Конечная История (СИ)

   Что-то шло не так. Франий вспомнил Стюарта и его осколок. Это не могло быть случайностью.

   - Всех больных и убогих умертвить и проверить камни. Поврежденные - заморо­зить, такие, - Франий махнул в сторону кучки пепла, - уничтожать немедленно. Ясно?! - гаркнул он напоследок и исчез. То же сделали и наблюдатели...

   Еще двадцать сумасшедших, ставших таковыми в это утро и выбежавших в панике на улицы, были ликвидированы, и у всех камни оказались красными. А на сле­дующее утро Город недосчитался десяти тысяч жителей. Все они были убиты во время выполнения объявленной Франием проверки. И у всех камни были либо покрыты тре­щинами, либо сияли алым пламенем...

XVI

   Помимо буйных, признанных управлением Франия опасными, сумасшедших, в Серебряном Городе, как и в любой сколько-нибудь цивилизованной населенной едини­це, обитали и тихие помешанные. Их поведение часто забавно, редко пугающее, но обычно просто незаметно. Они, проецируемые кристаллами с каким-то внутренним сбоем, живут разумом где-то далеко от реальности, так что понять, что у них творится в голове невозможно. О них известно очень мало: только имена и внешние проявления отклонений. Один из таких персонажей не от мира сего, в день особенно крупного за­бега умалишенных, тоже доставил некоторые неприятности своим соседям, но нашу­мел гораздо менее заметно. Мы же говорим о нем только по той причине, что без его упоминания наш рассказ был бы слишком тусклым.

   В доме N12 по Фонтанной улице в квартире, номер которой -- суть мелочь ма­ловажная, важно лишь то, что там имелся балкон, и проживал тот, о ком и пойдет речь. Как значилось в базе данных, звали его Аполлоном.

   В полдень, когда уже ничто не предвещало ничего странного и лишь ветер беспрепятственно гулял по улицам, перенося бесконечное множество никому не нужных газетных объявлений, Аполлон по неизвестным никому причинам вышел на балкон, дабы мир полюбовался им. Аполлон, как и все прекрасное, был большим и, как и понятие красоты, расплывчатым. Поскольку в мире нет ничего идеального, он имел почти идеальную форму -- геоида, то есть сферы с неровностями: в качестве неровностей выступали руки, ноги и уши. Так как красота должна быть естественной и неприкрытой, из одежды (или того, что кое-как можно к ней отнести) у него была лишь медицинская утка. Именно таким прекрасным, подобно греческому богу, имя которого он носил, явился миру (в лице развешивающих на балконах вещи соседей) Аполлон.

   Все признаки и без того незаметной жизни в близлежащих домах, из окон кото­рых открывался вид на балкон неназванной квартиры, были добиты в одно мгновение. Все, даже неугомонный ветер, затаив дыхание, ожидали продолжения.

   Аполлон, обведя величественным взглядом достойную публику, вздернул брови и медленно приставил утку к третьему подбородку. Наступала кульминация. Зрители ждали чего угодно и дождались. Аполлон произвел именно то, для чего и вооружился уткой, однако на крышу проехавшего внизу маршрутного такси...

   Публика неистовствовала. Аполлон покорнейше повторил на бис, но уже только на тротуар, и, развернувшись, скрылся с приставленной к подбородку уткой со свой сцены. Публика еще долго продолжала неистовствовать...

XVII

   В любом кошмаре даже таком, в каком благими намерениями одного оказались жители Серебряного Города, всегда найдется какая-нибудь мелочь, способная ослабить гнет обстоятельств. К сожалению, как уже когда-то говорилось, никто в призрачном го­роде не искал или не замечал ничего подобного. Мы же, надеюсь, еще не скованные проклятием однообразной серой скуки, можем найти достаточно, чтобы не слиться с этим ужасом.

   Когда-то давно (читатель наверняка даже и не помнит), когда мы пробирались сквозь бредни Д'Эрмиона, была упомянута некая таинственная Глафирна. Наверное, это очень нелепо, что мы решили вспомнить о ней только сейчас, когда все с ней так или иначе связанное осталось за многие столетия в прошлом. Однако, если не расска­зать о ней побольше -- это будет, во-первых, не вежливо по отношению к ней, а во­-вторых, не вежливо по отношению к читателю, ибо ему была обещана сказка. Так что вперед!

