Время и боги: рассказы

Так решили народы просвещенных земель. И возвели они белый величественный монумент из мрамора. Он постепенно вырастал из рук ваятелей и каждый вечер все дольше блистал в лучах закатного солнца.

И одни скорбели по Пану, пока ваятели ваяли; другие поносили его. Одни призывали ваятелей прервать работу и оплакать Пана, другие призывали вообще прекратить строительство памятника божеству столь дурной славы. Но ваятели упорно ваяли.

И однажды все было окончено, и усыпальница походила на пологий морской утес. И в камне был изваян Пан, с покорно склоненной головой, попираемой ангелами. И когда мемориал был окончен, солнце уже зашло, но от массивного монумента Пана еще долго исходило розовое свечение.

И в наши дни многие просвещенные люди приходят, и, глядя на изваяние, вспоминают Пана, что уже опочил, и все сожалеют о нем и о его нечестивой эпохе. А иные втихомолку оплакивают кончину Пана.

А по вечерам, тихонько выйдя из леса и проскользнув неуловимой тенью к холмам, Пан видит памятник и хохочет.

Человек, который съел феникса

Человек, который съел феникса

Перевод В. Гришечкина

Глава I Как съели феникса

Одну из этих историй я услышал непосредственно от человека, который съел феникса, несколько мне поведали люди, которые в разное время с ним разговаривали, остальные же широко известны всем, кто живет с ним бок о бок; и в целом эти истории как бы растворены в воздухе и висят над нашими полями и тропинками подобно знакомому нам туману, что встает над топями, ибо человек, съевший феникса, живет среди нас. Истории эти родились благодаря его влиянию, и именно его волшебное присутствие притягивает вещи странные и удивительные; вот почему я решил отдать должное человеку, съевшему феникса, поместив его изображение на обложке этой книги.

Порой вы видите, как он, — весьма аккуратно одетый (совсем не так он одевался раньше!) — проезжает мимо на своем велосипеде с сознанием того, что все, кто видит его сейчас, относятся к нему как к настоящему волшебнику.

А вот как это начиналось — начиналось много-много лет назад. Однажды ясным весенним утром лорд Монаган сказал своему управляющему:

— Говорил я тебе — следи за моим золотым фазаном, чтобы он не удрал!

— Но, милорд, — ответил управляющий О’Махоуни, — я следил за ним, и уж конечно, золотой фазан не улетел бы от меня.

— Как же вышло, что он пропал?

— Он ни за что не улетел бы от меня, — повторил О’Махоуни. — Должно быть, его украли цыгане. Этот фазан знал по именам всех моих детей и брал пищу у них из рук. Нет, сам он ни за что бы не покинул нас.

— Нужно было подрезать ему крылья, — сказал лорд Монаган.

— Подрезать крылья, вот как?! — воскликнул О’Махоуни. — Да если бы я подрезал ему крылья, ваш фазан мигом достался бы браконьерам, ибо не был бы в состоянии от них упорхнуть. Но никогда бы он не удрал от моих детей.

— Как бы там ни было, фазан исчез, — сказал лорд Монаган.

— И все же он никогда не убежал бы по собственному желанию, а вот цыган стало в последнее время в округе что-то слишком много. Впрочем, что пропало — то пропало; такова, стало быть, воля Божья, и прошлого не воротишь.

Тут лорд Монаган понял, что все его упреки, адресованные управляющему, будут и дальше парироваться с отменной ловкостью и интерпретироваться как выпады против Провидения, поэтому он ничего больше не сказал, внутренне примирившись с потерей золотого фазана. На самом деле эта великолепная птица, улетевшая от управляющего одним апрельским утром, находилась теперь на расстоянии восьми или девяти миль от усадьбы лорда Монагана. А другим ясным весенним утром золотого фазана увидел на краю Алленской трясины юный Микки Малинн.

