Долгая полночь (СИ)

Так она думала ровно до того момента, как увидела, кто ждёт её возле ратуши.

— Будь готов сражаться, — тихо велела Жанна телохранителю. – А скорее всего, и бежать.

Эвен кивнул в ответ. Вопросов у него не возникло.

У дверей стоял жилистый темноволосый человек совершенно неопределённого возраста, по случаю тёплой погоды одетый легко и невзрачно – на вид его вполне можно было бы спутать с каким-нибудь ремесленником или торговцем, если бы не меч на поясе. Левый глаз мужчины закрывала чёрная повязка, правый же пристально изучал гостью.

Жанна спешилась и, подобрав широкую юбку, остановилась у ступеней ратуши. Стоявший выше страж ухмыльнулся, как человек, который встретил вдруг старого должника.

— Приветствую тебя, Изгоняющая, – насмешливо сказал он.

— Приветствую и тебя, Томас Норроуэй, -- отозвалась Жанна. Губы рыцаря скривились – Жанна хорошо знала эту гримасу. О да, при дворе каждый пытался указать колдунье на её место, обращаясь на «ты», как к служанке, а она бросала «ты» в ответ всем этим напыщенным графам и баронам, с наслаждением глядя, как перекашиваются их лица. Дворяне не хотели видеть её возле королевского трона, но сделать ничего не могли.

– Понравилось ли тебе вино? – с плохо скрытой ненавистью процедил Норроуэй. – Если, конечно, этим благородным словом можно назвать мочу, которое хлещет наша доблестная стража.

– У противоядий бывает и худший вкус.

– Противоядий? – рыцарь медленно шагнул на ступеньку ниже. – Знать не хочу, от чего ты пыталась избавиться нашим вином, не рассказывай. Зато я хорошо знаю, что тебе надо в Руайяне.

– Потому что это понятно и младенцу, – ровным голосом сказала Жанна. Сэр Томас ступил на камень площади и встал напротив.

– В другое время я достал бы меч и с превеликим удовольствием пронзил им твоё сердце, – вздохнул он. – Но так уж вышло, что наш славный король Эдуард Английский особым указом запретил это делать. А я – верный вассал.

Эвен молчал, положив ладонь на рукоять клинка. Выдержке его можно было лишь позавидовать – прошлый телохранитель Жанны, мессир Шарль де Баланьи, уже возмущался бы и вызывал Норроуэя на поединок в защиту прекрасной дамы. Шотландец же мудро рассуждал, что даме виднее, когда сражаться, а когда говорить.

– Тогда отойди в сторону, – по-прежнему ровно потребовала Жанна, никак не подав виду, что новость прозвучала для неё неожиданно. Прежде она вовсе не думала, что кому-то с того берега Ла-Манша есть до неё дело. – Или у тебя есть ещё и приказ не пускать меня?

– Я скажу просто: уезжай из города, Изгоняющая.

– Почему же?

– Потому что это добрый совет, хоть мне и странно давать его женщине, по чьей милости я лишился глаза. В городе наместником стоит лорд Роджер Мортимер. Будь уверена, он схватит тебя, свяжет и оставит здесь дожидаться первого же корабля в Англию, как только вернётся и узнает о твоём приезде.

– Но он ещё не знает.

– Верно.

Жанна молчала. Развернуться и уехать, наплевав на королевский приказ? Она этого не сделает. Нет, Жанне не было никакого дела ни до судьбы шевалье д’Олерона, ни до экзорцистов, которые попытаются сами изгнать из него духа, ни до повеления короля Филиппа. Просто Рауль де Бриенн, её первый учитель, вместе со знаниями вбил один простой закон: человек достойный должен быть верен слову. А Жанна не хотела считать себя недостойной.

– И всё же я не уеду, – сказала она.

Сэр Томас тяжело вздохнул.

– А я не пущу тебя в ратушу и, слава Всевышнему, я ещё не подданный французского короля, чтобы подчиняться твоим указам, дорогая моя госпожа Мируа, – спокойно проговорил он, глядя колдунье в глаза.

Острый приступ бешенства накатил на Жанну. Какое-то мгновение перед глазами стояла красная пелена, и лишь огромным усилием колдунья сдержалась, чтобы не наброситься на проклятого англичанина – а тот отступил на шаг, взялся за рукоять меча и чуть пригнулся, словно защищаясь. Не без злорадства Жанна поняла, что он боится её, безоружную, хрупкую. Но надавить на врага окончательно не вышло – двери ратуши распахнулись.

