Три смерти и Даша (СИ)

Только ОНИ не дремали. Кто‑то из НИХ вселился в мое тело, и я перестала себя контролировать. Кончилось тем, что ее отец выкинул меня из их квартиры. После этого сильно активизировались грызы. И тени снова попытались утянуть меня к себе, туда, откуда не возвращаются. И однажды у них почти получилось. Я отбилась, но окружающие меня не поняли. И кто‑то вызвал психушку. Впрочем, я даже знаю, кто. Даша стояла и смотрела, как меня увозят. Она уже была в ИХ власти. А ОНИ пойдут на все, лишь бы меня нейтрализовать. Только, не на ту напали. Из местной психушки я часто убегала. И тогда меня решили отправить в другой город. В тот самый, где мы с тобой встретились. Мол, там порядки пожестче и охрана получше. Но, я и оттуда убежала. В ту ночь, когда мы с тобой встретились."

"Так, ты сбежала из психушки???" — Антон, мягко говоря, очень удивился.

"Да, а что? Это что‑то меняет?"

"Нет, абсолютно ничего."

В дверь постучали. Антон не хотел открывать, но Лика настояла. Вдруг у кого‑нибудь важное дело. И Антон нехотя пошел открывать.

Лика оказалась совершенно права: на пороге стоял дядя Витя.

— Здравствуй. У тебя сигаретки не будет? — задал он сакраментальный вопрос.

— Я же не курю, сто раз уже говорил.

— А хлебушка?

— Подождите, сейчас принесу.

— А почему твоя девушка плачет?

— Да, боится, что убийца серийный.

— Скажи ей — пусть не боится. Ей бояться нечего.

Каждый раз по окончании рабочего дня на душе у Кристины становилось легко. Она закрывала все свои расчеты и представляла, что на этот раз она оставляет их навсегда и больше никогда к ним не вернется. Никогда — никогда. Но, бросить ненавистную работу у нее по прежнему не хватало духу.

Кристина вышла на улицу и улыбнулась: весна все‑таки. Из под пыльного слоя прошлогодних листьев пробивалась яркая зеленая трава, солнце светило ласково (выбросов сегодня не было и его было видно), ветер гнал по асфальту и воздуху блеклый, полинявший после зимы мусор.

По дороге с работы Кристина встретила Пашку.

— Привет, Кристин, — сказал он.

— Ты слышала, что сегодня утром случилось у нас во дворе?

— Нет, — ответила она.

— Ну, тогда придешь — Серафим тебе расскажет.

— Ладно, — ответила Кристина, совсем не заинтригованная. Она думала о чем‑то своем и смотрела на Пашку, словно впервые его видела.

— Если у меня будет сын, наверное, он будет похож на тебя, — отвечая каким‑то своим мыслям сказала она.

— Вполне возможно, Кристин, только, боюсь, что Серафим нам с тобой этого никогда не простит.

Кристина улыбнулась: чувство юмора у Пашки всегда было в порядке. Не успела она пройти и десяти шагов, как встретила дядю Витю.

— Здравствуй, дочка. У тебя сигаретки не будет?

— Я не курю.

— Да, что это такое. В здоровый образ жизни все ударились, что ли? А хлебушка?

— С собой — нет. Впрочем — на, — Кристина порылась в кошельке и протянула дяде Вите деньги: Купи себе сигарет и хлебушка.

— Нет, деньги мне не нужны. Деньги — тлен. А кошелек ты зря держишь так близко и показываешь на улице, ведь украсть могут.

— Спасибо за совет. Подожди меня здесь.

Кристина зашла в ближайший магазин и купила старику хлеб, сигареты и спички.

— Вот, возьми.

— Спасибо, дочка, — обрадовался дядя Витя. Обращаться с деньгами он разучился очень давно.

Старый дом блекло — красного цвета, где жила Кристина по какому‑то непонятному замыслу архитектора, располагался чуть позади двух домов, между которых стоял. Благодаря этому в квартире всегда было темно. Зато перед домом была небольшая лужайка. Осенью там на фоне красных стен цвели желтые цветы на высоких стеблях.

"И этой осенью здесь будут цветы", — подумала Кристина и улыбнулась.

Серафим был уже дома.

— Привет. Ты, вроде как обещал мне что‑то рассказать.

— Обещал? Кому? — не понял он.