Для человека, у которого не было ружья, Микки Малинн знал о птицах на удивление много: он знал, когда на болота прилетают белолобые гуси, на каком лугу кормятся гуси серые, знал, когда вернутся с далеких морских берегов гонимые штормом белощёкие казарки, хотя в его представлениях они вылуплялись не из яиц, а из морских желудей, что во множестве липнут к прибрежным скалам. Микки знал даже, когда прилетают в леса вальдшнепы, хотя это знание и не имело для него почти никакой практической пользы, ибо леса хорошо охранялись; впрочем, на вершинах холмов встречались заросли утесника, куда вальдшнепы прилетали тоже, и Микки Малинн ухитрялся проведать об этом раньше других.

Иногда и фазаны залетали довольно далеко от своих гнезд, и Микки всегда знал, где их можно найти, но увы — у него не было ружья! Вот почему каждый раз, когда ему становилось известно о появлении той или иной дичи, Микки отправлялся к своему другу Пэдди О’Хоуну и рассказывал ему новости, а Пэдди, который в те времена был мало кому известным и, по правде сказать, довольно никчемным молодым человеком и который стал теперь Человеком, Который Съел Феникса, давал ему на денек свое ружье; за это Микки снабжал его сведениями о всех перемещениях дичи, и надо заметить, что это была лучшая информация подобного рода, какую только можно было получить в приходе.

Когда Пэдди О’Хоуну было лет двенадцать или четырнадцать, некоторым он казался немного странным, но врач сказал, что с ним все будет в порядке, — и так оно и вышло.

«Только ему нельзя слишком возбуждаться, — предупредил врач. — И нельзя давать ему ни капли алкоголя. Видите ли, миссис О’Хоун, в вашей семье было слишком много браков между близкими родственниками; вы сами вышли замуж за двоюродного брата, да и в семье вашего супруга подобное тоже нередко случалось, так что…»

«Я получила разрешение на брак с двоюродным братом из самого Рима, — заявила миссис О’Хоун. — Уж не хотите ли вы сказать, что с этим разрешением что-нибудь не так?»

«Вовсе нет, — ответил доктор. — Просто не позволяйте Пэдди чересчур волноваться и следите, чтобы он не пил вина. Этого вполне достаточно, чтобы с ним все было прекрасно».

«Я рада, что вы не возражаете против моего брака с двоюродным братом», — заключила миссис О’Хоун.

«Что вы, нисколько, нисколько, — заверил врач. — И в мыслях не имел ничего такого».

Именно к Пэдди О’Хоуну и поспешил Микки Малинн, чтобы сообщить Другу, что феникс снова вернулся на землю и что сейчас он находится на краю болота в том месте, где спускается к топям от задворков фермы Магуайра узкий проселок. И, получив ружье, Микки весь вечер провел там, где подходит к болоту магуайрова дорога, подстерегая феникса. Между тем слух о возвращении чудесной птицы стремительно разнесся по окрестностям, и уже на следующий день каждый молодой человек, который только сумел достать ружье, отправился на болота, чтобы поохотиться на феникса, но никто из них не обладал теми сведениями о его точном местонахождении, какие Микки сообщил Пэдди.

Когда весть о возвращении феникса достигла Раталлена, первым ее услышал отец Рурк. Священник и сам баловался охотой и, будучи в достаточной степени спортсменом, обычно не без внимания выслушивал новости о появлении дичи, которые доставлял ему Микки. Но слухи о появлении феникса не принесли ему радости, ведь как ни суди, а эта странная, бессмертная птица принадлежала к языческому миру. И кто-то может подумать, будто в первую очередь священник поспешил выяснить, насколько достоверны эти слухи, и постарался убедиться, что странная птица — именно феникс, а не что-то иное, однако в действительности он занялся совсем другим. Первым делом отец Рурк убедился в том, что все молодые люди в приходе действительно верят, будто в округе появился самый настоящий феникс, и когда ему стало ясно, что поколебать эту веру он не в силах, он понял, что все эти юноши впали в язычество; вот почему, вместо того чтобы разобраться, откуда этот феникс взялся и что собой представляет, священник был куда больше озабочен вопросом, какое действие эта всеобщая вера в бессмертного феникса может оказать на мысли и поступки его паствы.