Калейдоскоп вечности (СИ)

Они не отправлялись на праздник, а решили оставаться в резиденции и дождаться салюта, который будет греметь до самого рассвета в их честь, и только когда сгусток тьмы накроет полоса света, им придется навсегда распрощаться с той жизнью, которую они знали прежде. А пока они будут наслаждаться отведенным им временем беззаботности и безмятежности. Дея проспала до самого вечера, все откладывая момент к подготовке на завтрашнее собрание, где сформированные команды будут представлены в священном зале перед Великими Судьями, чтобы произнести торжественные и сакральные клятвы. Она потеребила между пальцев рубиновую сережку и подумала, что, несмотря на свой небольшой размер, у нее был тяжелый вес, а чтобы ее носить, нужно было иметь нехилое мужество, как и достаточную смелость для продолжения жизни. Дея часто задумывалась о тех, кто был выбран на участие в Турнире еще многие столетия назад, ее предшественники. О чем думали они, каковы были их желания? У каждого есть заветная мечта, которую он хотел бы исполнить, и сила Всевышних Судий безгранична, те, кто достиг вечной славы и величия способны на все. Даже возвращать тех, кто оказался на той стороне. Эта сила даровала бессмертие на все времена, давала знания обо всех временах прошлого и грядущего, но и само происхождение и натура этой силы, ее неизвестность пугали больше, чем что-либо еще.

Она все еще не привыкла к своей чересчур просторной спальне с широкой кроватью размером с жилище, в котором они с Фраусом жили на пустынных территориях близ Османской Империи, как не привыкла и к холоду, которым было овеяно помещение. К вечеру слуги растапливали камин, и она долго сидела возле чугунной решетки, смотря, как сгорают поленья в огненных искрах, мягким пеплом оседая вниз, напоминая о снеге, только здесь он был чернее самой безлунной ночи.

- Мама, - единственное слово, которое она тихо произносила в тишине, ставшее спустя секунды безмолвным шевелением губ, и горе, пронзающее ее сердце раскаленным мечом, сдавливало горло и разрывало душу на сотни осколков. Дея листала книги, что появлялись на ее прикроватной тумбочке по утрам, и читала строки из поэм вслух, зная, что за стеною на террасе балкона сидит Фраус. Его подарки впоследствии превращались в стопку, которую она осторожно укладывала в шкаф, бережно проводя по красивым цветным корешкам. Все это без сомнения покупал Фраус, не зная букв и их значения, ему было стыдно признаться в неумении письма и чтения, но ему незнающему истории и культуры мира, было невероятно любопытно узнать все, начиная с первого появления человека на земле. Но когда Дея предложила разучить с ним несколько несложных диалектов, юноша твердо отказался. Мальчишеское упрямство, которое другие к его возрасту давным-давно должны были утратить, проявлялись в ошеломительных масштабах. Он просто хотел быть рядом с нею, и его неграмотность была залогом и гарантом того, что по ночам он будет слышать ее голос, читающий строки великих поэтов. Сегодня это был "Эпос о Гильгамеше", повествующем о царе древнего вавилонского государства. Увлекательное путешествие не ограничивалось опасностями, которые встречали герои на своем пути в поисках бессмертия, оно было пропитано атмосферой крепкой и всевластной дружбы. И слова пробуждали эхо забытых дней, окружая мелодией горячих песков, что горами выстроились вдаль, и прожигающий легкие ветер, поднимающий песчаные огненно-охристые вихри сопровождали полубога и получеловека в их дальний путь. И звуки, из которых складывались предложения, возводили в разуме высокие стены шумерского дворца города Урука, врата которого сияли как васильковые глубокие воды моря на солнечном свете. И две родственные души, что сплетаются вместе, как день и ночь, нераздельные и несуществующие друг без друга.

Она захлопнула книгу в желтоватом кожаном переплете, скользя пальцами по золотой розе ветров и металлическим замкам, слушая щебетание соловья и растягиваясь на ковре из пушистого белого меха, в наслаждении ощущая на теле пристальный взгляд полной голубой луны. Дверцы окон с шумом распахнулись, развевая тончайшие ткани на холодном воздухе ночи, впуская внутрь запах сирени, и по деревянному подоконнику просачивались зеленые лозы, разрастаясь в крупные стебли, образуя неповторимые и никогда ранее несуществующие цветы - пухлые и сильные бутоны раскрывали чарующие лепестки, мерцающие сиреневым. Лепестки походили на тончайшее стекло, сквозь которое виднелись серебряные прожилки, выплетающие узоры на кремовой поверхности. Растения ползли вниз по стенам, проникая на балкон, опутывая колонны и черепичную красную крышу, в ночи казавшуюся совсем черной; оплетали ростки и металлическую скамейку с кружевной длинной спинкой, прорастали из-под коры земли, лопая, как яичную скорлупу, ухоженную плитку на полу.

