Вождь

Из колонны доносились звон цепей и стоны пленных, изнемогающих под тяжестью добычи победителей. Зачастую побежденному приходилось тащить утварь, захваченную в его собственном жилище. Плакали женщины, которых тоже использовали в качестве вьючных животных — босые, полунагие, несмотря на суровый месяц Игона, привязанные за шеи к задкам повозок. Среди них попадались беременные. Крича и стараясь поспеть за повозкой, роженицы переносили схватки; затем повозка сворачивала на обочину, веревку роженицы отвязывали, и она с воплями и стонами рожала ребенка в придорожной грязи, а воин в это время не выпускал из рук ее веревку. Младенцев, еще теплых и покрытых кровью, швыряли в сторону вместе с последом, оставляя на корм птицам и собакам. Бьющуюся от боли женщину пинками поднимали на ноги и вновь привязывали к повозке, подгоняя уколами копья и ударами. Повозка с привязанной к ней плачущей женщиной с перепачканными кровью ногами, безуспешно стремящейся к ребенку, вновь присоединялась к колонне. Многие пленники умирали; мертвых тоже бросали на обочину — птицам и собакам. Герулы одинаково равнодушно относились и к пленным женщинам, и к щенкам, и к новорожденным. Точно так же они относились к детям, рожденным уже в неволе от сильных рабов, несмотря на то, что в Вениции такие дети ценились. Если бы нам понадобилось найти оправдание невероятно жестокому поведению герулов, мы бы заметили, что у этого народа существовал обычай умерщвлять даже старых или слабых членов собственного народа.

Как видите, времена и впрямь были страшными. Можно осуждать их, как угодно, ибо это привилегия каждого нового века, только помните, что наши потомки, возможно, тоже будут иметь причины осудить нас. Сможете ли вы согласиться с тем, что когда-то были неправы? Но моя задача — не судить. Как я уже говорил, я не претендую на большую роль, нежели роль рассказчика.

Всадник Гунлаки, воин из народа герулов, в это время ехал в конце колонны. Три недели назад он был одним из первых всадников, пробующих лед Лотара, а затем увел коня в уединенное, скрытое деревьями и изгибом реки место. Налет занял несколько дней. Кучка деревянных хижин была взята в кольцо, чтобы никто из жителей не мог бежать и предупредить остальных. Прежде деревню осмотрели хагинские купцы, гостеприимно принятые жителями. Как бывало обычно, кое-кто спасся от сетей всадников; вернувшись потом, беглецы обнаружили, что деревня сожжена, а ее жители убиты или исчезли. Отпечатки копыт, зарубки на деревьях, случайно оставшиеся на земле стрелы, следы камней, раны убитых, отсеченные конечности, изуродованные трупы ясно свидетельствовали о случившемся. Очевидно, приближающихся герулов в темноте заметили дозорные и узнали по остроконечным шлемам и меховым плащам.

Большинство поселений у края леса, к западу от Лотара, на этот раз были обнаружены опустевшими. Люди скрывались в лесах — ни герулам, ни хагинам не приходило в голову преследовать их там. В некоторых поселениях жители пытались обороняться, насыпая вокруг деревни высокие земляные валы, укрепленные частоколом. Валы окапывались канавами, а извлеченная земля высыпалась на вершину вала. Так получалась небольшая крепость. Ограда сдерживала и конных, и пеших захватчиков. В таких случаях герулы довольствовались тем, что поджигали деревню — им не хотелось отступать безрезультатно.

Гунлаки оглянулся в сторону Лотара. Его одежда и обувь промокли, пока он на спине коня переправлялся через реку. Лед был сломан при первой переправе несколько дней назад. Под копытами коня Гунлаки появились трещины, и конь в ужасе всхрапнул, скользя по огромной, внезапно накренившейся льдине, не в силах сохранить равновесие. Конь упал на бок в ледяную воду, при этом Гунлаки едва удержался в седле. Он успел ухватиться за шею мечущегося животного, подгоняя его яростными ударами. Болезненным пинком Гунлаки наконец удалось успокоить животное и взять инициативу в свои руки. Пока они плыли к противоположному берегу, кровь струилась из ноздрей коня, смешиваясь с водой. Обратная переправа оказалась роковой для пленников: остатки льда ломались под их ногами. Многие утонули, другие выплыли, держась за стремена. Кое-кого переправили с помощью переброшенной с берега на берег веревки. Всадники бросились вниз по течению, чтобы добить тех, кто сумел освободиться от веревок и выплыть. Пешие герулы соорудили для себя и своей добычи плоты, взяв бревна из прибрежной деревни. Некоторым пленникам было позволено уцепиться за плоты при переправе. Молодых и привлекательных пленниц связанными загнали на плоты, ибо герулы, зная им цену, не хотели рисковать.

