу.