Городская фэнтези — 2008

Увидев, что гостья стала озираться, Гертье поспешно подошёл к бюро и, держась как можно естественней, убрал в ящичек фотографический портрет Атталины и начатое позавчера письмо к невесте.

— Позволите вам услужить?..

— Да. Вы весьма любезны, — губы Рагнхильд порозовели, и она заговорила не дрожащим, а обычным голосом. Правда, тон остался чрезвычайно сдержанным. Она под крышей, она в доме — да, но кто этот человек? кто его приятель? чего от них ждать, можно ли им доверять и насколько?..

Честной, а тем паче благородной девушке более чем предосудительно быть наедине с незнакомым мужчиной — в особенности ночью, в его доме, без ведома старших. И обычай, и суд на сей счёт одинаково строги — такой поступок называется распутством, а юристами квалифицируется как безнравственное поведение и является законным поводом к расторжению помолвки, изгнанию из дома и лишению наследства. Быть застигнутой в подобном двусмысленном положении — позор и ужасный скандал, даже если между девицей и мужчиной ничего не произошло. Но что было делать? Ей не оставалось ничего другого, как положиться на слово кавалера.

Она позволила Гертье снять с неё Ольстер, но старалась ни на минуту не выпускать из рук ридикюль.

— Я не стану расспрашивать, почему вы оказались одна и в таком бедственном положении. Вы поступите разумно и ничуть не обидите меня, если не назовётесь, — Гертье решил сразу обозначить свою позицию, чтоб незнакомка не тяготилась и не чувствовала себя неловко и тем более — чем-то обязанной ему. Конечно, его мучило любопытство, но для того и существует вежливость, чтобы разумные люди могли сами выбрать тот предел откровенности, который им кажется приемлемым. — Не могу предложить много удобств, но то, что у меня есть, — в полном вашем распоряжении. Нагретое вино, сыр, хлеб и грильяж — пожалуйста. Кофе, к моему глубокому сожалению, нет. Будете кушать?

Незнакомка! незнакомка в доме! Боже, как это горячит и волнует! Гертье не упускал ни одного мгновения, которое позволило бы незаметно задержать взгляд на ней — она ещё скованна, смотрит сердито, но к лицу возвращаются краски, алеют щёки; ещё недавно ледяные от замёрзших слёз, пленяют своей живостью глаза — чарующие очи тёмно-медового цвета. Поизящней застелив гнутый стул пледом, Гертье усадил гостью. Сняв честерфильд и оставшись в элегантной полосчатой тройке, он принялся расхаживать по комнате, не прекращая разговора:

— Я учусь в Кавалькоре. Скоро у нас рождественская вакация — собираюсь ехать домой. Зимняя охота — не доводилось выезжать на зимнюю охоту? — Подпалив спиртовку, он налил в ковш вина. — Грог или пунш согревают куда лучше, но вам столь крепкий напиток будет вреден. А ещё мы делаем жжёнку и пьём её горящую, да! — Загрузив печку углём и капнув пиронафта из бутылки, он разжёг огонь и закрыл дверцу печурки.

— Не люблю охоту, — тихо молвила Рагнхильд, глядя на ламповый огонь. — Она принесла мне большое горе.

— Кто-нибудь погиб? — спросил Гертье с печалью в голосе, но радуясь в душе, что гостья наконец отозвалась.

— Мой брат.

— Ужасно. На охоте бывают трагические случаи…

— Это не было случайностью, — проговорила Рагнхильд почти неслышно. Она не мигая смотрела в пламя.

— Я вам искренне сочувствую, сьорэнн…

— Рагна. Меня зовут Рагна.

— Рагенхильда? Чудесное имя! А знаете, на Свейне, где стоит Кавалькор, есть церковь Святой Рагенхильды — она небесная покровительница кавалеров корпуса…

— У нас говорят — Рагнхильд, — безразлично поправила девушка, а потом с нежностью прошептала, повернув ладони к лампе, совсем близко, отчего в комнате возникла тень, широкая, как занавес в театре: — Zhar…

— Вы из Ругии? ругинка? — Гертье, всыпав в вино сахар и корицу, помешивал питьё серебряной ложкой. — По-ругски жар— это «пыл», или «тепло огня».

— Знаете ругский язык? — девушка была немного удивлена. — А я… мне показалось, вы из салического рода.