   На набережной в маленьком, отделенном от всех остальных, невзрачном домике, одном из тех, что были возведены первыми пленными Города, проживала очередной свой век Глафирна. Это была уникальная, просто историческая личность. Единствен­ный случай в практике применения кристаллов разума. Она всегда была одна и та же и всегда звалась Глафирной. Даже здесь, в Серебряном Городе, она все перерождалась в виде самой себя. Хотя внешне Глафирна ничем особенным не выделялась: это была маленькая серенькая бабушка -- божий одуванчик, - стоит узнать ее чуть получше -- все сомнения в ее исключительности отпадут единовременно.

   Первых пяти минут общения с ней достаточно, чтобы доподлинно установить -- бабушка пребывает в крайней стадии маразма. Она всегда счастлива, бродит по астра­лу, видит прошлое, настоящее, будущее и психоделические картины, безупречно разго­варивает на пятнадцати языках, тринадцать из которых не существует, доказывает су­ществование высшего разума и несет чистейшую ахинею, и все это одновременно.

   Господину Франию однажды посчастливилось пообщаться с Глафирной -- он потом долго вспоминал этот случай, даже с некоторой дрожью. "Нет, это очевидно, что бабка бредит, - говорил Франий. - Разве можно в здравом уме и трезвом рассудке за две минуты рассказать о химической реакции между челюстью и диполями воды, о чем за завтраком говорила королева Фердингера с кронпринцем Дивельшира, подобрать два­дцать три синонима к слову "нет" на двух языках, пересказать восемь легенд о синезу­бом правителе Фенрота в двух словах, и еще упомянуть, чем закончится бесконечное "Сантио-Барбаро", транслируемое с Альфа Центавры, и кто будет участниками гряду­щей "Усыпальницы-3" - во время рассказа Франия обычно передергивало раз десять. - Такого даже я не могу. А самое удивительное, что в ее камне ни единого дефекта. По­разительно. Несомненно, бабушку надо сохранить, но от людей держать подальше. Желательно за звуконепроницаемым стеклом витрины. Чтоб смотреть -- смотрели, а трогать и слышать не могли... И так здесь каждый третий -- умалишенный, а с бабкой и у всех остальных крышу сорвет".

   Да, это действительно так, причем это только малая толика от всей картины. Гла­фирна верила всему, что видела, терялась в трех соснах, путала окно с дверью и очень часто выходила с третьего этажа через форточку, зажигала газ, когда закрывала воду, тушила свет, когда просыпалась, и ко всему этому нужно еще присовокупить феноме­нальный Склероз. Бабушка забывала о том, что за чушь она несет, и начинала городить ту же ахинею заново, каждую среду и четверг (по настоящему календарю) без помощи каких-либо веществ забывала свое имя, а каждую субботу теряла сама себя...

   Однако хватит. Думаем, что и этой капли в уникально безумном море читателю хватит, чтобы понять, кто такая Глафирна и почему о ней нельзя не сказать. Конечно, она тоже, как и все предыдущие сумасшедшие призраки, обреченные на пребывание в Серебряном Городе, существует одним днем, но каждый ее день феноменален... Но мы прервались...

XVIII

   Дом 35-А по Бриллиантовой улице, в котором проживал Генрих МакДил, при­надлежал к разряду тех жилищных сооружений, которые ни один трезвомыслящий и пользующийся логикой человек никогда не сможет найти. За домом 31, глядящим своими окнами на проезжую часть, следовал 31-А, за ним -- 31-Б и так далее. То же самое соответствовало дому 33, так же смотрящему на проезжую часть. Следуя здра­вому смыслу, можно решить, что для домов, начинающихся на 35, расположение пре­дыдущих должно быть также характерно. Скажу сразу: тот, кто так думает, сильно ошибается. За домом 35, окна которого традиционно выходят на проезжую часть, сто­ит не 35-А, как могли бы все подумать, а 35-Б. 35-А же находится за ним. Для 37-го, 39-го и далее соответствовала нормальная нумерация. По этому поводу господин Фра­ний однажды высказался довольно резко: "Строили нормальные люди, а нумеровали идиоты!" - однако никаких изменений внесено не было...