Хирургическое вмешательство (СИ)

- Думаешь, они могут помочь? – полушепотом спросил Ансэндар.

- Кто знает.

Несколько мгновений все они молчали, глядя куда угодно, только не друг на друга, а потом Менгра влез обратно в машину и, не закрыв еще двери, сказал:

- Забирайтесь, что ли. Скоро ночь настанет, а нам еще тарахтеть и тарахтеть, - и ухмыльнулся, - мы-то так не сиганем… пешком. Крутой парень твой Даниль оказался, Ксе, крутой…

Усаживаясь на ставшее просторным сиденье, шаман подумал, что так ничего и не понял. Ситуация ему не нравилась, и с самого начала не понравился ему аспирант, которому Лейнид, на горе, всучил его телефон. А как интуиция играла! До холодного пота и дрожи… Полученная от Сергиевского сумма, конечно, оказалась кстати, но и без нее прекрасно можно было бы обойтись.

Стфари тихо разговаривали; Ксе впервые слышал, чтобы они разговаривали на своем языке, но понимал их. Ансэндар и Менгра размышляли о том, как вернуться домой.

Жень сполз на сиденье вперед и закрыл глаза; глядя на него, шаман почувствовал, насколько вымотался за день. Хотелось спать и ни о чем не думать. «Вот бы мне тоже так уметь, - сонно позавидовал он. – Раз – и на месте…» В Сергиевском чудилось что-то от Льи: пусть он не позволял себе невежливости, но казался таким же непрошибаемо компетентным; он словно стоял на ступеньку выше всех остальных. Сходство это смутно раздражало Ксе. Впрочем, Даниль, по всей видимости, тоже ничего не понял, и это как-то с ним примиряло.

Дорога стала ровнее – может, здесь меньше ездили и не пробили таких глубоких колей, может, просто подсохла почва. Машину перестало трясти так сильно, покачивающийся ее ход и гудение мотора убаюкивали. Ксе сомкнул веки.

Некоторое время ехали в тишине; потом Менгра сказал вполголоса:

- Тучи идут… ночью дождь будет.

- Да в такую холодрыгу и снег пойти может, - отозвался шаман, приподнимаясь. Пришло в голову, что нехорошо спать, когда кто-то настолько же уставший сидит за рулем, и хотя врезаться тут, вроде бы, не во что, все равно вежливость требует поддерживать разговор ни о чем. Он глянул на небо и сказал:

- Надо же, везде чисто. Только одна туча…

- Бывает…

- А далеко еще?

- Полчаса, может, меньше. Уже наши поля видны.

К дороге вновь с двух сторон подступил лес; вернее, лес был с одной стороны, с другой – редкая лесополоса, высаженная для защиты от ветра. Деревья были старые и поднялись высоко, но высажены были в неестественном, геометрически правильном порядке. За поворотом открылся новый участок совершенно прямой дороги. Навстречу от дальней опушки шел огромный черный джип в сопровождении бело-синих автомобилей милиции.

- Вот тот еловый клин видишь? – благодушно сказал Менгра. – За него завернем – и уже деревня видна будет… а это-то кого сюда занесло? Под коттеджи, что ли, землю присматривали? Нету здесь земли под коттеджи…

Джип остановился. Две из четырех милицейских машин притормозили рядом с ним, остальные проехали дальше.

- Да что такое… - пробормотал Менгра.

- Синяя «Нива», остановитесь! – хрипло потребовал мегафон.

- Уй-ё… - выдохнул Ксе.

«Чушь какая-то, - думалось ему. – Не может этого быть. Не сейчас». Происходящее казалось дурным сном. Интуиция шамана молчала, он ничего не чувствовал, Матьземля не обращала на них внимания, поглощенная собственной болью, и даже когда машину окружил полностью экипированный спецназ, Ксе мог думать только об одном: пусть все это окажется ошибкой и можно будет еще подремать.

Жень, напряженный, точно перетянутая струна, учащенно дышал и хлопал глазами; рука его потянулась за пазуху – туда, где лежал трофейный револьвер, и привычное опасение помогло Ксе прийти в себя.

- Жень, - быстро и тихо сказал он. – Осторожнее. Это ведь не жрецы?

- Нет… - полуудивленно согласился бог.

- Ты не имеешь права их убивать.

- А…

«Ничего не понимаю, - беспомощно сказал про себя Ксе. – Отчего они так? Они выследили… наверное, той системой, о которой говорил Даниль. Но почему не жрецы? Что они задумали? И Жень… здесь бойцы, а Жень говорил, что его нельзя победить в схватке… и они это прекрасно знают… ничего не понимаю…»

- Выйти из машины, - приказал невидимый голос. – Руки за голову.

