Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)

Мы проще Ивана Четвёртого, называемого Ужасным. Он казнил своих противников, но потом каялся. Осознавал, что совершил преступление, грех смертный. У него была совесть.

Не у нас.

«Пришёл, увидел, победил» — для цезарей. Для нас: «увидел, предположил, казнил». — Чего переживать? Они ж туземцы. Показалось — враг. В расход его! По нашему чутью. Исконно-посконному. Классовому, национальному… Тут особо извращённая форма — по попандопулопинскому.

Геймеры. Ценность своей жизни — ещё как-то… «Другой не будет никогда». До перезагрузки. Остальные… А сколько маны мне будет с его смерти?

Мы не в игре. Где всех чужих надо «мочить». Мы в жизни. Где «чужие» — мы. Где мы не можем, по сущности попадизма, понимать туземцев. Влезть в их мозги и души. Не дано. Не от рождения — от «вляпа». Аутизм попандопулы, отягчённый незнанием стереотипов.

Наше «хорошо» здесь — часто тяжкое преступление. Когда Вышинский — вершина гуманизма: он хоть признания требовал. А мы просто бежим по этой альтернативной жизни.

Как один мой приятель:

– Бегу, вижу: хам.

– Ну и?

– Подбегаю и бью в морду.

Следует, наверное, добавит, что приятель — КМС по карате в тяжёлом весе.

Всякое попандопуло — преступно. Своей деятельностью оно нарушает законы «принимающей стороны» — социума «вляпа». До такой степени, что, по действующему здесь закону, заслуживает немедленной «высшей меры». «На поток и разграбление» — многократно.

При этом попаданец — преступник и по законом «своей родины», мира «старта». С тем же вердиктом, если без моратория.

Коллеги, у вас есть опыт «преступления законов»? Любых — государственных, воровских, моральных…? — Готовьтесь, тренируйтесь — вам в этом жить. Ежедневно. Любые законы — не для вас.

Кроме, конечно, закона сами знаете какого Исаака.

И будьте уверены, что, в случае вашего успеха, от вас будут проистекать «обвинительный уклон», «неправосудные решения», «казни неповинных»… В таких объёмах, что практика «р-революционных трибуналов» покажется детской игрой в песочнице.

Мемуары начальников расстрельных команд почитывали? Что у них с психикой происходило — запомнили? Ищите симптомы у себя. И учтите: палачам было легче — они чужие решения исполняли. Вы — свои.

* * *

Суть миссии монахов — понятна. Непонятно кто что в этот супчик добавлял. А надо знать. Не во всяк день у Гнедка чуйка сработает, и он привезёт меня в нужное место. Таможня может оказаться не столь дотошной, форма может быть более изощрённой. А откушать мышьяка или чего сходного… не хочется. Надо «обратиться к первоисточнику» и «придавить в колыбели».

Лучшая защита — нападение. Надо знать — на кого.

Внешний уровень миссии публично провозглашался Кастратом при благословении «на дело». Средний, тоже публично — игуменом Свято-Георгиевского монастыря. Правда, без перспектив будущего торга за новые земли между епископами.

Упор для Чимахая и его товарищей делался на проповедничестве в языческих племенах, на изгнание местных божков, которые для христиан — разновидности бесов диавольских. Этот оттенок чертовщины и обосновывал участие в походе монахов-бесогонов. Для окормления уже крещённой паствы такие мастера не нужны.

Вот если цель — силовая поддержка «комиссара» при ликвидации «объекта», то ребята типа Чимахая, при использовании «в тёмную» — уместны.

Странно, что никто не обратил внимание на несоответствие между заявлениями епископа и игумена. У первого цель — «свои люди, окормление», у второго — «чужие бесы, изгоняние». А вот третья цель: «Ванька-лысый, отравление»…

Когда я задал прямой вопрос:

– Сколько получил монастырь за ваши головы?

Чимахай взвился. Понёс с пеной у рта о братстве во Христе, о чистоте душ и кристальности помыслов… Потом… что-то он видел, что-то слышал. Теперь сложил.

– Да ладно. Продали тебя. Как холопку сисястую. Употребили дуру бессмысленную. Дурака. Ты думал: идёшь крест в пустынях языческих воздвигать. А цель-то была — Ваньку-лысого в гроб положить. Только посылальщики ваши… дурковаты. И с верой христовой не в ладах.

