Земля оборотней

Йокахайнена бросило в жар, и ему стало еще хуже, он почти задыхался. Со стоном он рванул тесемки ворота. Его одежда была насквозь мокрая от пота. «Словно варюсь заживо!» — злобно подумал он. Теперь-то Йокахайнен догадывался, что этот жар — следствие вымораживающего заклинания Лоухи. «Будь счастлив, что вообще выжил!» — приказал себе Йокахайнен, но легче ему не стало.

— Больно? — словно прочитав его мысли, спросила Асгерд.

Йокахайнен вдруг замер, забыв про завязки ворота. В самом деле, почему он не чувствует боли? А она должна быть! Как ужасна боль, когда кровь возвращается в отмороженные члены — это-то он знал не понаслышке…

— Асгерд, — стараясь выговаривать слова четко, спросил он. — Кто снял с меня заклятие вихря-хлыста?

— Я, — спокойно ответила она. — И я же исцелила боль, иначе ты орал бы как резаный и бился в конвульсиях, как рыба на крючке. Зачем доставлять удовольствие клану Сюэтар? Они уже получили свое зрелище, когда тащили тебя в гнездо.

— А зачем они тогда меня тащили?

— Надеялись — вдруг да оттаешь? Им ведь так хотелось заполучить себе настоящего колдуна…

Йокахайнен резко сел и ударился головой о потолок.

— Асгерд, почему ты здесь? Почему Лоухи тебя не забрала с остальными?

— Она меня не заметила. Я отвела тунам глаза.

— Так ты тоже колдунья!

— Нет. Но в чарах худо-бедно разбираюсь, — в темноте послышался смешок. — Семейные традиции обязывают.

Йокахайнен снова упал на спину, вспоминая, как Лоухи узнала его, и он от отчаяния вступил с ней в магический поединок. Он помнил, как Ахти, Ильмо и Аке стояли рядом с ним с оружием в руках, как попадали на землю, когда вершину холма хлестнул вихрь… Но где в тот миг была Асгерд? Стояла в сторонке, укрытая заклятием, и спокойно смотрела, как их убивают?

— Почему ты не вмешалась, если могла? — зашептал он, хотя ему хотелось кричать. — Почему ты позволила унести Ильмо?

— Я хотела посмотреть, насколько далеко простирается его удача.

Йокахайнен не нашелся что сказать — так его поразил этот ответ.

— Понимаешь, я сразу увидела, что Ильмо — под незримой защитой богов, — решила пояснить Асгерд. — Да и сам по себе он отличный вожак — такой, как надо. Но потом я к нему хорошенько пригляделась и кое-что поняла. Он хранитель, а не воин; он способен провести отряд через опасности невредимым — но, когда придет время последнего боя, время добывать сампо, чего-то ему может не хватить. И я даже знаю, чего.

— Чего? — тупо повторил Йокахайнен.

— Самопожертвования. Знаешь ли ты, чем отличается хороший воин от лучшего? Хороший совершенствует свое мастерство, чтобы никто не смог до него дотянуться. Лучший совершенствует мастерство — и при этом готов жертвовать собой. У Ильмо нет никаких причин отдать жизнь за сампо. У него даже не было настоящих причин идти в Похъёлу. Пойми, Йо, — Калма не захочет просто так расстаться с сампо. А Ильмо никогда не пожертвует другими… и не станет жертвовать собой тоже. Мы можем ускользать из-под ударов судьбы сколько угодно, но уж будь уверен — с сампо это не проскочит. Сампо потребует крови…

— Почему ты так думаешь?

— Потому что таков закон.

— Какой закон?!

— Закон богов.

Йокахайнен промолчал. Ибо то, что ему подумалось насчет слов Асгерд и ее самой, было совершенно невероятным.

— Что ты собираешься делать дальше? — помолчав, спросил он.

— Идти дальше, конечно! Я пришла сюда, чтобы добыть сампо. И неудача твоих друзей меня не остановит. А ты пойдешь со мной. Ведь пойдешь?

Йокахайнен подумал о пленных, о том, что их ждет…

— И мы даже не попытаемся вытащить Ильмо и прочих?

— Нет. Лезть в Туонелу — пустая затея. Ты и сам это прекрасно понимаешь.

И хотя она сказала именно то, что думал Йокахайнен, и что он сам бы сказал, если бы его спросили, — слова Асгерд почему-то взбесили его. Он вдруг ощутил к ней такую ненависть, какую в прежние времена испытывал только к Рауни.

— Одного не пойму — зачем я-то тебе сдался? — желчно спросил он. — Зачем ты меня выхаживала?

— А сам не понимаешь?

