Городская фэнтези — 2008

— Твой приятель Гертье дома?

— М-м-м… Да! Он… готовится ко сну!

— Он привёз с собой девушку.

— Ну что вы! — задребезжал Бабель трусливым неискренним смехом. — Кавалер их к себе не возит. Он к ним ездит!

— Мы платим за то, чтобы ты служил нам, а не ему, — тоном повелителя напомнил старший. — Мы можем рассердиться на тебя. Кефас, напомни ему, как выглядит наш гнев.

— Я помню, помню! — Бабель умоляюще затрепыхал руками, поскольку молодой красавчик, черты которого неуловимо и как-то ужасающе исказились, стал всматриваться в лицо Бабеля, и у того начал подниматься изнутри к сердцу давящий, неживой лёд. — Не надо, пожалуйста!.. Я всё вам расскажу. Да, верно! он приволок какую-то девчонку. Довольно чистенькая. Он подобрал её на улице, совсем замёрзшую.

Кефас, выдавив неразборчивое проклятие, яростно ударил наконечником трости о каменную ступень. Бабель с содроганием увидел, что от камня с шипением полетели белые искры, каждая с горошину. Старший с осуждением покосился на младшего.

— Вексель, — Гереон протянул руку.

— Что-с? — пролепетал Бабель.

— Вексель, который он подписал. После полудня ты телеграфировал посреднику, что Гертье взял деньги в кредит по фиктивной доверенности. Ты ленив и не успел отправить нам бумаги почтой — значит, они при тебе. Это весьма кстати. Давай их сюда.

— Господа… — боязливо вручая улики, Бабель съёжился с видом Иуды, протянувшего расписку за тридцать сребреников. — Когда он узнает, что я… с ним… для вас…

— Вот уж не думал, что у тебя есть совесть, — презрительно процедил Гереон, словно увидев нечто гадкое. — Любым способом уговори Гертье покинуть дом. Если преуспеешь, сто талеров золотом — твои. Иди и помни: ты должен устроить так, чтоб он ушёл. Делай, что велено, да поживей!

Бабель торопливо поклонился хозяевам с заискивающей улыбочкой и шмыгнул в подъезд.

— Единственный человек, — бормотал Кефас, вскинув голову и наблюдая за окнами третьего этажа, — единственный в городе, кто в состоянии её укрыть, — и она в его. доме!.. Гереон, что нам делать?! Его надо устранить во что бы то ни стало!

— Только заставить уйти. Больше никак, — отрезал Гереон.

— А где уголь? — спросил Гертье, увидев Бабеля пришедшим без ведра.

— Идём, — поманил Бабель, маяча в дверях. — Надо поговорить, это важно.

— Какие секреты? — Гертье с досадой дёрнул плечами. — Говори здесь.

Но Бабель с таинственными ужимками звал его за собой, подмигивал и причмокивал. Поняв, что он не угомонится, пока не выскажет наедине своих дурацких тайн, недовольный Гертье двинулся к нему.

— Кавалер! — окликнула Рагнхильд. — Что случилось?

— Я вынужден ненадолго покинуть вас, сьорэнн, — за-

держался Гертье на выходе, сделав извиняющийся жест. — Ни о чём не тревожьтесь, я сейчас вернусь.

— Но…

Дверь захлопнулась, и Рагнхильд осталась в одиночестве. Она почти перестала дышать, пытаясь расслышать голоса за дверной филёнкой, но Бабель намеренно говорил шёпотом, вынуждая делать то же и Гертье.

Приятели оказались тет-а-тет на промёрзшей лестничной площадке между маршами уходящих вниз и вверх ступеней. Света здесь было мало, но Гертье неплохо видел в темноте и заметил, что Бабель выглядит слишком бледно и понуро; любому другому Бабель представился бы безликим, сдавленно дышащим силуэтом, чей колышущийся объём смутно проступает из темноты при жестикуляции.

— Ну, и зачем ты выволок меня?

— Сейчас же собирайся и уходи из дома чёрным ходом.

— Почему это?!

— Тише! Не так громко… Послушай, Гертье, ты много сделал для меня, мы славно проводили время, и я не хочу остаться в твоей памяти гнусной свиньёй.

— Хм! Ты выдумал странный способ прощаться. Из-за чего ты решил срочно абонировать тёплое местечко в моих воспоминаниях? И затем — кто дожидался тебя там, внизу?

— Тс-с-с!.. именно о них я веду речь. Ты можешь влепить мне пощёчину, Гертье… или две, как захочешь. Я заслужил. Они наняли меня, чтоб я повсюду с тобой шлялся, водил по злачным местам…

Гертье перестал замечать холод. Он впился глазами в раскисшую физиономию приятеля и старался не пропустить ни слова из его покаянных речей. Внешний холод для Гертье исчез — зато душа оледенела, и по ней двигались стальные резцы, выцарапывая глубокие, незаживающие раны-борозды. Неожиданно он до болезненной ясности понял, что означает фраза «сердце истекает кровью».