– Неправда! Игумен наш — святой человек! За веру — воитель!

– Значит — святой дурак. Или — купленный. Про то, что мне Богородица щастит — широко сказывают. Про плат мой… ты сам видал. Ну и куда хоть какому игумену против Царицы Небесной? Или вас просто на убой погнали? Досадили властям чем-то?

Чимахай глубоко задумался, угрюмо смотрел в землю, вспоминал, наверное, прошедшие четыре года, кому он на мозоль наступил, какие правила, монастырские, церковные, княжеские… нарушил.

Пару раз порывался от всех этих… открытий — отказаться. Вообще!

«Фигня! Неправда! Выдумки!..».

Я молча протягивал ему елейник.

«Откушай дитятко».

Хочется крыть, очень хочется. А — нечем. Вот оно — перед глазами, в ручках-ручёнках. Не словесное — материальное. Опровергнешь? Скушаешь? Или — примешь «мою правду»?

Лицо его злобно перекосилось:

– Назад пойду. Вызнаю доподлинно. И взыщу. За обман.

Это — хорошо. Это — «придавить в колыбели». Но… нынче нереально.

– Вернёшься. Вызнаешь. Взыщешь. Не сейчас. Сейчас — они власть. Ты им — довидчик неудобный. Прирежут. Или вон — порошку подсыпят.

Я кивнул на отставленный в сторону елейник. Очень… наглядное пособие. От всего можно отпереться. Грамотка — не так поняли. Киса — жадюга хитрая. Но не вор же, не душегубец! А вот спрятанный в церковной утвари смертоносный порошок… Смертоносность подтверждена валяющимся слюнявым трупом. Наглядно и… наносно? Нанюхно?

– Не убережёшься. И спутники твои, братия. Что с ними будет? Их ведь тоже… под нож.

Спутники Чимахая, потрясённые внезапным принудительным очищением кишечников, поглядывали на нас с крыльца избы, постепенно свыкаясь с новым для них чувством «бездерьмовости».

Не надолго. Но — запомнится.

– Назад идти — правды не сыскать, а голову сложить. А более идти тебе некуда. По Руси бродить бестолку?

Я пытался представить себе его будущее. Как-то… не складывается.

– Был у тебя монастырь. Он тебя продал. Был у тебя епископ — он тебя обманул. И остался у тебя один Иисус Христос… А, ещё Пресвятая Богородица. Да аз, грешный.

– Ты?!

– Я своих людей не продаю. Своих людей, Чимахай. Ты — мой человек?

* * *

Напомню: в средневековой Европе есть клятва вассальной верности — «оммаж». Восходя к ритуалам ещё древнеримским, она породила несколько форм. По-разному обеспечивался телесный контакт между сторонами, разные слова они произносили. Но всегда вассал говорил сюзерену:

– Я — твой человек.

Именно эти ритуальные звуки, произнесённые королём Английским Эдуардом Третьим, вставшим на колени и вложившим свои руки в руки короля Франции Филиппа Шестого 6 июня 1329 года, позднее столетиями вспоминали французы, рассуждая о лживости англичан.

Оммаж бывал не только рыцарским. Известны унизительные формы, использовавшихся для принуждения подчиняться. При этом, очень жестком, с ярко выраженным «подчинительным» элементом, оммаже, упомянуты веревка или ремень.

Оставим клятвенные садо-мазо европейским рыцарям и их прекрасным дамам. Мы оба понимаем: Чимахай добровольно передает себя «в мою волю». Элемент «вверения» — обязателен. Древнейшее название оммажа — коммендация — восходит к римскому обычаю препоручения себя — старшему и сильнейшему.

Встать на колени, вложить руки, произнести слова… Экая фигня! Да мы, в нашем либерально-демократически-прогрессивном…

Там — да. Здесь это — навсегда. Оммаж не мог быть принесен в качестве обязательства служить какой-то определенный срок — пожизненные отношения зависимости.

Я не требую от Чимахая чего-то унизительного. Верёвки, ремешки… мелочь мелкая, дешёвые игры с живым мясом в его краткосрочном пребывании в мире дольнем.

Я требую всё. Весь комплект — тело, разум, душу. Волю. И он, зная меня, это понимает.