— Нет, — предельно язвительно сказал Йокахайнен.

— Вы же меня вытащили из клетки. Ильмо принял решение, Ахти взял на себя риск, а ты распознал чары Карху и придумал, как их разрушить. Я вам троим обязана жизнью, а долги надо отдавать — иначе мне будет очень плохо. Может, не сразу, но плохо будет обязательно. Аке я, кстати, ничем не обязана, — небрежно добавила она. — Будь его воля, он бы прошел мимо клетки и не почесался.

— Мера за меру. Опять «закон богов»? — мрачно спросил Йокахайнен.

— Вот именно.

— Но если ты говоришь, что обязана Ильмо и Ахти жизнью, как же ты готова бросить их в Туонеле?!

— Тсс, не шуми, — сказала она странным голосом. — Мы с ними еще свидимся, поверь мне. Что-то мне подсказывает, что Ильмо растерял еще не всю свою удачу, да и у Ахти есть кое-что в запасе, даже если он сам об этом забыл. И тогда все долги будут возвращены.

Йокахайнен набычился, но его гнев почему-то прошел. Он спросил себя, в чем дело, — и с удивлением понял, что в самом деле поверил Асгерд.

— Так ты со мной? — спросила она.

— Куда ж я денусь…

Асгерд отпустила его руку и с хрустом размяла кисти.

— Что ж, хорошо. Пухури с бабками не знают, что я здесь. То-то им будет сюрприз! Ну, начали!

Асгерд кашлянула и начала нараспев тянуть ритмичные строфы на языке варгов. Йокахайнен сразу же ощутил, как через эти строфы нисходит в мир магия, и понял, что Асгерд запела вису. От карьяльской или саамской руны виса отличалась краткостью и собранной в нескольких словах мощью; если руна — это тщательно сплетенная ловчая сеть, то виса — молниеносный удар секиры, стрела, выпущенная в цель.

Сила в голосе Асгерд нарастала с каждым словом; казалось, изо рта у нее вылетают не звуки, а сгустки огня. И вот прозвучала последняя строфа — и вокруг вспыхнуло пламя!

Йокахайнен моргнул, в лицо ему ударил жар; вокруг ослепительно полыхнуло и сразу погасло. Потом раздался шорох, и стенки гнезда, мгновенно сожженные заклинанием Асгерд, осыпались черным пеплом на землю. Вокруг пепелища, только что бывшего замурованным гнездом, столпились ошалевшие туны.

— Ну, что надумали, куропатки? — насмешливо спросила Асгерд на чистейшем похъёльском наречии, вставая на ноги и помогая подняться Йокахайнену. За спиной у нее блеснула знакомая рукоять Плачущего Меча.

Лысый Пухури изумленно смотрел на кольцо пепла, на ожившего Йокахайнена, окочевший труп которого занесли в гнездо, на скалящую зубы девушку, которая взялась там вообще непонятно откуда.

— Отвечай, Пухури! Язык проглотил?

Старый тун начал что-то бормотать. Суть бормотания сводилась к тому, что тунов клана Сюэтар злостно обманули пришельцы — оказались шпионами и врагами, — а потому…

— Значит, все-таки решили продать нас Лоухи? — зловеще спросила Асгерд. — Не самая удачная мысль!

Она вскинула руку к небу и снова запела вису — уже другую. Ее голос зазвучал грозно, и в каждой строфе повторялись многочисленные имена Хара Одноглазого, Душегуба, страшного верховного бога варгов. Нет, не показалось! — тучи над ней потемнели и забурлили на низком небе. На гнездовье пала густая сизая тень, пахнуло холодом. В самой глубине темной тучи вспыхнул холодный проблеск. Глухо прогрохотал гром… Гроза? В начале зимы? Губы Асгерд шевелились, а ее пальцы наливались тем же ледяным светом, что и тучи, — как будто она окунула руку в небесное пламя.

— В моей руке — огненное копье Хара! — зазвенел ее голос. — Когда я ее опущу, оно обрушится на вас и ваши гнезда! От гнездовья Сюэтар останется только обгорелый пригорок, припорошенный золой!

Для клана Сюэтар всё это было слишком. Туны не разбежались только потому, что ни один не мог шевельнуть крылом от ужаса. Наконец вперед выступил позеленевший Пухури:

— Уходите, колдуны! Мы вас выпустим…

— Не-ет! — засмеялась Асгерд. — Так легко вы не отделаетесь. Ильмо хорошо придумал, жаль, не успел исполнить. Отнесёте нас в Луотолу по воздуху! И только попробуйте что-нибудь выкинуть по дороге — на лету изжарю, как курей!