Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

- Но, миледи, я хотел бы...

- Чуть позже, господин Нитлот, лучше завтра, прошу Вас, - протараторила Уна, мысленно считая шаги до обеденного зала, где ждала мать. Ещё примерно двадцать... пятнадцать... десять... а вот и двери, чудесно. - Я устала, и мне нужно сосредоточиться. С удовольствием выслушаю всё, что Вы собирались мне рассказать о лорде Альене, но завтра, завтра.

"С удовольствием"? Это вряд ли.

Тётя Алисия говорила о Ривэне, лорде Заэру - его ближайшем друге. О том, кто знает его судьбу. Он тоже в Дорелии. Знакомы ли они с этим бледным, так метко прозванным Индрис Занудой? И если да - стоит ли...

Мастер Нитлот издал невнятный звук за её спиной, однако было поздно. Уна перешагнула порог; мать поднялась со стула ей навстречу.

Леди Мора устроилась у камина и грела ноги, поставив их на обитую бархатом скамеечку. Как только она встала, скамеечку услужливо отодвинула Савия. Мать с прищуром поглядела сначала на Уну, потом - на обоих волшебников, но ни с кем не поздоровалась.

- Опаздывать - дурной тон, господа. Особенно ночью. Особенно в чужом доме, - она напоказ зевнула, прикрыв ладонью рот. - Ну что, мы идём наконец? За земляникой - или что там вам нужно?..

***

Ночь была тихой и влажной: отяжелевший за день воздух отдыхал от дождя. Над башнями Кинбралана и чёрной громадой Синего Зуба мерцали мелкие, до обидного далёкие звёзды. Они разбрелись по небу, будто непослушные козы или овцы, а пастух - рожок месяца, - казалось, отчаялся их поймать.

Пройдя по подъёмному мосту, Уна зачем-то оглянулась. Кинбралан коряво возвышался над зубцами стены, в темноте почти срастаясь со скалой позади себя. Уне впервые (не к месту) подумалось, что в его стремлении приникнуть к Синему Зубу есть что-то трогательное - как если бы чудовище, позабыв ненадолго о своей чудовищной сути, льнуло к хозяину. Дракон или, например, оборотень - к человеку.

Уна вздохнула и снова посмотрела вперёд. Тропинки сетью сбегали вниз по каменистым холмам, сливаясь в подъездную дорогу; сейчас она еле проглядывала из мрака и была совершенно пуста. Дальше по ней, на юго-востоке, чернел небольшой лес Тоури. Охотничьи угодья дяди Горо, теперь - ничьи. Оттуда, как и предсказывала Индрис, донеслось надсадное уханье совы; почему-то это заставило Уну улыбнуться. Часто ли совы тревожат по ночам крестьян Делга и Роуви? Их деревушки - с другой стороны от леса, в низине ещё восточнее; наверное, крики лесных птиц дотуда не долетают. Как, впрочем, и возня нетопырей в усыпальнице и заброшенных башнях.

Всё-таки есть свои - странные - преимущества в том, чтобы быть леди Кинбралана...

Крестьяне рано ложатся. Сейчас они, должно быть, уже спят в своих хижинах, закончив работу на полях - спят и видят мирные сны. Им не нужно собирать серебряным ножом листья ежевики, чтобы потом высушить их и растолочь серебряным же пестиком. Не нужно учиться варить зелья (похлёбки на семью ведь вполне достаточно), с ужасом ждать людей наместника Велдакира и отворачиваться от правды в молочном тумане зеркал... Точнее - собственного зеркала. Зеркала на поясе, дарованного магией и огнём.

Им нужно было в другую сторону - на запад. Уна свернула на нужную тропу и пошла первой, ни у кого не спрашивая разрешения. Индрис молча подала ей масляную лампу. Мастер Нитлот нёс факел; никто из них почему-то не стал прибегать к заклятию, чтобы сделать свет ярче. Наверное, из-за присутствия матери. Или просто - из-за ночного покоя и всеохватной тишины, которую боязно нарушить.

Довольно долго никто ни с кем не разговаривал. Индрис и мастер Нитлот чуть отстали, так что уже на полпути к усыпальнице вдруг оказалось, что Уна и леди Мора идут рядом. Через плечо Уна бросила на Индрис злобный взгляд, но та так увлечённо шепталась о чём-то с волшебником, что не соизволила хотя бы прикинуться виноватой.

- Мокрая трава, - процедила мать, приподнимая подол. - Платье испорчено.

Уна не знала, что ответить, и сочувственно вздохнула.

