Мне отмщение

   Манат зашелестела тысячью смешков и развела белые-белые руки:

   - Разве я уже не отдала тебе самийа, о шейх?..

   - Величайшая! - взвыл Салман. - Заступись за нас! Он у бану суаль всех посек! Прикажи ему, величайшая! Скажи свое слово!

   Богиня запрокинула голову и расхохоталась. Внутренности Салмана выморозило от этого смеха.

   Манат нагнулась. Показала зубы в улыбке. И вспыхнула над шипящим, прижимающим уши сумеречником:

   - Отдаю его вам! Взыскивайте!

   Самийа зарычал. А Богиня ткнула пальцем ему в лицо:

   - Окажи мне третью услугу, Стрелок. Исправь содеянное. Защити этих людей.

   И с леденящим душу смешком добавила:

   - А как сделаешь - за тобой останется последний должок...

   Сказав так, Манат разом исчезла.

   Острое, страшное сияние погасло.

   Ужас отпустил сжавшееся в комок сердце, нездешнее удалялось, смывалось из полудня.

   Вокруг продолжали рыдать. Пережившие страшное люди всхлипывали, шмыгали носами.

   И тут послышались вопли:

   - Тревога! Идут! Чужие идут!!.. Карматы-ыыыы!

   Сумеречник пошатнулся и мрачно кивнул, улыбаясь. Нехорошо улыбаясь.

   Кстати, а почему он стоит? Он же на коновязи висел... Ладно, прошлое есть прошлое. Надо глядеть в будущее. Не зря говорят: судьба не Бог, ей не подчиняйся.

   И Салман мрачно процедил:

   - Слыхал, что Хозяйка сказала? Теперь ты наш. Будешь должен за лошадь, сволочь.

   Самийа дернул плечом, кривя разбитые губы. И процедил:

   - Кинжал отдайте, ворюги.

   - Так постоишь, - злобно бросил Салман.

   Еще кинжал тебе, как же... Вставьте змеюке еще зубы, и она больнее укусит...

   У дальних шатров заполошно голосили. Карматы, говорите? Ну что ж, человек, как говорится, родится не хуже собаки. Перед Манат ты обоссался, Салман ибн Самир. А вот перед людьми ты в штаны прудить не будешь. Не к лицу - стыдно.

   Чтобы понять, что происходит и почему орут, Салману пришлось раздать пару плюх.

   Никаких карматов, конечно, никто не видел. Зато пожаром в сухой траве бежала весть: идут гвардейцы, везут катибов. Точнее, уже привезли. Пришли большой силой в главное кочевье - его разбили у оазисов Лива, как всегда в это время года. До того, как нагрянуть к мутайр, сборщики податей уже прошлись через пальмовые рощи Лива - и собрали там многое. Не только финики. И вроде как "погостили" у кальб - целый караван с данью отправили на юг. Теперь вот стервятники двинули на север - за корабельной податью.

   - Откуда катиб? - хмуро поинтересовался Салман у мальчишки. - Из Бадра?

   Тот показал белые целые зубы:

   - Из Хайбара, о шейх!

   Оставалось лишь сплюнуть. Сборщики налогов приходили поочередно: сначала из Медины. Потом из Бадра. А два года назад в Хайбаре открыли таможню - вроде как для торговли с племенами таглиб, а на самом деле с карматами, об этом каждая собака в кочевьях знала. Сборщики полезли и оттуда. Ну и раз в год наведывались карматы - это за данью. Остальные два или три раза в год они приходили за заложниками и проводниками. Ну и за фуражом для идущих на север отрядов.

   - Много взяли уже?

   Парнишка поник нечесаной головой:

   - Палатки обыскивают, о шейх. Говорят, на строительство флота по динару с шатра нужно собрать...

   - По динару?!..

   - По динару, о шейх! Еще говорят, что в этом году динар стоит не двадцать дирхам, а тридцать...

   - Так...

   - Сказали, что им плевать, что из Бадра уже приходили. Либо скотиной возьмут, сказали, либо людьми. За девственницу они согласны дать пять динаров. За молодую девушку три. За юношу - тоже три, - бойко тараторил паренек.

   - Ну и?..

   - Старых невольников они не берут! Молодых набрали, но пока мало. Жребий будем кидать, о шейх...

   - Так...

   А ведь он еще не платил карматам...

