Земля оборотней

— К-как? Что это зна…

— Они бегут в Калева. На пир, — сказал старец с ледяным спокойствием. — Их там небось собралось уже несколько сотен. Ну как, ты все еще хочешь туда попасть?

— Матушка! Батюшка! — воскликнула Айникки.

Чужестранный старик был тут же забыт, и только одна мысль осталась у нее в голове — домой, скорее домой! Но стоило ей сойти с места, как что-то изменилось вокруг. Словно с тихим хрустом сломалась невидимая стенка. Треснула под ногой ветка, и пробегавший мимо волк оглянулся. Бег его замедлился, шерсть на загривке вздыбилась, а из пасти вырвалось рычание. Он ее увидел!

Время замедлилось, почти совсем остановилось. Айникки смотрела, как волк поворачивает в ее сторону, готовясь па нее броситься, но сама не могла сделать ни шагу…

«Ну так что? — как будто внутри ее головы прозвучал голос старца. — Ты идешь со мной или оставить тебя здесь?»

— Иду! Иду! — в отчаянии воскликнула она, глядя, как поднимается верхняя губа волка, обнажая клыки… как припадает он на передние лапы, готовясь к прыжку…

Вдруг волк перестал скалиться и в недоумении принюхался, словно внезапно ослеп и потерял чутье. Постояв несколько мгновений, он фыркнул и потрусил дальше. Айникки обернулась и увидела, что старец стоит все там же и манит ее к себе.

— Пошли, — спокойно сказал он, развернулся и куда-то пошел — огромная белая тень в пляске снежинок.

Айникки всхлипнула и поплелась за ним.

Они шли полночи, а снег всё сыпался и сыпался, и к утру лес выбелило совсем. Под утро устроились на ночлег под раскидистой елью. Старец с головой обернул Айникки полой своей необъятной дохи — словно птенца под крыло посадил. Айникки в другое время и не подумала бы устраиваться на ночлег под боком у незнакомого человека, но той ночью так измучилась и замерзла, что уснула бы и рядом с медведем.

Проснулась она следующим утром, не сразу поняв, где она и с кем. Вчерашней сырой хмари как не бывало, землю засыпал снег. Старец, видно, уже давно не спал, но ждал, когда она проснется. Заметив, что Айникки беспокойно зашевелилась, выбираясь из его огромной дохи, он встал и тут же отправил ее собирать хворост. Когда она вернулась, он уже каким-то образом добыл зайца и ловко его обдирал.

— Давай помогу, — предложила Айникки. Старик только отмахнулся:

— Сиди уж… сейчас будет готово.

И в самом деле, стоило ему сложить хворост и провести над ним ладонью, как влажные ветки словно сами вспыхнули. «Так я и думала», — сказала себе Айникки. Она сразу же решила, что этот странный человек, то ли спаситель ее, то ли похититель, то ли опекун, она еще не разобралась, — чародей. Хотя ни оберегов, ни рунных вышивок на его одежде она не заметила.

Да не так уж он был и стар. Теперь, при свете утра, когда он сидел у костра, откинув капюшон дохи, Айникки рассмотрела его во всех подробностях. Седые косички на висках свисали вдоль его лица до груди, как у саамской бабки. Волосы были белы до голубизны, словно у столетнего старца, но при этом жесткие и тяжелые, как конская грива. Лицо же у колдуна было вовсе не старое — тяжелое и гладкое, словно высеченное из камня, и такое же неподвижное. Глаза у него оказались необычного для саами бледно-голубого цвета. Айникки сперва показалось, что он слепой — вроде как зрачков у него нет, — но она решила, что ей мерещится, ведь глаз без зрачка не бывает.

А назвался он — Карху.

— Как первый снег весь лес меняет! — не спеша говорил он, насаживая куски зайчатины на острые палочки. — Люблю снег. Чисто и ясно, словно мир родился заново — юным, обновленным… Жаль, что человек так не может, верно, девушка?

Айникки неопределенно кивнула и сама спросила его:

— Из каких вы краев?

— С севера.

— Из Похъёлы? — испуганно сжалась Айникки.

Карху усмехнулся.

— Что такого ужасного в Похъёле? Скудная, суровая земля, и только. Нет, я не оттуда. Мой дом ближе, он в горах…

Айникки перевела дух. Пусть этот Карху и чародей, но хотя бы не кровопийца-похъёлец. Одного она уже видела — и запомнила на всю жизнь. Правда, таких, как Карху, — не видала вообще ни разу в жизни…

Узнав главное, она принялась осторожно выспрашивать, что он делал в их краях.