— Пашке обещал. А если обещал, значит надо рассказывать. Я слушаю.

— Что ж я там наобещал? — пытался припомнить Серафим.

Кристина тем временем переоделась в домашнее: розовый халатик, дурацкий, но очень теплый, и шерстяные носки. Дом, как впрочем и почти все типовые дома этого района, был очень сырым и холодным. Девушка постоянно мерзла. Зато, благодаря этому, они никогда не ссорились из‑за старого кресла, которое оба любили. Не ссорились потому, что Кристина предпочитала сидеть на коленях у Серафима: так было теплее. Она не изменила своей привычке и на этот раз.

— Ну, что, рассказывать будем или нет? А‑то заинтриговал меня, а теперь вспомнить не можешь. Что же произошло сегодня утром у вас во дворе?

— А — а-а, во дворе. Так бы сразу и говорила. Убийство там произошло.

— Как будто я про убийства не слышала. Тем более — от тебя. Что‑то я сильно сомневаюсь, что это убийство чем‑то отличается от остальных.

— В том‑то и дело, что да.

— Да, ну?

— Я вообще не знаю, как его будут расследовать. Если и раскроют, то только случайно.

— Почему? — теперь Кристина заинтересовалась всерьез.

— Потому, что его как будто не человек совершил. Или, наоборот, — сверхчеловек.

— Так — так, это уже интересно. И почему ты так решил?

— Во — первых — собака не смогла взять след. Тогда послали за Ивановым с Джульбарсом.

— Иванов — это который крови боится?

— Он самый. Интересно, почему? Может, что‑то случилось? Он ничего не рассказывал. Странно, вроде — нормальный парень, а как увидит кровь, так ему сразу и плохеет.

— Мало ли кто чего боится. Ты, давай, не отвлекайся.

— Да, я его и не осуждаю. Он — мужик хороший — веселый, не злой. И к собакам подход умеет находить. Джульбарс с ним словно помолодел, а ведь его уже собирались списывать. Так, вот: послали за ними. Джульбарс вроде взял след, но вскоре потерял. А Иванов сказал, что след был слишком слабый — собаке было тяжело идти. А потом еще преступник прошел через стоянку, след и потерялся.

— Слушай, а откуда он узнал, что след был слабый? И чем ему помешала стоянка?

— По поведению собаки, конечно, как бы он еще узнал. А на стоянке воняло бензином и перебило собаке нюх.

А когда мы отпечатки сняли, так вообще чуть ни упали.

— Что, настолько нечеткие? И что в этом удивительного?

— Нет, вполне себе четкие, только пустые.

— В смысле — пустые?

— В смысле — без рисунка.

— Разве так бывает?

— Я тоже раньше думал, что не бывает. А теперь знаю, что бывают и такие. В базе данных таких отпечатков, естественно, не оказалось. И как его теперь искать — у всего города пальчики снять, что ли?

— Да — а, мало того, что преступник, так еще и мутант какой‑то.

— Видимо — да. Это же со стороны незаметно. Пустые пальчики не третья нога. Хотя, Милка говорит, что эти отпечатки выглядят так, как будто стерлись от частого употребления.

— Милка, это которая из лаборатории?

— Ну, да, а ты что — ревнуешь?

— Это к Милке‑то? Делать мне больше нечего.

— Подожди, я еще не все рассказал. Ведь и убили ее…

— Кого — ее?

— Да, бабу одну с нашего двора. Главное, зачем убили — непонятно. И не взяли ничего. И никаких следов борьбы. Как будто она просто спокойно стояла, когда ее убивали. И на пол вроде как не упала, а легла. И характер ран…

— Вздорный и тяжелый. Ты, давай без терминологии, а по делу.

— А ты больше перебивай меня. Так, вот: и раны у нее какие‑то странные: косые, резаные, явно очень острым оружием. Ровные. И выглядят так, как будто преступник всю жизнь в боевиках снимался и решил применить ценные знания на практике.

— Это как?

— Ну, как бы тебе объяснить…

— Ну, объясни уж как‑нибудь для тупых…

— Ну, почему сразу — для тупых? Просто я сам в жизни такое в первый раз вижу. Раньше видел, но только в кино. Представь, как в японском боевике герой с двумя мечами в руках: развел руки, скрестил, развел. И разрубил противника. И здесь было так же. Лезвия едва коснулись убитой, но перерезали ей вены на шее и руках.