Из-под снега (СИ)

Ночью, несмотря на крепчающий мороз, нав остался у Камня. Мир снова лихорадило, что-то где-то происходило, отзываясь то содроганием грунта, то головокружением, то зарницами в небе, то вспышками света под закрытыми веками. Ромига с обречённой тоской ждал, когда его снова неодолимо потянет в круг, но обошлось.

К рассвету набрался сил, чтобы послать зов Вильяре. Мудрая не ответила: то ли не захотела, то ли не смогла, то ли попросту не услышала. Зато на второй зов, почти без надежды на успех, неожиданно откликнулся Латира. Сообщил, что все живы, всё идёт по плану, подробности -- при встрече, и посоветовал Ромиге спокойно поправляться. Нав хотел возразить, что не болен, просто... Нет, объяснять чужому тонкости взаимодействия с родной стихией совершенно ни к чему. Здоровым-то Ромигу по-любому не назовёшь, значит, больной. И надо таки поправляться: поправлять себя.

Утро до восхода нав посвятил глубокой, по всем правилам, медитации. К тому времени, как солнце вышло из-за дальних гор, а заспанная Мули -- из иглу, Ромига почувствовал голод: впервые после круга. С нетерпением ждал, когда девчонка разогреет вчерашний суп. Чуть-чуть поел: Мули кормила с ложки. Сам с трудом выпростал руку из-под шкур, но пальцы не работали, чёрное спеклось в коросту и сковало движения. Судя по мерзкому привкусу навской крови в супе, на губах у него та короста трескались, но боли Ромига не ощущал.

Покормив его, девчонка решительно прищурила глазища и принялась ворожить. Под её заунывные завывания будто мельчайшие иголочки начали покалывать лицо, голову, шею, плечи, руки -- те места, над которыми Мули водила ладошками. Приятно и вряд ли вредно: нав не стал возражать. Так и задремал, а проснулся ближе к полудню, опять голодный и гораздо бодрее, чем утром.

Дотянулся до отставленного в снег котелка, согрел магией и с удовольствием выскреб до дна. Короста на руках трескалась, трещины кровоточили, заплывая чёрным и снова расходясь от движения. Чувствительно и неприятно, но Ромига счёл эти ощущения, скорее, хорошей новостью от приходящего в себя тела. Сел поудобнее и углубился в медитацию. А Голкья снова дрожала, мешала сосредоточиться, просила тёмной песни: не так настойчиво, как прошлый раз, но ощутимо.

"Мудрый Латира!" "Я слышу тебя, Иули. Что случилось?" Ромига искал слова, чтобы объяснить, но понятийной базы не хватало, а безмолвная речь давалась ему тяжело: "Мудрый, меня снова тянет в круг, и на этот раз я оттуда не выйду. Вы бы как-нибудь разобрались сами. А то меня ждут дома, живым." "Я понял тебя, Иули! Спасибо, что сказал."

Вскоре после разговора нава отпустило, а через некоторое время очертания Камня на миг затуманились, и на снегу у подножия вяло заворошился меховой ком с характерной пепельной макушкой.

-- Мудрый Латира?

Старик с трудом доковылял до саней, присел на край. Устало улыбнулся наву:

-- Всё хорошо, Иули. Стихии успокаиваются, ты живой, я живой, Вильяра живая, -- заглянул в пустой котелок, крикнул. -- Эй, Мули!

Девчонка вылезла из иглу, подбежала, скорчила недовольную гримаску:

-- О мудрый, зачем шумишь, когда можно позвать? А если бы я ловила белянок в распадке? Всех бы мне распугал!

-- Сама ты белянка! -- фыркнул старик. -- Я тебе что велел? Приглядывать за ним в три глаза! -- указал на нава.

-- А чего за ним приглядывать? Дикие звери к Камню не ходят, кричавки не летают. Двуногие пусть сами боятся, кто Великого Безымянного победил. Я его полечила, больше пока не надо. Мули спит, ты шумишь... А теперь вот смеёшься. Почему Мули смешная?

-- Потому что смешная. Тащи сюда припасы, будем варить обед, с моими приправами.

Пока собирались готовить, нав лежал с закрытыми глазами. Не в медитации -- просто задумался. Между прочим, понял, что совершенно не желает никому рассказывать, как именно дурёха Мули заделалась воительницей. Только он решил помалкивать, девчонка сама проболталась Латире. С тою же лёгкостью, как прежде -- наву, но с более цветистыми подробностями. И как решила следовать пути, что указал отцу и всем Наритья Великий Безымянный. И как по первому снегу удрала из дома на одиночную охоту, как скрадывала двуногую добычу, как убила, как разделывала и ела.