– Признаться, вы разговаривали так громко, мессир Томас, что мне стало интересно – кого вы так настойчиво отсюда выпроваживаете? – услышала Жанна. – Нет, конечно, здесь я с вами согласен – из этого города бежать надо, да поскорее. И всё же?

Англичанин молчал.

По лестнице спускался молодой мужчина, при взгляде на которого Жанне тут же вспомнился пастух Пьер из её родной деревни. Пьер был рослым, красивым, голубоглазым блондином – этот отличался от него только щегольскими черными шоссами, расшитыми серебром, да шёлковой рубашкой вместо дерюги. Даже в лице его было нечто простецкое, непохожее на холеные личики дворян. Бастард? Или просто повезло с отцом или матерью? Так или иначе, выглядел он уверенно и властно.

Следом шагал настоящий громила, весу в котором было никак не меньше двухсот пятидесяти фунтов, а когда он сошёл на землю и встал рядом, оказалось, что Жанна едва достаёт ему до плеча – впрочем, она никогда не отличалась ростом. На лице гиганта застыла мечтательная улыбка, взгляд его блуждал где-то вдалеке. Казалось, он вовсе не видит гостей, и тем страшнее было смотреть на рукоять espée de guerre[1], торчащую из-за его пояса. Жанну, которая стараниями всё того же мессира де Бриенна неплохо разбиралась в рыцарских железках, обычно искренне веселило это название: меч войны! Как будто другие мечи созданы для мира! Но сейчас смеяться ей не хотелось вовсе.

– Прошу простить мою неучтивость, – сказал блондин, спустившись, – но совершенно случайно мессир Томас назвал ваше имя. И так уж вышло, что я слышал лишь об одной женщине, которую зовут так же.

Жанна молчала. Что-то странное было в этом человеке – в походке ли, а может, в движениях рук или слегка хитроватом прищуре глаз – и она не могла понять, что. А непонимание всегда злило её. Но ответить что-то всё же требовалось.

– Быть может, вы и не ошиблись, – сухо сказала она.

– Тогда почту за честь принять вас в той скромной лачуге, которой здесь располагаю. Хоть в нынешнее время, боюсь, и не смогу принять вас достойно. Меня зовут Жан д’Олерон, – он прижал руку к груди и вежливо поклонился.

Колдунья вздрогнула. Д’Олерон? Одержимый? Свободно бродит по улице? Мысли чередой пробежали в её голове и, наверное, проступили на лице – завидев едкую усмешку Томаса Норроуэя, Жанна постаралась взять себя в руки.

– Если вы и одержимый, то явно учтивее тех, с кем мне доводилось встречаться раньше, – проговорила она. Жан засмеялся.

– Дух вселился в моего брата Луи, не в меня. Но хватит вопросов! Лучше уж продолжить за столом. Вы наверняка устали с дороги.

Жанна кивнула. Мессир д’Олерон нравился ей всё больше и больше.

Сэр Томас молча повернулся и пошёл к дверям ратуши.

А через несколько часов впервые за всё это долгое путешествие колдунья наслаждалась жизнью.

Нежась в горячей воде, она жалела лишь о том, что нельзя мочить повязку – и это было единственным, что слегка портило безупречное настроение. Спустя восемь дней, забитых пылью, душным запахом пота и зловонием чумы, эта деревянная бадья казалась раем.

Сперва Эвен смыл с Жанны налипший пот и грязь, раз за разом набирая ведро, а она блаженствовала, чувствуя, как вода струится по обнажённому телу, унося за собой весь долгий путь – и далеко позади остался его величество Филипп де Валуа со своими придворными и подыхающим от чумы Парижем. Затем колдунья опустилась в тёплую свежую ванну, забыв обо всём, и мир стал прекрасным.

Жан д’Олерон оказался учтив и вежлив, и Жанна не могла понять, ведёт ли он себя так искренне или только потому, что ему нужен её дар. Он не высказал ни малейшего удивления, когда, едва переступив порог, гостья потребовала искупаться, и только кликнул слуг, чтобы те нагрели воду. Вернее, слугу, потому что бадью без труда наполнил в одиночку тот самый громила, которого Жанна видела на лестнице. Великана звали Берт, был он родом из Англии и, как пояснил Жан, оказался идеальным помощником. Когда-то давно некая ведьма лишила его разума, и с тех пор бедолага общался короткими фразами, какие мог ухватить умом, приказания же выполнял быстро и без лишних вопросов.