— Ударь, — плаксиво канючил Бабель, и в его просьбе не было ни грана криводушия. — Мне легче будет, ударь. Да, я подлец. Это профессия, я уже насквозь ею пророс, мне поздно переучиваться. Знаешь, когда катишься вниз, схватишься за любое предложение… Ведь я не кто попало — я окончил Хартес, практику свою имел, у меня был диплом, патент нотариуса… Что мне было — отказаться от всего, переехать с вещами на Висельный берег? Оттуда на лучшие улицы не возвращаются. А в колонии надо ехать смолоду, без семьи. Вот и взялся. Платили гроши. От тебя я больше получал…

— Кто они? — железным голосом спросил Гертье.

— Не знаю, — Бабель вконец осип или боялся говорить о нанимателях. — Я их всего три раза видел; нынче — четвёртый. Беги от них, Гертье, беги не глядя. Они хуже чертей. Убьют походя, как одуванчик тросточкой сшибут.

— Что им надо от меня?

— Чтоб ты по уши залез в долги, — открылся Бабель. — Теперь пришли чего-то требовать. Беги, пока не поздно. Оденься — и улепётывай что есть духу.

— Они внизу?

— Да. Не вздумай к ним сойти! Я говорю — чёрным ходом, а потом быстренько на вокзал! И первым поездом — домой, в Ругию. Граф-отец поймёт, он простит, я уверен!

— Убирайся, — коротко бросил Гертье, навсегда отсекая от себя всё связанное с Бабелем.

— Не выходи к ним, Гертье! — бочком обходя бывшего друга, молил Бабель. — Христом-богом заклинаю! Они не помилуют. Только бежать, только бежать… Уйдём вместе, а? Зайди, скажи ей что-нибудь, чтоб не волновалась, одевайся — и на Гуфарат. Пусть её ждёт, зачем она тебе! с ней ничего не сделается. А ты — ту-ту-у!.. — изобразил он паровозный гудок. — Только, пожалуйста, вынеси мою трость…

Гертье сгрёб Бабеля за грудки так, что тот запищал. У студента, с малых лет верхом охотившегося в лесах, была железная хватка.

— Проваливай, и побыстрее, гадина. Иначе на Висельном берегу тебя будут звать Нос-В-Лепёшку.

Дважды просить Бабеля не потребовалось — он понёсся по лестнице со скоростью, опровергающей все толки о том, что-де пузаны — народ неповоротливый. Внизу его подстерегал консьерж, которому уже надоело караулить раскрытый угольный ларь:

— Месьер Бабель, да что я, из-за вас тут должен до утра на холоду стоять? Набирайте-ка своё ведро и денежку гоните. Разбудили меня, вытащили из кровати, а сами…

Проскочив мимо, Бабель вскинул щеколду задней двери, вылетел из дома на манер артиллерийской бомбы, покидающей дуло пушки, и припустился по набережной.

— Он не преуспел, — констатировал Кефас. — Войдём? Консьерж диву дался — парадная дверь открылась сама

по себе, без ключа и скрипа. Вошедшие господа — те, что домогались встречи с кавалером или его убежавшим приятелем, — вели себя в подъезде как домовладельцы, даже не заметили консьержа, и это его рассердило.

— Позвольте, господа, позвольте! Здесь вам не галантерейный магазин, чтоб без спроса заходить; тут частный дом, а не публичный! Ежели вас не принимают, так разрешите вас наружу проводить! Не время для визитов — полночь тёмная!..

После этого язык консьержа окостенел во рту, словно кляп, и старому привратнику показалось, что его подняло и бросило во внезапно раскрывшуюся дверь каморки, зашвырнув прямиком в кровать, где его плотно обняли одеяла. Затем он провалился в непроглядный, чёрный сон беспамятства.

Гереон с лёгкой гримасой помял пальцами что-то невидимое и отбросил, будто скомкал ненужную бумажку.

Безмолвный и подавленный Гертье остался на площадке.

Когда рушатся иллюзии, их обломки ранят душу, а прозревшие глаза жестоко режет свет обнажённой правды. За какую-то пару минут полунищая, но весёлая студенческая жизнь предстала ему в подлинном виде — камрад оказался наёмным шутом, предателем всех тайн Гертье, свидетелем его поступков, по чьему-то наущению коварно завлекавшим графского сынка в паутину долгов, как в ведьмин лес, откуда нет выхода. Душа, растянутая между бедностью и желаниями, надрывалась — и дала тонкую трещину, которую Бабель расширил разговорами о вольготном житье в кредит… затем последовал намёк, как добыть денег путём почти невинной махинации. Ни слова о том, что это — преступление. «Ловкость», «находчивость», «удобный случай» — Бабель-искуситель использовал весь лексикон соблазна, чтобы Гертье воспринял трюк с векселем как приключение, где нужны выдержка и гибкость ума. Когда веришь в то, чего хочешь, — поверишь и в ложь. Оп-ля! и вот они, монетки!..