Они уже почти добрались: за очередным невысоким холмом показались светло-серые стены и сводчатая крыша усыпальницы Тоури. На дверях висел медный замок (ключ теперь хранится у матери), а у ступеней входа врастал в землю замшелый валун с высеченным фамильным гербом. Уне говорили, что когда-то валун был статуей богини Дарекры - очень древней, - но время так исказило её, что от черт старой ткачихи в итоге совершенно ничего не осталось. Бесформенный валун - и странный круг (из плоских, отшлифованных камней) на земле неподалёку от него. Уна думала, что раньше здесь располагался жертвенник Дарекры (по крайней мере, это было бы логично - в те века, когда в честь четвёрки богов ти'аргцы, подобно альсунгцам и кочевникам Шайальдэ, ещё не гнушались резать петухов и козлят), но вот тётя Алисия считала иначе. "Боуги собирались здесь в лунные ночи, чтобы плясать и пить дикий мёд!" - твердила она Уне в детстве, и её тёмно-голубые глаза восторженно сияли. Уна уже тогда сомневалась в существовании боуги - по крайней мере, в том, что они когда-то жили в этой части Обетованного, - но предпочитала не спорить.

Все сказки о боуги, оборотнях и кентаврах (и о драконах, конечно - в первую очередь) хлынули ей в память сейчас, когда она увидела, как к выступающему фундаменту усыпальницы сползаются разросшиеся кусты, а у самой тропы дремлет резной папоротник. В рощице за холмом были всего-навсего вездесущие осины и несколько чахлых вязов - ничего интересного; Уна давным-давно не забредала туда, даже во время своих одиноких прогулок. Вот только этой ночью казалось, что вокруг заурядного места клубится магия... У Уны сдавило виски, и она нервно стиснула зеркало свободной от лампы и сумки рукой. Может, всё дело по-прежнему в присутствии мастера Нитлота?

Нет. Хватит себя обманывать. Дело - в ней самой.

Всегда в ней самой.

Стараясь не смотреть на усыпальницу, Уна вступила в заросли осин и подняла повыше лампу. Круглые листья чуть колыхались, несмотря на безветрие - как всегда... Мать недовольно сопела, вслед за ней пробираясь по траве и перешагивая через корни.

Уна мрачно подумала, что Индрис сильно пожалеет, если в рощице на самом деле не окажется ежевики.

Свет месяца и звёзд сюда почти не проникал: так густо росли деревья. Уна побрела вдоль кустов, поднося лампу то к одному, то к другому в надежде высмотреть листья нужной формы и тёмно-фиолетовые пузырчатые ягоды. Цвета, как у любимого платья матери... Мастер Нитлот и Индрис совещались вполголоса где-то совсем далеко - наверное, только вошли в рощу. От напряжения между нею и матерью воздух почти трещал и искрился; Уна с тоской вздохнула и прикрыла зеркало плащом.

- Ты действительно нуждаешься в этом, Уна?

Она вздрогнула: не верилось, что мать заговорила первой. Очередной куст без единой ягоды; и где бахвальски обещанное Индрис "полным-полно"?

- В листьях ежевики? Это для зелья. Индрис хочет научить меня...

- Нет, в этом вообще. В уроках этих проходимцев. В магии.

В мягком голосе матери не слышалось ни страха, ни отвращения - зато улавливался упрёк. Уна осторожно покосилась на неё.

- Они не проходимцы. Они не требуют ни денег, ни чего-то ещё.

- Вопрос не в деньгах, и ты это знаешь, дорогая, - мать подошла ближе и коснулась её локтя; Уну обдало приторностью роз и ванили. Дорогая?.. - Я лишь хочу защитить тебя. Хочу, чтобы ты жила нормальной жизнью. Теперь, без отца и дяди... Я понимаю, как тебе нелегко, но, возможно, ты зря отдаляешься от меня? Девочка моя, я мечтала о любви и счастье для тебя. Не о зельях, птичьих костях и заклинаниях.

Что ж, видимо, придётся сейчас.

Индрис права: надо было уже давно.

- Но что, если всё это - часть меня? - Уна остановилась под осиной и опустила лампу - так, чтобы лицо осталось в тени. Сердце колотилось, совсем как в тот больной день, когда она получила зеркало. - Если я не могу без всего этого? Я родилась с этим, мама. Мне это нужно. Заклинания, и зелья, и птичьи кости... - Уна сглотнула - но горло было сухим, как гербарии, аккуратно составленные по заданию профессора Белми. - Прости, но это не изменить. Я ведьма.