Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)

Варианты, которые попадались у попаданцев (извиняюсь за каламбур) как-то не очень. Решение этнических проблем, в отличие от политических и технологических — попаданцам не свойственно? Слишком «горячо» и в третьем тысячелетии?

Как бесконфликтно смешать две стаи хомосапиенсов?

Видел картинки со стадами крупных копытных разных видов, мирно пасущихся вместе. Огромные «разноплемённые» стада в африканской саванне.

Хищники разных видов, поедающих одну тушу. Понятно, что хоть бы ту же антилопу и гепарды завалили, но пришёл лев… и «добытчики» ожидают в сторонке, рядом со всякими… шакалами. Но, в принципе, «босс» поел — можно и остальным. В порядке «живой очереди».

Типа: кто тут ещё живой остался? — Подходи.

Никогда не видел смешанных стай обезьян. Мартышки не садятся кружком, поджидая объедков от шимпанзе. Почему? Такое обще-обезьянье переразвитое чувство собственности? «Не съем — так по-надкусываю»? Вид близкого вида вблизи — вызывает неприязнь и раздражение?

Есть ситуация, когда две стаи обезьян кормятся на одном поле — когда это поле третьей обезьяны. На разорение сельскохозяйственных угодий «лысой бесхвостой обезьяны» собираются стаи всех наличных видов.

«Грабь награбленное» — естественный природный императив, безусловно объединяет.

Почему «награбленное»? — Для «собирателя-натурала» всякое специально выращенное — награблено у природы.

Возможны два варианта смешения стайных иерархий.

Две стаи живут на кусках одной территории, соблюдая какие-то договорённости, стараясь не замечать друг друга, оставаясь достаточно автономными в своих структурах. Так жили евреи в средневековой Европе, цыгане в России, индейцы в резервациях Америки… Горизонтальная сегрегация. Гетто. Локальная иерархия стремится к стабильности, к сохранению «своих прав» на «своей территории».

Одну из стай «размазывают тонким блином» — загоняют на дно. Всех членов превращают в «омег». Вертикальная сегрегация. Ирландцы в Британской империи, американские негры до Кинга, шииты в сунитских государствах средневековья. Такая система неустойчива — отдельная стайная иерархия вырастает и на самом дне социума. Не имея своей территории, стремится к локализации.

А вот — интеграция… Ересь, но правда — интеграция двух стай невозможна. Просто первое поколение вымирает, и их дети, если общество и воспитание организовано «правильно», являются членами новой стаи уже по рождению, они изначально члены общей иерархии.

«Президентом Соединённых штатов может быть только человек, родившийся на территории Соединённых Штатов».

Мораль: стаи — не смешивать. Ни — вертикально, ни — горизонтально. Равные права. Без права «слипания». Рассыпать. Ликвидировать. Не людей, личности, штуки — они нужны. Уничтожить чувство их, отдельной от общей, общности.

Ну-ка, быстренько слазил в две тысячи пространств между ушами, сыскал там ящичек с этикетной «моя общность», подмёл там чистенько, выкинул прежнее, своего всыпал.

Мда… Маразм. Как обучение поеданием облаток у Гулливера.

Глава 45 3

Мы бы тут… умерли все. Но у моих людей уже есть опыт приёма новосёлов. Включая — не понимающих языка. Молящимся другим богам. Пытающихся размахивать своим оружием. Пока его не забрали. Не умеющих себя вести в приличном обществе, непривычных доходить до выгребной ямы, закрывать вовремя печную задвижку, не трогать чужое…

Обязательный конфликт вокруг крещения.

Проходили. С марийцами из рода лося. Снова:

– Мы…! Никогда…!

– Вы потеряли свои святилища, свою землю. Что ж вы не сражались там, на Наре, что ж вы не убились там, на Поротве? Вы бросили своих богов там. Здесь — мой бог. Принимайте его.

Языческие боги привязаны к местности, к Олимпу, к дубу в Ромове… А «святой дух» — повсеместно куда не плюнь.

Впрочем, по богам мы с Кастусем быстро нашли консенсус: кому невтерпёж — сможет уйти, жить по своему богу. Позже. Покрестился — раскрестился. «Ресет» — возможен, не обрезание же.

