Хирургическое вмешательство (СИ)

- Не брошу, - сказал Ксе почти через силу: он действительно не собирался этого делать, но бесконечно разубеждать Женя было утомительно.

- Правда?

- Правда.

- У тебя отпуск кончится. Работать вернешься и бросишь меня.

- Я приезжать буду. Жень, чего ты добиваешься?

Божонок устроил локти на сиденье дивана и положил на них подбородок, глянул на Ксе сквозь спутанные русые пряди.

- Ксе, - шепотом спросил он, - Ксе, ты в меня веришь?

Шаман сморгнул. Отвел лицо, чувствуя себя бесконечно уставшим: кажется, Жень собирался биться за свои нелепые идеи до последнего и применить весь арсенал нечестных приемов. «Мало тебя папка драл», - мысленно заключил Ксе и вздохнул.

- Жень, - веско проговорил он. – Уясни, пожалуйста. Я никогда не сделаю того, что ты хочешь.

- Ксе-е-е…- тихо-тихо заскулил божонок.

- Я. Никогда. Не стану. Твоим. Жрецом.

Жень уселся на пол к нему спиной и опустил голову. Шаман смотрел на взъерошенный светлый затылок и вопреки всему чувствовал себя полным гадом. «Какого хрена?! – почти зло подумал он. – Что он себе вообразил? Что это – как работу поменять? Я шаман. Я контактер-стихийник, этому с тринадцати лет учатся… я теологии антропогенной не знаю, я не умею ни хрена, я вообще из другого гадюшника!..»

- Значит, ты меня им отдашь? – очень спокойно спросил Жень и тряхнул волосами. – Чтобы они меня на кровь посадили?

- Жень, - морщился Ксе, - ну вот не надо этого, а? Арья сказал – ты вырастешь и пойдешь работать по специальности. Я только исполнитель. Матьземля попросила – я выполняю. Учитель попросил – я делаю.

- А сам-то ты вообще чего-нибудь думаешь? – мрачно сказал Жень, не оборачиваясь. – Тебя все устраивает, да? Я-то вырасту. Я-то пойду. А там те же самые суки сидят, которые Женьку убили, которые папку убили, которые мамку замучили. Ну поостерегутся они со мной – я-то последний. А знаешь, как это прикольно – когда тебе человека режут?!

- Жень…

- А знаешь, сколько у меня храмов?!

- Прекрати…

Жень вцепился пальцами в покрывало.

- Догадайся, сколько в Союзе папке храмов поставили, - прошипел он. – В холодную войну! Больше, чем сейчас наживе!

- Причем здесь я?! – обозлился, наконец, Ксе и вскочил с дивана. – Что я-то тебе здесь сделаю?

- Ксе, - голос Женя стал тихим и жалобным; шаман раздраженно дернулся, но противиться так и не смог, - Ксе, ну пожалуйста… Ты же меня не бросишь? Ты же меня не предашь? Ксе, пожалуйста, не отдавай меня им!

Шаман резко выдохнул – и сел на пол; он чувствовал себя совершенно выбитым из колеи. Подросток сидел перед ним и смотрел несчастными щенячьими глазами, им невозможно было не восхищаться – стоило вспомнить, каким взглядом могут смотреть эти глаза, как сердце обваливается в живот под прицелом зрачков… Жень не притворялся и не играл, но он задумал план и был искренним по плану. «Стратег недоделанный», - подумал Ксе и бессильно усмехнулся.

- Ну пожалуйста, Ксе, - заискивающе сказал бог. – Ну ведь так круто получится. Они все обломятся как лохи, в натуре.

- Что получится? – устало спросил Ксе. – Как обломятся?

Жень скрестил ноги и деловито приступил к изложению теоретической части.

…Жрец может всю жизнь провести неофитом. Формально нося это звание, жрец может даже не быть контактером: чиновникам отделов по работе с тонким планом, низшему обслуживающему персоналу храмов не требуется инициации. Неофитов много. Инициированных жрецов, от адепта и выше – несколько тысяч во всей стране. «Вообще-то это по большей части деды, - сказал Жень. – В Союзе их столько набрали, когда паритет надо было с Америкой держать. Уволить-то из адептов нельзя. Но сокращать планировали». Жрецов уровня мастера – пара сотен. Верховный – один. «Верховных шаманов не бывает, - вставил Ксе, когда божонок переводил дыхание. – Дед Арья – он старый, опытный, он учитель. А других рангов у нас нет». «Ну вы вообще…», - неопределенно сказал Жень и продолжил.

Знак инициации – нож – жрец получает из рук божества; сейчас, когда кумирня пуста, не может появиться ни новых адептов, ни новых мастеров, и даже вернувшись, Жень необязательно признает все посвящения, утвержденные его отцом.