Менгра грязно выматерился; Ксе в испуге уставился на него.

- Я же говорил! – прорычал жрец. – Я же предупреждал! У пацана ствол, Ксе? Так?! В-вашу Мать-богиню! хуже ничего не могли придумать…

Медленно, как черная вода к горлу, подступал глухой ужас. Уже почти смерклось, и тяжкая лиловая туча, единственная на весь видимый небосклон, наплыла, отгородив последний свет догоревшего дня. Фары слепили; кажется, на одном из капотов успели установить прожектор. Отряд особого назначения был неместный, кажется, даже вовсе московский, великолепный, точно в каком-нибудь боевике, на новых машинах…

Хлынул дождь – и стал стеной, отгораживая от мира.

- И кто мы теперь? – злобно цедил Менгра. – Пособники? Террористы? Мы?! Что нам делать теперь – нас даже некуда выслать! Я говорил тебе, Анса…

- Выйти из машины!

- Вы двое! – рявкнул жрец, - выметайтесь первыми. Отдай им ствол, мелкий, отдай сам, как умный. Я же знал, знал, что этим кончится!..

Ксе медленно потянулся и открыл дверь. Тьма стала почти осязаемой; ее тяжкое тело, полное ледяного дождя, не могли рассечь лучи электрического света, прожектора желтыми пятнами маячили за водной завесой. Фигуры омоновцев казались призрачными, глаза в прорезях масок были неподвижными и, как на подбор, - до белизны светлыми.

- Жень, - приказал Менгра сквозь сжатые зубы. – Выходи.

«Вихрь, - со смутным удивлением осознал Ксе. – Почему я не чувствую вихря? Жень сдается?..» Следом явился вопрос, почему сам шаман не зовет Матьземлю, единственную силу, способную сейчас спасти их. Ледяной ливень бил по асфальту и крыше, холод пробирался в салон, но Ксе не дрожал; ему казалось, что он сам становится льдом, вместе с движением частиц замирают в голове мысли, оцепенение распространяется с тела на душу, и уже не собственная воля Ксе, а лишь сила холода понуждает шамана выйти, ступить на дорогу, распрямиться…

- Дождь, - едва слышно сказал Жень.

- Что?! – хрипло выдохнул Менгра: вкрадчивый холод успел пригасить его ярость.

- Вы не чувствуете? – прошептал маленький бог. – Сейчас нет дождя. Неботец не проливает дождя. Сейчас не должен идти дождь!

Точно опровергая его слова, под брюхом тучи вспыхнули молнии – сразу две. Небо загромыхало, ливень усилился, став тяжелым и болезненным. Бездумно, на одних рефлексах, Ксе прислушался к шактиману Матьземли.

Неботец кричал.

Там, высоко в атмосфере, в невообразимой боли сотрясался великий стихийный бог, не в силах приглушить мук, избавить себя от пытки, он выл и корчился, неспособный, в отличие от других, счастливых, существ, ни умереть, ни потерять сознания. «Это! – указывал Неботец в страдании. – Нет! Чужое! Это чужое! Этому – нет!» Ксе едва не лишился чувств, погрузившись в такую стихию, но была в том и польза: даже сила холода отступила, соприкоснувшись с испепеляющей болью божества. К шаману вернулась способность мыслить.

Ксе окликнул Матьземлю и заскрипел зубами: Жень опять принялся за свои шуточки, богини шаман не услышал.

- Жень, - озлобленно бросил он, - прекрати! Это не шутки!

- Дурак! – шепотом крикнул тот. – Ты что, не понимаешь?! Оно сильнее! Оно сильнее Неботца!..

- Выйти из машины!

…Звук припозднился; словно эхом Ксе услыхал, как закрылись двери «уазика». Четверо пассажиров теперь стояли кругом, под плетями дождя, неподвижные, и шаман все ясней понимал, что люди в масках слишком медлительны для спецназовцев. Добившись выполнения приказа, они, казалось, забыли, что делать дальше, и просто стояли под потоками ледяной воды, глядя одинаковыми пустыми зрачками.

Дверца джипа распахнулась.

Он стоял в отдалении, неосвещенный, даже фары его оставались темны, но вышедшую из джипа женщину Ксе увидел так отчетливо, словно она сама была источником света. Высокая, стройная, с длинными бледно-золотыми волосами, она шла неестественно плавной походкой привидения, как будто перетекала с места на место. Лицо, правильное и неподвижное, казалось пластмассовой маской. Женщина была красива, но самая красота ее вселяла безразличие, как красота манекена в витрине. В ней чудилось неживое и жуткое.