Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

- Какое ужасное слово, - сдавленно прошептала мать. Осиновый лист ласкал её круглую щёку, точно детская ладонь; наверняка он был мокрым, но она не замечала его. - Не зови себя так, прошу.

- Тогда ты не зови себя леди Тоури. А Индрис с мастером Нитлотом пусть не зовут себя Отражениями. А тётя Алисия - матерью двух детей, - Уна на миг прикрыла глаза. Она уже и не помнила, когда в последний раз позволяла себе говорить с матерью таким тоном. Вполне возможно - никогда: смелости хватало обычно лишь на мысленные жаркие речи или на безмолвный протест. Дядя Горо вёл себя иначе, и доставалось ему значительно больше. - Мы - те, кто мы есть, мама. Ни больше, ни меньше.

Голоса Отражений отдалились ещё сильнее, в глубь рощи. За стволами осин рыжел дрожащий огонёк - факел мастера Нитлота.

Мать закрыла руками лицо. У Уны упало сердце: о, пожалуйста, только не слёзы... Этого она не выдержит. Всё будет потеряно. Все серьёзные разговоры полетят в бездну.

- Я боялась этого... О, я так этого боялась. Ещё до того, как ты родилась.

- Боялась чего? Что мне передастся магия Тоури?

Мать кивнула было, но потом затрясла головой - и тут же неуместно хрюкнула от смеха. В её красивом лице проступило что-то безумное. Уна прижалась боком к кустам.

- Ах, всё же это было так глупо... С моей стороны... Ужасно глупо. Но уже поздно. Ты права: ничего не исправить. Дарет и Горо мертвы, Риарт Каннерти - тоже, а тебя должны учить эти твари... Выхода нет.

- Моя магия как раз и сможет защитить нас. Если есть кто-то, кто желает нам зла, у него будут причины остерегаться, - Уна слышала, как жалко и неуверенно звучит её голос, особенно в безмолвной темноте, под шорох осин. Хорошо бы мать не слышала того же... Сова ухнула где-то рядом - перелетела из охотничьего леса за ними следом? Уна дёрнулась от неожиданности и подумала, что для полной картины не хватает только воя волков. - Ты ведь не веришь, что это были просто разбойники? Там, на тракте?

- А есть разница? - мать дёрнула плечом и выпрямилась, постепенно успокаиваясь. Уна смотрела, как она проводит кончиком языка по пухлым губам - точно Мирми, отведавшая сливок, - и понимала, что момент безнадёжно упущен. - Разбойники или наёмные убийцы... Они в прошлом. А нам нужно жить дальше, Уна. Мы обязаны жить дальше.

- Ты не обращаешься ни к наместнику Велдакиру, ни к королю. Я думала...

- Зачем лезть в улей - чтобы пчёлы разлетелись и ужалили? Нет, Уна, - мать грустно улыбнулась. - Нам никто не поможет. Если и выяснится, кто подослал этих негодяев, это не вернёт твоих отца и дядюшку... Они гниют вон там, - она кивнула в сторону усыпальницы. - И так теперь будет вечно. У Горо было полно врагов в Ти'арге. Больше, чем ты думаешь. Да и юный Риарт мог связаться с дурными людьми... - она вздохнула. - Как бы там ни было, я не желаю и не стану впутывать в это тебя. Никакая грязь не должна тебя касаться.

Уна хотела перехватить поудобнее тяжёлую лампу, но случайно прижала палец к раскалённому стеклу и зашипела от боли.

- То есть ты смирилась? Ты согласна оставить всё, как есть, и не добиваться правды?

- Правды иногда лучше не добиваться, - веско сказала мать.

В груди у Уны что-то горело - с неприятным и жирным чадом, как факел мастера Нитлота. Она поняла, что не скоро сумеет озаботиться поисками ежевики.

- Так чего же тогда ты хочешь от меня?

- От тебя, дорогая? Ах, сущих пустяков. Выйди замуж за достойного лорда и будь счастлива - только и всего. Как только закончится траур, мы подыщем...

- Как только закончится траур? - Уна бросила сумку на землю, стараясь унять дрожь в пальцах. Дар огненной рекой давил изнутри ей на вены, шептал ужасные слова на чужих языках - слова о ненависти и мести. Мать попятилась. - По-твоему, всё это так легко?.. Теперь, когда мы без отца и дяди Горо, когда убили Риарта? Когда я стала... белой вдовушкой? - Уна усмехнулась. - Так ведь это называют крестьяне - невесту, у которой умирает жених?

