Мне отмщение

   А старик взошел на холм, поклонился псам - и вдруг присел на корточки. Салуги тут же исчезли, словно их и не было. А Имад распрямился и крикнул:

   - Всевышний велик! Гончие богини привели нас к виновнику наших бедствий! Идите сюда, здесь без чувств и оружия валяется сумеречник, похитивший надежду мутайр и их главное сокровище!

   Самийа приволокли быстро. Тот, как тряпка, болтался в руках воинов - видать, хорошо его в драке угостили, раз сознание потерял. Мустафа вздернул обвисшую голову за спутанную гриву и с размаху ударил по щеке. Потом по другой.

   Сумеречник глубоко вдохнул и распахнул глазищи. Рванулся. Почувствовал веревки на локтях и запястьях. Рванулся снова. Снова получил по морде.

   - Куда Антара повел кобылу? К кому? - тихо и раздельно спросил Мустафа.

   Самийа молча плюнул ему под ноги кровавой слюной.

   - Говори, - улыбнулся Мустафа.

   И с размаху наподдал твари ногой поддых. Самийа охнул, мотнул головой, снова плюнул.

   - Во вьюк его, - приказал бедуин.

   Сумеречник показал острые хищные зубы:

   - Не скажу, не надейтесь!..

   - Скажешь, - улыбнулся Мустафа. - Мы умеем спрашивать, о дитя сумерек.

   Проводив глазами фарисов, волокущих за локти рычащего и бьющегося самийа, он усмехнулся - "не скажу, не надейтесь"! Ну-ну...

   И сделал знак своим людям - уходим.

   Оглянувшись в последний раз на становище бану суаль, бедуин увидел удаляющуюся цепочку огней - факелы. Гвардейский отряд не стал ждать утра и отправился обратно в аль-Румах. Облегченно вздохнув, Мустафа восславил Всевышнего и пустил лошадь галопом.

   Когда окончательно рассвело, Антара перешел на тряскую рысь. Точнее, на рысь перешла Дахма. Чудо-кобыла все ж таки приморилась после ночной скачки и галоп более не тянула.

   Трясясь на спине вороной красавицы, Антара проклял вселенную и поклялся, что больше никогда - ты слышишь меня, Всевышний! - никогда не будет ездить без стремян. Иначе он останется не только без возможности сесть и ходить ровно, не враскоряку, но и без потомства.

   Шатры клана почтеннейшего Убая юноша разглядел издалека - черные полотнища четко виднелись на рыжих камнях обширной котловины, в которую осенние дожди успели нацедить мелкое озерцо. Вершина холма, к которой лепились крохотные домишки Дживы, выплывала из туманной дымки.

   У шатра дяди Антара почтительно спешился. К тому времени, как Убай вышел, вокруг вертелись, верещали, тыкали пальцами и восторженно голосили все дети и мужчины становища. Женщины осторожно выглядывали из-под пологов, скрывая платками лица.

   Дядя выплыл животом вперед, оглаживая длинную бороду. Запоясанный халат из потрепанной парчи - сменял в прошлом году на двух баранов - расходился на пузе, показывая малиновую рубаху в жирных пятнах. На груди болталась, свисая чуть ли не до пупа, толстая золотая цепь с немного помятым медальоном - гнезда для драгоценных камней пустовали, похоже, Убай цепь оставил, а камни продал.

   Увидев Дахму, толстяк разинул рот. Визжавшие кругом мальчишки зашлись в восторженных воплях:

   - Вороная! Вороная! Чудо!

   Дядя сморгнул, сглотнул, дернув кадыком, поднял дрожащие руки и пошел к кобыле, как слепец или безумный - с неподвижным взглядом и все еще разинутым ртом.

   - Это мой выкуп за Аблу! - поспешно сообщил Антара и протянул Убаю длинный ремень чумбура.

   Дядя отсутствующе покивал и медленно, как во сне, принял повод. Кобыла кокетливо развернула сухую длинную голову и покосилась огромным, как яблоко, глазом.

   И вдруг Убай бросил чумбур, вскинул руки и прочел, плача и захлебываясь от радости:

   Все забили в ладоши и закричали от восторга, Антара тоже покивал: хорошая импровизация.