А вот по поводу земли — сцепились серьёзно.

– Ты обещал принять нас, звал к себе. Теперь дай мне землю.

– Тебе?! Землю?! Ты собрался стать пахарем?!

– Нет, я князь. Ты дашь мне землю, на которой я поселю свой народ.

– Кастусь. Мда… Здесь нет твоего народа. Люди, пришедшие с тобой в караване — «мой народ». Я поселю «моих людей» на моей земле. Там, так и тогда, как я сочту нужным. Хотя, конечно, спрошу твоего совета — как сделать это лучше.

– Никогда…!

– Да брось ты! Ты славно воевал и хорошо правил. У тебя есть талант, ты можешь стать великим правителем. Для этого надо учиться. Или ты идёшь в моё училище. И становишься мудрым правителем. Или я поставлю тебя тиуном над десятком лесных кудо, куда заселю полсотни семей с Поротвы. Будешь ими править. Это твой потолок? Ни на что более серьёзное — ты не годен?

Кастусь шипел как рассерженный гусак, пытался найти у себя за поясом сданный боевой топор. Вадавасы накачивали его злобой, рассуждениями об утрате княжеской чести и погибели всего Великого Литовского Народа Поротвы и Нары. Но… «ночная кукушка всех перекукует».

У меня был только один беглый разговор с Елицей:

– Иване… Воевода… Что ты сделаешь с нами?

– Всё. Всё то, что я делаю со всеми остальными. Не хуже. Пока не докажите, что «хуже» — надо.

Мы не могли с ней остаться наедине, посидеть, поговорить с глазу на глаз. Кастусь ревновал бешено, вадавасы старались разжечь в нём это чувство.

«Жесток гнев, неукротима ярость; но кто устоит против ревности?».

Общение — как в тылу врага: короткие реплики, на ходу, в присутствии посторонних. Не только не делай — не давай повода подумать, что ты делаешь.

«Не останавливайся завязать шнурки на бахче своего соседа» — древняя китайская мудрость.

Здесь — не Тяньаньмэнь, но мудрости — следую.

Хорошо, что мы с ней понимаем друг друга и без слов.

* * *

Люди — разные. Я уже много раз… Не в том смысле, что вот эти — инородцы, литваки. А в том, что у них разные личные ожидания.

Одному — хлеб каждый день и отсутствие пожарищ по горизонту — «мёд и мёд», «как у Христа за пазухой». Другому — без кафтана с золотым шитьём и десятка мужиков, в бронях, с топорами за спиной и в павлиньих перьях — обида смертельная. Голыми руками порвать или со стыда утопиться.

Разговариваем. Успокаиваем. Над «приёмным покоем» — густой запах валерианы. Ещё — спирта, гашиша и опиума. Пустырник, боярышник, плоды шиповника, горицвет… таких сильных ароматов не дают, но тоже… ведрами.

«И, обращаясь к фельдшеру, старший врач сказал:

— Пишите: „Швейк, строгая диета, два раза в день промывание желудка и раз в день клистир“. А там — увидим».

Из «списка Швейка» мы используем только эти три пункта. Заворачивание в мокрую простыню, кормление аспирином и хинином — не применяем. Ввиду отсутствия. Но прогресс — не остановим!

«А там — увидим».

Хорошо, что сразу, в первые же часы, «на радостях» по поводу прибытия, заставил сдать оружие. Что в первые два дня провели самые обидные им процедуры.

По Макиавелли:

«Думаю, дело в том, что жестокость жестокости рознь. Жестокость применена хорошо в тех случаях — если позволительно дурное называть хорошим, — когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо подданных; и плохо применена в тех случаях, когда поначалу расправы совершаются редко, но со временем учащаются, а не становятся реже.

Действуя первым способом, можно… удержать власть; действуя вторым — невозможно.

…кто овладевает государством, должен предусмотреть все обиды, чтобы покончить с ними разом, а не возобновлять изо дня в день; тогда люди понемногу успокоятся, и государь сможет, делая им добро, постепенно завоевать их расположение. Кто поступит иначе, из робости или по дурному умыслу, тот никогда уже не вложит меч в ножны и никогда не сможет опереться на своих подданных, не знающих покоя от новых и непрестанных обид.