Мать поморщилась.

- Милая моя, я столько раз говорила: повторять все эти нелепицы за простолюдинами...

- Я не пойду по этой дороге, мама. Ты не заставишь меня - разве что силой. Я выясню, кто убил дядю Горо и с кем, как ты сказала, связался Риарт... И что было в том письме, что ты приказала сжечь. Клянусь.

- А я клянусь, что не позволю! - женщина с осиновым листом на щеке тихо шагнула к Уне; её рука взметнулась в повелевающем жесте. Глаза казались чёрными, а не карими - двумя кусочками чёрного стекла на бледном, белом при луне, лице. - Этого не будет, Уна, пока я твоя мать! - её окрик вспугнул стайку ночных мотыльков, и они покинули куст, печально трепеща крыльями. - У тебя другая судьба. Отражения не будут вертеть тобой, пока я жива!

Всё. Терпеть Уна больше не могла. Она видела, как в неё - в переполненный кувшин - гулко и медленно, захватывающе медленно, падает большая последняя капля. Красная - не то вина, не то крови.

Она поставила лампу на траву, тоже подняла руку, и между пальцев затрещали крошечные голубоватые молнии. Мысленно произнесённого, пропущенного через сито воли заклятия хватило, чтобы удерживать их, - но Уну так трясло, что она не была уверена, надолго ли его хватит.

- Если мать - то скажи мне правду. О чём ты жалеешь? Что было "глупо с твоей стороны", мама? - одна из искрящихся молний дотянулась до куста, и несколько листков тут же осыпались пеплом. Под ними Уна увидела целую россыпь ягод ежевики - но это было уже неважно. - Я хочу знать. Я должна. Ты знаешь, о чём я.

Не отводи взгляд не смей отводить взгляд смотри на меня - я требую.

Сила переполняла Уну; она сжала зубы и направила её в зеркало - так, чтобы пучок молний разгорелся ярче. Мать смотрела на неё, не моргая и жалко скривив рот; по напудренным щекам текли слёзы.

- Уна... О боги... Чего ты хочешь? Ты знаешь всё... То письмо...

- Нет, не письмо. И не наместник Велдакир. И не Риарт. Правда, мама - Та Самая. Мой Дар. Наше прошлое, - спроси прямо - змеиным жаром в виски. - Кто мой отец? Дарет Тоури?

У леди Моры подкосились колени. Она обняла осину, чтобы не упасть: роскошно струящаяся ткань плаща окутала серую, невзрачную кору.

На куст ежевики уселась сова. Повернула голову; жёлтые глаза-блюдца с немым вопросом впились в человеческую женщину. Ох уж эти люди - любой пустяк причиняет им боль...

Ответ Уна не услышала, а прочла по губам.

- Его брат. Альен.

ГЛАВА XIV

Альсунг, наместничество Ти'арг. Город Веентон

- Посмотри-ка, Шун-Ди-Го, что я нашёл в лавке этого толстяка... Как там его? Похож на шмеля из племени Двуликих-насекомых.

Шун-Ди вздохнул. По тону Лиса можно было сделать однозначный вывод: все на свете оборотни-насекомые заслуживают глубочайшего, чуть насмешливого презрения. Как, впрочем, и все толстые лавочники.

Лис только что вынырнул из ближайшего переулка (он любил появляться вот так - будто из-под земли вырастая), небрежно помахал Шун-Ди и двинулся к нему вдоль торговых рядов. Это было, по меньшей мере, необычно: мало что могло заманить Лиса на рынок, да и вообще - заставить озаботиться чем-то хозяйственным. Разве что особенно аппетитное мясо или колбасы, которыми славится Ти'арг - с жирным сыром или летними пряными травами. Этой страсти Лиса Шун-Ди не разделял, страдая изжогой от грубой северной кухни; но он был, увы, в меньшинстве.

Ибо Иней обожал мясо не меньше Лиса - иногда, как с благоговейным ужасом замечал Шун-Ди, даже больше. Комочки его мышц под серебристой чешуёй день ото дня росли и плотнели, крылья становились мощнее, на шее и макушке чётко обозначились изящные, острые гребни панциря. А ведь и единственной луны не прожил на свете... Маленькому юркому телу требовались еда и простор - слишком много еды и простора, больше, чем они могли себе позволить. Тесные, пыльные комнатки гостиниц и постоялых дворов запросам дракона явно не соответствовали.