В колонне имелся авангард и арьергард, где сейчас находился Гунлаки, а также прикрытие с флангов. Герулы уже давно поняли, как лучше всего защитить колонну. Когда-то они заметили удивительное искусство больших, ширококрылых, питающихся падалью птиц находить на равнинах ослабленных, отбившихся хромых животных и раненых людей. Не проходило и минуты, как с высоты спускался нежданный гость, а немного позднее появлялся и второй, и третий — десяток птиц собирался с поразительной быстротой. Ясно, что эти птицы со своим острым зрением, позволяющим различить даба, мелкого грызуна, с расстояния мили, обозревали с огромной высоты определенные территории. Пролетая над ними, птица поглядывала в сторону ближайших соседей, наблюдающих за их собственными территориями. Если кого-либо из птиц не оказывалось на месте, то вскоре их соседи устремлялись на поиски. Поэтому множество птиц отовсюду могло слететься к находке очень быстро. Это наблюдение подтвердило герулам необходимость постоянной, определенной связи с помощью сигналов, когда отсутствие ответа на сигнал означало тревогу. Авангард, фланги и арьергард герулов постоянно поддерживали связь с колонной, описывая вокруг нее длинные петли. При отсутствии связных один из дозорных исследовал причину, а другой возвращался в колонну, к следующему связному, и докладывал о случившемся. Так за короткое время можно было известить всю колонну, и потеря, скажем, одного дозорного, позволяла уберечь основные силы от неожиданного нападения. Способ оказался чрезвычайно действенным на открытых равнинах — излюбленных местах кочевания герулов. Подобная связь не была тайной для других народов — к примеру, для союзников герулов, хагинов. Мы называем крупных птиц, поведение которых оказало услугу герулам, «грифами».

После переправы через Лотар Гунлаки осмотрел своего коня — он дрожал и стряхивал со шкуры ледяную воду. Животное не пострадало. Восточный берег превратился в грязное месиво; оттуда доносились жалобные крики, ропот, звуки ударов хлыстами — пленников сгоняли в кучу. Среди них были и дети, привязанные к матерям. Двоих мужчин убили прямо в воде за то, что они пытались закрыться руками от ударов. Гунлаки заметил полунагую женщину со связанными за спиной руками, стоящую на плоту. Ее щиколотки охватывал сыромятный ремень, более чем пригодный для этой цели. Женщина заметила взгляд Гунлаки и отвела глаза. Она была белокожая и стройная, красиво сложенная — такие женщины хорошо выглядят там, где им и надлежит быть, у ног воинов.

Отвернувшись, Гунлаки вгляделся в сторону противоположного берега, где виднелись развалины деревни. Поваленные остовы хлевов и хижин, закопченные в пламени, теперь покрывал снег. Развалины выглядели безмолвными и холодными. Они напомнили Гунлаки о том, как однажды зимой на опушке леса он видел поваленные деревья. Снег медленно засыпал деревню, оседая на земле и исчезая на поверхности реки.

Гунлаки вновь вспомнил о той женщине. Ей уже развязали руки и согнали с плота на берег. Женщина чуть не упала, поскользнувшись в грязи. Воин ударил ее, и она закричала от боли, барахтаясь на коленях на топком берегу. Женщина казалась ошеломленной; должно быть, она старалась понять, что с ней произошло. Ее пинком подняли на ноги и потащили к повозке, накидывая на шею веревку. Женщина оглянулась на Гунлаки, пока ее привязывали к задку повозки. Ее ноги были перепачканы илом. Гунлаки отвернулся.

Большая льдина медленно проплыла по реке, неторопливо поворачиваясь. Неподалеку, у берега, прибившись к связке мерзлого тростника, колыхался труп убитого в воде пленника. Следом за льдиной плыл ствол поваленного дерева; всадник с берега оттолкнул его копьем подальше от плота. Неподалеку от Гунлаки вскрикнула какая-то женщина — другая, не та, на которую он смотрел. Вероятно, ее ударили хлыстом — обычная мера наказания для коней, собак и женщин. Гунлаки размышлял, сколько женщин останутся в живых к тому времени, как колонна вернется в деревню. Его мысли переключились на других женщин — тех, о которых Гунлаки редко слышал, нежных женщин цивилизованных миров. Такие бы точно не перенесли тягот походной жизни. Интересно, для чего нужны слабые женщины, гадал Гунлаки. Он представил, как эти женщины спешат за колонной — босые, связанные, в шелковых одеждах и украшениях. Да, все эти увешанные ожерельями, браслетами существа с нежной плотью, отмеченной клеймом рабства, тоже для чего-нибудь годятся.