   Меж тем Убай порывисто снял с себя золотую цепь и, несмотря на попытки Дахмы укусить его в руку, надел украшение кобыле на шею. Вокруг запели, женщины возбужденно закричали, кружась и оглашая окрестности вибрирующими воплями.

   - А где Абла? - пытаясь перекричать общий гомон, проорал Антара на ухо Убаю.

   Тот отмахнулся, потом плюнул и махнул унизанной перстнями-печатками рукой кому-то за спиной юноши: приведи, мол! И снова воздел ладони, громко декламируя восторженный бейт. Дахма закидывала голову, но на поводе уже висели по двое с каждой стороны, и деваться ей было некуда - приходилось слушать стихи Убая.

   Антару пихнули в спину:

   - Вот она!

   Юноша развернулся с глухо стукающим, замирающим в полете сердцем.

   Дюжий зиндж вытолкнул вперед кого-то тоненького и замотанного в покрывало. Из-под черной ткани на Антару косил большой насурьмленный глаз. На мгновение отведя толстый платок, Абла прошипела:

   - Проси, чтобы отец нас отпустил! Прямо сейчас!

   - А как же свадьба?..

   - Проси, говорю! Иначе ночью убьют, чтоб забрать кобылу без платы!

   - Чего?

   - Отец тебя убьет и заберет и кобылу, и выкуп от того купца! Купец вечером в кочевье приехать должен! На завтра свадьба назначена! Проси, говорю, а то ночью под камнями зароют! Ты что, думаешь, отец в первый раз меня сватает?!..

   Антара охнул, икнул и решился:

   - Дядя! Отдайте мне вашу дочь в жены! - пришлось снова орать в волосатое ухо Убая.

   Тот прервал декламацию и, хмурясь, приобернулся:

   - Чего?..

   - Можно я Аблу заберу? Не нужна мне свадьба, дядя, мне жена нужна - и все!

   И толстяк взорвался:

   - Да забирай ее, только не трогай меня, вай, что делаешь! Забирай! Забирай! Забирай девку, вай, что мне девка, тут такая красавица!

   И Убай замахал руками, да так, что печатки на волосатых пальцах принялись летать прямо перед носом Антары, и юноша не стал искушать удачу, схватил Аблу за рукав и затолкался из толпы прочь.

   Ко времени, как солнце вскарабкалось в зенит, они успели довольно далеко отъехать. Молодые мчали на сведенном от ближайшего шатра оседланном верблюде, рабыни тряслись на двух других - этих, пользуясь суматохой вокруг кобылы, умыкнули от палатки заезжего торговца, причем вместе с вьюками. Кстати, интересно, что там во вьюках, может, повезло, и там, к примеру, ковры!..

   Итак, время подошло к полудню, и беглецы - хотя почему беглецы? все ж законно.. ну, кроме верблюдов... - спешились. Рабыни хихикали и подмигивали. Антара завел возлюбленную в песчаный распадок, постелил плащ - и повалил Аблу наземь.

   Она смеялась и шуточно отбивалась, пока он неловко, потея, шебуршался и заворачивал на ней платья:

   - Ты слишком нетерпелив! Разве Али не говорил, что между мужчиной и женщиной должен быть посредник!

   И, хихикая, пихала его отягощенной кольцами ладошкой в лоб:

   - Хадис, о ибн Авад! Посредник - это ласки!

   Нащупав у Аблы сладостное, Антара задохнулся от счастья - там выступало многое, очень многое. Не все обрезали, как она и обещала! А девушка нетерпеливо вздыхала и постанывала:

   - Ну же, храбрец! Ты видишь, меня готовили для могучего воина!

   На ласки его, по правде говоря, не хватило. Антара набросился и вонзил сразу - а Абла фырчала, мурчала, закидывала голову, а он кусал ей губы и размазывал пятерней пот по ее груди, по соскам, по обтянутой монистами шее. И так он трудился долго, заставляя ее стонать и вскрикивать, и поддавать бедрами, подобно кобылице на скачках.