Надо отдать должное Латире: он слушал спокойно и внимательно, не отрываясь от стряпни. Вовремя поддакивал и задавал уточняющие вопросы. Лишь разъяснив детали, так же спокойно спросил:

-- Мули, ты знаешь, что сотворила одно из худших беззаконий, и какое наказание тебе за это положено?

-- Почему беззаконие? Мудрый моего клана объявил новый закон, Мули исполнила. Я первая, первая в нашем доме его исполнила! За это Великий Безымянный взял меня в ученицы и обещал меня, меня первую провести через солнечное посвящение.

-- Какое-какое посвящение? -- переспросил Латира.

-- Великий обещал, все одарённые Наритья со временем примут силу, подобную мудрым. Только мы не будем отдавать стихиям свои имена и родовые ветви, за нас отдадут низшие и бездарные, вместе с ничтожными своими жизнями. Их сердца и кровь станут даром Великому Солнцу, их тела станут пищей на празднике посвящения...

Ромига узнал напевные интонации несостоявшегося Голкиры, а старик стал мрачнее тучи.

-- Мули, ты, правда, готова украсть чью-то жизнь и дар, чтобы преумножить свои?

Девчонка озадачилась:

-- Мне довольно, довольно моего дара, я не знаю, зачем больше. Но Великий говорил, так надо. Надо, да.

-- А кому это надо? Как ты думаешь, Мули?

Мули долго молчала, то закатывая глаза, то морща лоб умственным усилием. Латира не торопил, помешивал варево в котелке над колдовским огнём, а нав с самого начала счёл за лучшее молчать. Девушка неуверенно переспросила:

-- С-солнцу? Ве-великому Безымянному?

-- А тебе, Мули? Ты же стремилась первой пройти солнечное посвящение. Для чего оно тебе?

-- Великий говорил, он испытает на мне новый обряд, и если получится, то следующим, следующим он посвятит моего отца, Вильгрина. Мули хочет, очень хочет, чтобы отец жил вечно, а не как мама.

Латира тяжело вздохнул.

-- А ты сама, Мули, что ты собиралась делать, получив удесятерённый колдовской дар и долгую жизнь?

-- Не-не знаю... Что велел бы мне Великий Безымянный... Служила бы ему дальше.

-- А сама? Сама, чего ты желаешь? Что тебе нравится делать больше всего, Мули?

Девчонка снова надолго задумалась. Латира позволил огню под котелком почти угаснуть, прикрыл варево крышкой. От аппетитного запаха у Ромиги заурчало в животе -- Мули вздрогнула, метнула испуганный взгляд на него и по сторонам, будто очнулась. Закусила губу, резко вздохнула, заговорила.

-- О мудрый Латира, Мули нравится бродить в снегах и читать следы. Летом -- собирать полезное, что растёт. Хоть бы и вовсе не возвращалась я ни к фиорду, ни в дом деда на Марахи Голкья... А ещё любит Мули петь целительные песни. У меня сильные, сильные песни, все говорят. Только тётки отказались учить меня.

-- Почему отказались?

-- Они сказали, я глупая, плохо понимаю двуногих, а без этого знахаркой быть нельзя.

Латира лишь вздохнул и покачал головой. Снял крышку с котелка, сказал:

-- Готово! -- и стукнул ложкой по гулкому металлическому боку.

Трапезничали, как принято среди охотников, быстро и молча, пока похлёбка не остыла. Когда котелок опустел, Ромига ожидал продолжения разговора, но его не последовало. Латира прислушался к чему-то и быстро ушёл в круг. Мули долго стояла, смотрела в небо, нюхала воздух. Потом присела рядом с навом и затянула уже знакомую песенку. Знакомое покалывание под её ладонями, знакомо потянуло в сон -- Ромига снова не стал противиться.

Проснулся -- в небе догорала заря, а рядом сидела усталая, осунувшаяся Вильяра. Долгий взгляд глаза в глаза, потом колдунья осторожно протянула руку к его лицу. Медленно, едва касаясь, обвела кончиками пальцев брови и скулы, нос, губы, подбородок. Ромига млел от нежданной ласки и от самого факта, что ощущает эти легчайшие прикосновения. Подавался навстречу -- кожа зудела и чесалась, будто стянутая присохшей глиной. Вильяра едва слышно выдохнула: