Дороги богов

Ворон очнулся первым. Он низко склонился, дергая меня за руку. Я вынужден был повторить его жест и оставался согбенным до тех пор, пока мой наставник меня не отпустил.

Мы выпрямились — поляна была пуста. Солнце тоже куда-то делось, и все стало видно ясно и четко. