Время и боги: рассказы

Глава III

Лепрекон

Вернувшись домой, Пэдди воскликнул:

— Мама, я видел духа!

— Ничего удивительного, — сказала миссис О’Хоун. — Конечно же, дело в волшебной птице, которую ты съел.

— Неужели это из-за нее я могу видеть всякие вещи? — спросил Пэдди.

— А почему нет? — сказал его мать. — Обычно подобные существа прячутся от нас, но после того как съешь одного из них, какой смысл остальным продолжать скрываться и делать вид, будто их не существует? Конечно, теперь ты будешь видеть их везде, где бы ни оказался. В Ирландии волшебных существ больше, чем в любой другой стране, а в Раталлене и окрестностях — больше, чем где-либо в Ирландии, так что я думаю — ты увидишь еще многих и многих.

— А каких именно? — заинтересовался Пэдди.

— Я думаю, всех, какие только есть на свете, — уверенно ответила миссис О’Хоун.

И случилось так, что следующим Пэдди увидел лепрекона. Мне посчастливилось услышать эту историю от одного знакомого — живущего близ Раталлена охотника-спортсмена, который был в этот момент с Пэдди. Мой охотник жил в небольшом коттедже, окруженном несколькими акрами парка, а сразу за границами его угодий начинались леса — не сказать, чтобы совсем дикие, но достаточно густые, чтобы там водились вальдшнепы. Именно в этих лесах он научился охотиться, и со временем его страсть к этому виду спорта сделалась столь сильной, что всю зиму напролет он только этим и занимался. Однажды он зашел в Раталлен и там познакомился с Пэдди. Охотника звали Рисдейл; он попросил молодого человека его сопровождать, ибо только за теми, кто ходил с Пэдди, местные жители признавали право охотиться на болоте. Дело же было так.

Когда Пэдди вернулся из заведения Гоугана, перо феникса по-прежнему украшало его шляпу; оно оставалось там и весь следующий день, и прошло не слишком много времени, прежде чем его увидели все жители поселка. Очень скоро перо было опознано, а Пэдди — арестован за браконьерство. Его хотели оштрафовать на пять шиллингов за то, что он, во-первых, убил золотого фазана, во-вторых, за то, что он застрелил его на чужой земле, и в-третьих, за то, что он сделал это в то время, когда охота была запрещена. Добрые жители Раталлена не могли, однако, допустить, чтобы такое чудо, как феникс, который вернулся к ним столь нежданно-негаданно, было отнято у них тиранической силой Закона или заменено каким-либо представителем семейства фазаньих, ибо даже великолепный золотой фазан вряд ли годился, чтобы его можно было по справедливости считать наследием веков. Вот почему Пэдди, чувствуя за собой молчаливую поддержку односельчан, отказался платить штраф и был отправлен в тюрьму за браконьерство.

За решеткой он провел всего неделю — слишком мало, чтобы некоторое время спустя, когда в Ирландии вдруг появилось довольно много самых разных постов, Пэдди мог занять сколько-нибудь важную должность, однако сам факт заключения давал ему в глазах жителей Раталлена право впредь браконьерствовать когда и где ему вздумается — право, которое признавал даже сержант местного полицейского участка, ибо служащие Ирландской королевской полиции были людьми разумными и тактичными и знали, что пренебрежение чувствами и желаниями населения может привести к напрасному кровопролитию.

Одним словом, мой приятель попросил Пэдди пойти с ним на болота, и они тотчас отправились в путь, чтобы охотиться на бекасов. Примерно в час пополудни, когда Рисдейл настрелял около дюжины птиц, они сели пообедать за большим пучком вереска, и там охотник дал Пэдди бутылку виски. Он всегда брал с собой две бутылки виски, даже когда шел охотиться в одиночку — ведь никогда не знаешь, кто может встретиться тебе по дороге.

