Долгая полночь (СИ)

– Лентяи... – с трудом выговорила Жанна.

– Что?

Колдунья покачала головой. Яд накера расползался по её телу, вывести его мог крепкий мёд или вино – но в дорогу Жанна никогда не брала ничего подобного, да и дома не держала бутылок. Оставалось только надеяться, что в Руайяне еще не выпили всё, что могли.

Лошади свернули на подъёмный мост – давно уже вросший в землю. Копыта гулко затопали по дереву, и на миг Жанне показалось, что мост сейчас треснет, сломается и упадёт в яму вместе с всадниками. Но иллюзия быстро рассеялась, и колдунья глубоко вздохнула, стараясь собраться.

– Эгей! – Эвен спрыгнул с коня и застучал кулаком в калитку. – Отворяй!

На стук никто не отозвался, и телохранитель забарабанил по двери снова. Но лишь когда он занёс кулак в третий раз, с той стороны послышались шаркающие шаги и дверь заскрипела, открываясь.

– Кого ещё черти принесли... – проворчал хриплый голос. – Сказано же, телеги через Восточные... Ох!

Эвен шагнул внутрь, бесцеремонно отпихнув привратника в сторону. Затем загремел засовом, открывая створку ворот.

– Вы кто? – растерянно спросил страж, глядя, как Жанна въезжает внутрь. – Э-э, проезд после темноты...

Жанна нашла в себе силы улыбнуться.

– Позови своего командира, – велел Эвен, даже не пытаясь выглядеть дружелюбно. Но звать никого не пришлось – на шум из караулки потянулись стражники.

– Поди закрой ворота, – гаркнул на привратника сержант. – Не видишь, ночь на дворе!

Тот торопливо пошаркал выполнять приказ, бормоча что-то под нос. Стражники тревожно озирались, явно желая побыстрее вернуться под крышу.

– Жанна Мируа, эмиссар его величества Филиппа, – коротко ответил Эвен, не дав сержанту вставить и слова. – Нам нужен лекарь и городской комендант.

– Ни того, ни другого предложить мы не можем, и лучше бы вам уйти с улицы, если не хотите накликать беду на нас всех, – сказал сержант. – Идите в караулку, там найдётся, где леди положить и вам отдохнуть. До утра за дверь соваться не стоит.

Усталые глаза его изучали Жанну так, словно в город въехал демон, надевший монашескую рясу. Колдунья знала, куда он смотрит – на волосы, рыжие, длинные, спадавшие на грудь и напоминавшие цветом лисий мех. Встретить рыжую – к беде, это знал каждый крестьянин и аристократ.

Эвен помог ей спешиться. Стражники уже торопились обратно, не скрывая облегчения, кого-то из молодых отправили пристроить лошадей. Жанна попыталась сделать шаг – и стиснула зубы, когда плечо вновь пронзило болью. Эвен подхватил её, и колдунья уже без сил рухнула ему на руки.

– Вина, – прошептала она. В караулке воняло прогорклым жиром и какой-то кислятиной, сменившей мертвечину, но сейчас колдунья не обращала на это внимания.

– Вина! – бросил стражникам Эвен, и через несколько долгих мгновений перед ним поставили глиняную бутыль и кружку. Жанна села, морщась от боли – и, выдернув пробку, приложилась к горлышку. Надолго.

Глаза стражников полезли на лоб.

– Пока хватит, – отдышавшись, сказала колдунья и отставила бутыль. Мерзкий вкус вина ничуть не походил на тот нектар, который ей доводилось пробовать в Париже, но Жанна давно уже не заботилась о таких мелочах. – До утра... до утра выпью ещё. А сейчас...

Она закрыла глаза.

– Что творится в этом городе, если ночами стража жмётся по тёмным углам и боится выйти на улицу? – услышала она голос телохранителя. Сержант стал что-то отвечать, но в этот момент усталость и боль взяли своё, и Жанна провалилась в сон.

Глава 2

Здесь не пели, не играли и не плясали. Мор не сумели остановить ни стены, ни люди, которые тщетно пытались закрывать ворота и не пускать всех, кто приходил извне. Чума пробралась сюда с крысами и блохами, проклюнулась внутри, точно ядовитый цветок — и теперь собирала свою дань, не обходя ни один дом.