— Искал кое-кого, — уклончиво ответил Карху, внимательно на нее поглядывая. — А вместо него нашел тебя. Разве не странно? Видно, это неспроста. Вот смотрю на тебя — вроде девка как девка. А чутье подсказывает — вот оно!

— Что значит — «вот оно»?

— Пока я и сам не разберу. Но скоро выясню.

— Ты ведь колдун? — в лоб спросила Айникки.

— С чего ты взяла?

— Ну как «с чего»? Они все такие — всё ходят вокруг да около, вот, будут год копаться, вместо того чтобы просто пойти и спросить, — и добавила с важностью, подражая матери: — Да и все вы, мужики, таковы.

Карху расхохотался.

— Верно подметила! Это всё оттого, что я не привык ни на кого полагаться — один да один. Говоришь, «просто спросить»? Ну давай, спрошу. Известен тебе Ильмаринен из рода Калева?

Айникки не ответила и смутилась.

— Ага, — удовлетворенно сказал Карху. — Вижу, что известен. Тогда второй вопрос — где он сейчас? Что в Калева его нет, я уж понял.

«А тебе какое дело?» — хотела ответить Айникки, но потом подумала: чего там скрывать-то? Тоже мне, тайна…

— Он ушел в Похъёлу. Еще в начале осени.

Карху нахмурился.

— В Похъёлу? Зачем?

— Не знаю. Вяйно его послал. Ильмо убил упыря, сына Лоухи, и наш староста сказал — это будет вира за смерть…

— Тьфу ты! — сплюнул Карху с досадой. — Так я, выходит, мог никуда не ходить, а просто сидеть и ждать, пока он сам мимо моих ворот пройдет! Теперь-то он небось давно мертв…

— Почему это мертв? — с тревогой спросила Айникки.

— Да потому что никакому человеку в одиночку не пройти через Врата Похъёлы.

— Ильмо не один пошел, а впятером, с друзьями. Два воина, причем один из них варг, и еще настоящий саамский нойда, очень умелый…

— Э, какая разница!

Довольно долго они сидели молча. Колдун с мрачным видом что-то обдумывал.

— Ильмо не умер, — с напускной уверенностью сказала наконец Айникки. — Я бы почувствовала. Его боги оберегают…

— А не умер в горах, так уже давно попался Лоухи, — сварливо отозвался Карху. — У нее там повсюду зрячие идолы понаставлены, я тебе потом покажу… Вот уж кто сразу из него кровь высосет…

— Хватит уже меня пугать, — воскликнула Айникки, чувствуя, что вот-вот заплачет. — Говори что хочешь. А я все равно буду верить! Он, может, из всех родичей один у меня остался!

— Ты его жена, что ли? — буркнул Карху и внезапно взглянул на нее с некоторой надеждой. — Или, может, сестра?

— Он мой суженый, — шмыгая носом, сказала Айникки.

— И вы не в близком родстве?

— Нет!

— Тогда я ничего не понимаю, — проворчал Карху и занялся зайчатиной.

Так началось их странствие. Шли на север напрямик через лес — причем Карху шагал с такой уверенностью, будто шел по одному ему известной незримой тропке (Айникки подозревала, что так оно и есть). А зима приближалась с каждым днем, дула в лицо снегом и ледяным ветром. Дней через пять разразился буран: намело столько снега, что девушка едва могла идти, вязла в глубоких сугробах. Волчий полушубок почти не грел, ноги мерзли в простых кожаных кенгах. Карху-то было хоть бы что.

— Ничего, потерпи, — сказал он. — Скоро дойдем до тайника, где я оставил лыжи.

Странный он был попутчик. Половины его речей Айникки не понимала вообще, да он и не желал этого. Видимо, он привык к одиночеству и разговаривал сам с собой. Впрочем, в основном Карху молчал. Ни разу он не сказал Айникки грубого слова и внимательно следил, чтобы она не слишком уставала, чтобы была сыта и чтобы спала в тепле. А когда она по ночам плакала, думая о родичах, гладил ее по голове, пока она снова не засыпала. Но Айникки едва ли назвала бы его добрым. Карху казался ей сродни самой зиме с ее страшными бурями и ослепительными солнечными днями, заморозками и оттепелями. Сейчас зима к ней милосердна — но что будет дальше? Куда он ведет ее и зачем? «Тебе некуда возвращаться, — разумно говорил он. — Звери уничтожили род Калева. Одна в лесу ты быстро умрешь. А со мной тебе бояться нечего». Айникки понимала: так оно и есть. Но все равно Карху не вызывал в ней никакого доверия. Может быть, потому, что она понемногу начинала его бояться.