- Дея, - потусторонний голос другого мира прервал ее хитросплетенные строфы, что выплетала она в своем сознании, и витье узорного покрывала из цветов завершилось. - Если будешь продолжать, то вполне возможно лишишь нас и дома, - рассудительно говорил Фраус, ставя на белую тумбочку с львиными ножками поднос с фужером горячего зеленого чая, восточными сладостями и двумя маленькими пиалами с рисунками лепестков сакуры. Он так и не переоделся, но со спины исчезли грозные копья, и теперь в тусклом свете огня, он походил на безропотного слугу, нежели на безжалостного стража.

- Они прекрасны, - прошептал юноша, приблизившись к цветкам и легко дотронувшись до фиалкового бутона, - непрестанно удивляюсь богатству твоей фантазии. Ты, - в этот раз взгляд обожания и преклонения, он послал ей, - достойна звания лучшей из лучших.

- Мы все здесь лучшие из лучших, - парировала она, аккуратно разливая чай по пиалам. - И все мы здесь братья и сестры, куда в больше степени, ведь нас единит и талант, и происхождение. Пускай мы говорим на других диалектах в родных землях, пускай почитаем иные традиции и религию, богов и родителей, кровь у нас одна, верно? - и с этими словами губы прижались к фарфоровой чаше, и Дея немного отпила, ощущая на языке вкус мяты, и пока тепло проникало в плоть, бежало по венам и будило кровь, тепло чужой руки дотронулось пальцами до ее щеки, проводя нежную дорожку по скуле, отчего все тело было напряжено, как струна, а мысли опустошались, впадая в черную дыру. Чашка выпала из ее рук, и жидкость медленно стекала на махристый ковер, изменяя безупречный белый в желтый. Пятно будет сложно очистить, потому что чай приготовлен на основе кореньев красного дерева, что цветет возле святилищ в старой части города, и чтобы заполучить мелкие корешки, еле заметные на ладони, многие отдавали жизнь. Ведь у деревьев дивной красоты было свое темное и страстное начало. Люди, еще не знавшие его опасных свойств, влекомые необъяснимым притяжением и чувством спокойствия в сердце, полнейшей умиротворенности, припадали к коре, будто падая в объятия страстного любовника, окруженные аурой мечтательного сновидения. И принимали смерть, страдая в ужасающих муках. Поддавшись соблазну зверя, тот уже не выпустит человека из кольца своих рук, так и происходили с жизнями наведавших о смертельной опасности искателей. Кора приставала к коже, и даже если это всего лишь легкое касание, та присасывалась к телесной оболочке, как толстая пиявка и ядовитая змея, впрыскивая отраву в кровь, отчего органы быстро разлагались. Кожа становилась частью древа, и даже если плоть нещадно отрезали, ростки уже проникли в кости, и человек цвел как цветок, когда сквозь кожный покров прорывались красные цветы, распускаясь в алых брызгах крови. Кровь - лучшее из всех возможных удобрений. Горячая и пылающая жизнью, как огненная река, земля впитывала багровые капли, принимая в себя остатки надежд и последние драгоценные минуты мыслей умирающего. И пусть внешний облик прекрасен, а внутренняя суть уродлива и опасна, плоды оставались лекарством от всех болезней. Даже время для многих останавливалось, прекращая свой расторопный и неуловимый бег вперед. И именно корни красного дерева, сдобренные кровью на протяжении многих столетий, стали незаменимым лекарством, из которого была создана сыворотка, позволяющая костям за считанные секунды срастаться, коже, соединиться, суставам и нервам регенерировать, обезболивать. И капли теплого отвара еще не высохли с алеющих и полных, мягких губ, раскрытых, как бутон расцветшей дамасской розы. Дея утопала в его руках, растворялась в невидимом эфире и жгучем взоре серых глаз, во тьме комнаты сменились грозной тучей пасмурные дни. Его дыханье трепетало, а взор застила дымка, что простирается над озерами в часы рассвета, в отдаленных высотах, простирающих облака ночного неба.