Утром к Жанне наведался лекарь и, охая, обработал рану какой-то мазью, после чего сменил повязку и потребовал, чтобы больная оставалась в постели ещё неделю, на что получил вполне закономерное пожелание идти по своим делам. Правда, Жанна высказала это более грубо, так что целитель буквально выскочил за дверь, бормоча что-то про неуважение к врачам.

И всё же он был прав — яд накера проник слишком глубоко, чтобы можно было не задумываться о нем.

Жанна могла бы обратиться к иным сущностям, чтобы залечить рану, вот только глубоко в душе просыпалась жадность. Духи ничего не делают безвозмездно. И за то, что змея Рафаила вонзит зубы колдунье в плечо, выпивая боль, Жанна должна пожертвовать несколько месяцев из оставшегося ей срока на земле. А она не хотела отдавать ни минуты.

Она считала, что жизнь и без того слишком уж коротка.

Кроме того, всё это оставалось колдовством, и вот уже шестой год сомнения всё глубже вгрызались в душу Жанны. О да, папа Климент написал буллу, где говорил о святости её дара. Только в самом папе святости не было ни на медяк, Жанна видела это ясно. И не искала ответа в его бумажках.

Английские пехотинцы шагали по улицам, выискивая умерших за ночь. Скрип чумных телег, шаги редких испуганных людей, что спешили пробраться домой и шарахались друг от друга, как от проклятых, хриплые крики ворон — всё это сливалось в гнетущий шум, непохожий на обычный голос города.

Изредка среди серых людей попадались фигуры в черных вощёных плащах и клювастых масках. Докторов старались обходить ещё дальше, чем телеги, но те не обращали на это внимания.

Жанна вышла на городской рынок, такой же пустой и мёртвый, как и все вокруг. Лавки были закрыты, ставни опущены, а на многих уже красовались начертанные углём кресты — это значило, что хозяин больше сюда не вернётся.

На севере чума ещё только стучала в ворота людских домов, входила и располагалась, как неуверенный гость. Здесь она властвовала безраздельно, давно уже захватив весь город. Чума вкрадчиво шагала по улицам, касаясь то одной, то другой усадьбы, а их обитатели тщетно молились всем ангелам и Всевышнему, умоляя тех защитить от болезни. Только глух оставался Бог, невесть почему гневавшийся на людей.

Руайян умирал. Жанна знала, что чума не убивает всех, что болезнь ещё не означает конец, но людей поражала зараза куда опасней чумы: страх. Страх заставлял их убивать здоровых, страх гнал их прочь из города, распространяя ярость Господа всё дальше и дальше.

Они ехали по пустому городу, где в ранний час разве что сборщики трупов занимались работой. Крепкие мужики, повязавшие себе лица грязными тряпками, провожали их угрюмыми взглядами, словно удивляясь, кому это нынче пришло в голову прогуляться. Жанна не смотрела на них. Путь её лежал к местному городскому совету — в Руайяне не было ни цитадели, ни дворца, а ратуша лежала прямо напротив единственной церкви. Там же стояла и тюрьма.

Впрочем, вряд ли шевалье д’Олерона сунули в тюрьму к ворам и грабителям. Во-первых, он всё же дворянин. А во-вторых, по словам короля, д’Олерон – безумец.

А с безумцами надо быть осторожным. Слабый разум – ворота для сущностей с той стороны Грани, и безумец в одночасье может стать одержимым. Да только поди пойми, демон ли это сидит в его голове, или сам он хохочет, словно младенец. А если убить одержимого, демон вырвется на волю, и поди знай, что он может натворить. Во всяком случае, так думала чернь.

Оттого и жив до сих пор ещё шевалье д’Олерон. По крайней мере, был жив две недели назад.

Жанна медленно ехала через площадь, разглядывая ратушу. Здание было старым, куда старее домов вокруг, но за ним тщательно следили, и стены выглядели крепкими. Два медных шпиля устремлялись ввысь, на одном из них реяло знамя Эдуарда: золотые львы на алом фоне, а рядом – французские лилии на синем. Так английский король показывал свою власть над Францией. Власть, которая в последнее время вполне могла оказаться совершенной.

Жанна долго колебалась, пойти ли сразу сюда или сначала найти пристойный трактир, вымыться и привести себя в порядок – но потом всё же выбрала первое. В конце концов, городской глава и без того предоставит ей комнату, и искать не придётся вовсе. А местные трактиры не внушали доверия.