   И вдруг:

   - Это вранье.

   Зачем-то он обернулся на этот хриплый, но все равно нечеловеческий голос.

   Сумеречник смотрел в землю и вертел в руках хворостину.

   - Я тя спрашивал, что ль? - мрачно поинтересовался Салман.

   На самийа хмуро поглядывали. Сумеречник, не обращая внимания на злые шепотки и ропот, упрямо повторил:

   - Я говорю, что это вранье. Нет такого курса, чтобы динар стоил тридцать.

   - А ты почем знаешь?

   Вот зря он ввязался в этот спор. Но теперь-то что делать? Пришлось развернуться и подойти поближе.

   Самийа по-прежнему глядел в землю:

   - Корабельную подать уже собирали - зимой. И ее размер - не динар с шатра. А серебряный дирхем с очага. И еще. Ты ашшарит?

   Вот это совсем хорошо - сумеречник спрашивает Салмана ибн Самира о его родстве!

   - Да ты кто такой?..

   - Вы - верующие ашшариты? Или язычники?

   - Да как ты...

   - Если вы - верующие, то никто не может забрать и продать ваших людей - ни в счет подати, ни в счет долга. Это против закона.

   Разбитая морда злобно скривилась. Салману почему-то полезла в голову мысль: надо же, как у него силы есть на ногах держаться, человека так отмутузь - он неделю не встанет...

   - А тебе почем знать? - встрял в разговор сын Мустафы, Мутазз.

   Ну хоть кто-то умный нашелся...

   - И последнее, - мрачно процедил самийа. - В Хайбаре всего сто пятьдесят гвардейских копий. И каждое из них должно находиться на своем месте - граница. А вы говорите, что в кочевье пришло пятьдесят всадников в полном вооружении. Треть хайбарского гарнизона в трех фарсахах от Хайбара? Собирают подать? Такого не может быть, потому что этого не может быть никогда.

   - Так, - строго сказал Салман ибн Самир. - Ты нам голову не морочь. Хочешь чего сказать - говори враз, четко и по существу. Ну?..

   Самийа сплюнул темной от крови слюной и пробурчал:

   - Да пожалуйста. Я хочу сказать, что те, кто сейчас разоряет ваше кочевье, такие же халифские гвардейцы и катибы, как я - ятрибский имам.

   Салман ибн Самир сурово кивнул:

   - Едем. Посмотрим, сколько в твоих словах правды, о бедствие из бедствий.

   Расползавшиеся среди каменистых холмов шатры быстро погружались на дно ночи - пустыня уходила во тьму, словно и не горело только что красным небо на западе. За спиной над изломанным горизонтом еще тлело розовато-желтое, но тени всадников уже растекались чернилами.

   В становище орали, голосили и жгли факелы. И костры. Над кострами вились высокие, остро пахнущие мясом дымы. Ревели от смертного ужаса верблюды.

   - Эти незаконнорожденные режут наш скот... - тихо пробормотал Мутазз, сжимая в кулаке плеть.

   Шейх мрачно харкнул, как рыкнул, и ткнул верблюда палкой. Тот, вихляясь, зашагал вниз по склону.

   ...Навстречу бежала целая толпа стонущих женщин. Паруся покрывалами, они семенили, переваливаясь, словно потешные нелетучие черно-белые птицы, которых Тарегово племя часто видело во льдах крайнего юга. Правда, среди топочущих фигур не мелькало белое - на них шла стая совершенно черных пингвинов.

   - О шейх! О шейх! Они выкинули всех из твоего шатра, оооо!..

   Тарег скользнул вниз с крупа Мутаззовой лошади. Тот, конечно, ничего не заметил.

   Говорите, исправить содеянное, миледи? Да запросто...

   ...Шатер Салмана ибн Самира легко было узнать - именно там орала главная толпа. Бедуины что-то выменивали, совали в руки, пихали и волокли за локти верещащих детей. Ржали, вздергивали головы лошади. Палили высокие, щедрые - чужой ведь хворост - костры.

   Толстый добротный тент бился под порывами ночного ветра, тканые узоры рябили в мельтешащих отблесках пламени, свет рассекали тени. Сидевший у растянутого полотнища человек кивал высокой чалмой. Растопыренная в локтях, большеголовая тень уродливо расползалась по втягивающемуся, хлопающему под порывами занавесу.