- Поэтому они в любом случае по-хорошему не будут, - подросток скривился и сплюнул. – Верховный, сука, Женьку убил… и что, я после этого его приму? Не идиот же он. Поэтому они меня сразу на кровь посадят, Ксе, к гадалке не ходи. Чтоб я уже ничего поперек сказать не мог.

Договорив это, Жень явственно приуныл.

Ксе молчал, разглядывая узор ковра.

- Но я-то и без кумирни могу инициацию выдать, - сказал подросток, смущенно потупившись. – Любую. И адепта… и мастера… и еще. А верховный – он один, понимаешь?..

- Понимаю, - сказал Ксе. – Понимаю, что киллеры нынче дороги. Но девять грамм свинца российская армия для меня как-нибудь сыщет. Поскребет по сусекам.

- Ну блин, Ксе! – Жень задергался, беспокойно косясь то в один угол, то в другой; светлые брови поползли на лоб. – Ну зачем им? Смотри – вот ты, вот я, я готов работать, все хорошо. Нафига тебя убивать? Верховный – он как чиновник просто-напросто замминистра, он вообще в немилости после того, как обгадился так с планом этим, его на пенсию отправят, и все.

- А меня замминистра назначат, - покивал Ксе; картина рисовалась настолько абсурдная, что даже ругаться не хотелось, только смеяться.

- И назначат, - уныло сказал Жень. – Ну чего ты улыбаешься? И назначат, никуда не денутся. Ты чего, замминистра быть не хочешь?

Шаман не выдержал и расхохотался в голос. Потом поднялся и сел на диван; он был почти доволен – божонок нес такую ерунду, что ему легко было отказать. Ксе собирался с мыслями, намеренный открыть подростку глаза на его наивные представления о жизни, и не уследил: Жень подполз к нему и по-собачьи положил голову на колени. Ксе ахнуть не успел, как пацан вдруг подался вперед и схватил его в охапку.

- Я тебя не отпущу, - сказал Жень ему в живот. – Я знаешь что сделаю? Я тебя от Матьземли отрежу. Ты больше никогда ее не почувствуешь, понял? Только меня.

- Псих, - грустно ответил Ксе, не пытаясь высвободиться из железных объятий бога. – Я сразу понял, что тебя к подростковому психологу вести надо.

- Куда хочешь веди, - Жень прижался к нему еще теснее. - Только не к ним.

- А обо мне ты подумал? – устало спросил Ксе. – Я, между прочим, не хочу быть жрецом. Никогда не хотел.

- Ксе, - Жень поднял голову и с отчаянной преданностью заглянул ему в глаза. – Это ведь я только сейчас мелкий. Я потом стану как папка. Я все что хочешь для тебя сделаю.

- Не сделаешь.

- Почему?

- Хрен я тебя людьми кормить стану…

Глаза Женя засияли.

Шаман вздрогнул, поняв, что сказал, вжался в спинку дивана, быстро замотав головой, но божонок уже отпустил его и сидел теперь на полу, на поджатых ногах, разглядывая Ксе так, будто увидел впервые и улыбаясь – счастливой детской улыбкой.

10.

- А вот и он, - сказал Лейнид и коварно сощурился.

Аспирант содрогнулся. Загнанно озираясь, он влип в стену и нацелился уйти через точки, но компания хором пропела: «А мы тебя ви-и-идим!», и Даниль понял, что выхода нет. Тяжко вздыхая, он пролавировал между столами и присоединился к собранию.

- Щас-щас, - подмигнул ему Тинкас и водрузил на стол цветастый рюкзак, - щас мы уврачуем твоих скорбей…

Даниль вытаращил глаза, скорчил рожу и скособочился: жестом престидижитатора Тинкас поднял ярко-синий лоскут на боковине рюкзака, приобнажив маленький краник, который затем немедленно спрятал.

- Винище! - алчно выдохнул аспирант, и ноздри его зашевелились.

- Хы-хы!.. – глубокомысленно заметил владелец рюкзака, в то время как оный убирался под стол, и за ним нырял стакан из-под сока.

Очень глупо это было, но до чрезвычайности весело – им, совершенно взрослым и уже почти серьезным людям, дурачиться, украдкой потягивая дешевое вино в институтской столовой. За столом сидели инспектор Минтэнерго третьекурсник Лейнид и трое кармахирургов-дипломников – Тинкас, Ильвас и Римма. Наиболее заметным персонажем была, конечно, последняя – умопомрачительно рыжая дева-дива в сильно декольтированной алой кофточке. Даниль аж сглотнул – это было не декольте, но Декольте; оно заставляло вспомнить рисованных девочек из любимых мультиков Аннаэр. Второй, не менее впечатляющей, достопримечательностью Риммы был круглый солнечно-желтый значок, прицепленный к ее сумке; на нем прямо и без обиняков заявлялось «I love Tyrannosaurus Rex!»