И вот что впоследствии рассказывал мне Рисдейл. Я не знаю, насколько эта история была его собственной и насколько на нее повлияло то, что говорил ему Пэдди. Когда двое мужчин отправляются куда-то вместе и с ними случается нечто странное, рассказ каждого об этом происшествии будет, скорее всего, включать все самое волшебное и удивительное, что только можно сыскать в обеих версиях. Однажды я сам, шагая по каменным лондонским мостовым, видел двух полицейских, которые делали какие-то заметки, и как раз тогда, когда я поравнялся с ними, один из них сказал другому: «А теперь давай сравним наши записи». И если сам Закон во всем своем величии считает необходимым делать подобные вещи, то нет ничего удивительного в том, что так же поступают простые смертные; потому-то я и думаю, что рассказ Рисдейла был частично вдохновлен более глубокими откровениями Пэдди О’Хоуна.

Как бы там ни было, оба выпили по несколько глотков виски, и Рисдейл уже приступил к своим сэндвичам, когда Пэдди вдруг сказал:

— Какой-то странный старик идет к нам через болото.

— Какой старик? — спрашивает Рисдейл.

— Я не знаю, — отвечал Пэдди. — Только он странный.

Он действительно выглядел очень необычно, этот старик в длинном пальто, которое выглядело так, словно когда-то оно было ему очень велико, но от долгой носки обтрепалось и обсело по фигуре. Еще одной удивительной чертой старика были пышные седые бакенбарды на сморщенном личике цвета бурой болотной воды, и только в глазах его сверкали две крохотные искорки.

— Я пойду к нему навстречу, — сказал Пэдди, — узнаю, кто он такой, и велю ему не тревожить вашу милость, ибо он идет сюда.

— Напротив, пусть посидит с нами, — ответил Рисдейл, так как любил поговорить с кем-нибудь после глоточка-другого виски. Виски вроде как развязывало ему язык, а он, естественно, не хотел сотрясать воздух впустую. И пока Пэдди ходил, чтобы позвать старика, Рисдейл глотнул еще виски, и уже очень скоро он как ни в чем не бывало беседовал с лепреконом, ибо загадочный старик оказался вовсе не человеком.

— Ну и каков был в ваших краях прошлогодний урожай? — осведомился Рисдейл.

— Урожай? — переспросил маленький старик. — Мхи в омутах взошли очень хорошо, верещаники прекрасно цвели, и пушица была не хуже, чем всегда.

— А как насчет картофеля? — спросил Рисдейл.

— Картофеля? — переспросил старик. — Я помню дни, когда во всей Ирландии не было ни одной картофелины, а эти топи простирались отсюда до самого горизонта; тогда никто в здешних местах не болтал ни о каких урожаях!

Именно в этот момент Рисдейл догадался, что старик этот, наверное, лепрекон.

— Скажите, как вы обычно проводите время? — спросил он тогда. — Чем занимаетесь?

И лепрекон ответил:

— Обычно я бегаю по болотам туда и сюда.

— А что вы делаете кроме этого? — поинтересовался Рисдейл.

— Если я пересекаю топи с севера на юг, — ответил лепрекон, — и северный ветер дует мне в спину, и если я настолько приближаюсь к краю болота, что могу рассмотреть дома, которые мне не нравятся, и вижу посевы, которые внушают мне отвращение, и слышу лай, крики и другой шум, которые мне тоже не по душе, тогда я…

— Тогда — что? — спросил Рисдейл.

— …Тогда я разворачиваюсь и пересекаю болота с юга на север. И если я добираюсь до сердца болот и чувствую, что встречный ветер слишком силен, тогда я ненадолго присаживаюсь на кочку поудобнее и вызываю в памяти дни, что давно минули, а также некоторые вещи, которые мне довелось повидать.

— Что же вы повидали? — снова спросил Рисдейл.

— Я видел множество странных вещей, которые нынче с каждым годом встречаются все реже и реже, — проговорил лепрекон. — Ах, какие были дни когда-то! Чудо что за дни!..

— Какие же вещи вы видели? — продолжал допытываться Рисдейл.

— Да самые разные! — сказал лепрекон. — Я встречал и баньши, и сидов*, и заблудших духов, которых гнал через болото ветер, и если я когда-либо добирался до твердой земли, что бывало только по вечерам, то я видел танцующих вокруг данов фейри*, и они тоже были рады видеть меня, ибо в те времена Народ Холмов почитал жителей великих болот. Да, сэр, они танцевали для меня и водили вокруг меня хороводы, а потом, не переставая петь и плясать, отвели меня к своей царице. Ах, сэр, что за чудесные были деньки когда-то!..