— Можно сказать, что так. — Польщённый вниманием Рагны к его родословной, Гертье счёл благоразумным не называть свою прославленную в веках фамилию и ответить уклончиво, неопределённо… даже загадочно. Незачем открываться барышне-ругинке, чтобы она потом разносила по званым вечерам: «Валлеродены? те, у кого в шестом колене по отцу дед был архиепископом, а в пятом по материнской линии — коннетаблем и мужем великой княжны? так их отпрыск живёт на окраине, в третьем этаже, а обедает с грязной матроснёй…» Рагна, Рагнхильд — у кого из соседей есть дочки с таким именем?.. у Каллерсонов? или у Вихертов? нет, у Вихертов — Радегунда, а у Каллерсонов — Розалия… обе милашки, щёки яблоками. Видимо, Рагна из тех ругов-дворян, что с пришельцами-салисками не знаются из-за восьмисотлетней антипатии. Но хороша! Едва не обморозилась, а в тепле вмиг расцвела, словно бутон шиповника. Так и пылает… воистину, zhar в крови. Невольно сравнив Рагну с Атталиной, Гертье не нашёл у невесты явных преимуществ, а недостатков — массу. Высокомерна выше собственного роста, губы на замке, белоснежна, а вместо крови — уксус.

Вслед за сравнением Гертье почувствовал стыд. Незачем разжигать в себе неприязнь к Атталине. Она не виновата в том, что выросла заносчивой гордячкой. Сложно сберечь дружелюбие, лёгкость манер и отзывчивость, если бонны, домашние учителя и слуги день и ночь твердят, что она — штучка с огромным приданым, а должна выйти за голодранца из дотла разорившихся Валлероденов. Сумели внушить тёплые чувства к жениху, дьявол их съешь!

«Но отчего она ко мне переменилась? Я же помню, как мы играли, гуляли… даже целовались по-детски. Она была просто прелестна. И в какие-нибудь год-два стала совсем иной. Холодная, безмолвная и недоступная. Или кто-то запугал её страшными сказками о женской доле и смерти в родах?..»

Рагна, всем телом вбирая тепло и согреваясь, минута за минутой чувствовала себя всё лучше, но со свободным дыханием и гибкостью рук возвращался тёмный страх. Успеет ли прийти дядюшка Цахариас?.. Никто не отменил и не прекратил погони. Те, что ищут её, по-прежнему идут по следу, и они доберутся до неё. Вопрос лишь в том, как скоро это случится.

Они могут двигаться быстрей призовых скакунов, но на людях этого показывать не станут. Хотя — ночью, в пустынном городе, когда мороз разогнал всех по домам… А тем более в поле, на равнине за городом — или над горами! Рагнхильд не просто ждала, а страстно жаждала услышать на улице грохот и увидеть слепящую вспышку за окнами — знамение того, что пришёл старый, угрюмый Цахариас. Но ночь была беззвучна, как зарытая могила.

И этот Гертье — настоящее ли имя он назвал? Здесь, в западных землях, царит галломания, здесь из пижонства коверкают имена — его крёстное имя может звучать как Герард, Геррит, Герхард, для друзей — Герке. В Ругии она могла насчитать дюжину молодых дворянчиков по имени Герхард. И столько же, если не больше, неизвестны ей. Но почему черты его лица почти по-девичьи тонки? почему светлые волосы переливаются шёлковым блеском?.. Случайна ли встреча? Вдруг это ловушка? Заманив её в дом, он будет ждать, когда придут те, преследующие.

— Мы не встречались раньше? — с невинным лукавством начала она, в душе сохраняя твёрдость и решимость.

«Если хоть что-то покажется мне подозрительным… я смогу оборониться».

— Я выезжала на балы. Валка Вузель, Корва Долена, Ярига, Балтрва Глень — не приходилось там бывать?

Знакомые названия родного края заставили Гертье ностальгически улыбнуться. Усадьбы ругов, как же — Волчий Узел, Кривая Долина… Салисков туда не зовут.

— Нет, в этих местах я не танцевал. На вакациях посещаю кое-кого из соседей, но дольше двух недель в своём поместье не задерживаюсь. Давно ли вы приехали?

— Сегодня. Вечером, — сухо ответила Рагна, наблюдая, как сверкает пламя в щели между окантовкой и дверцей печи. Кавалер Гертье щедро напоил огонь, но уголь не спешит разгореться сильно, с настоящим жаром, почему-то истлевает — словно тает впустую. Странно… и зловеще это выглядит. Будто огонь чем-то подавлен, болен, не способен разгуляться.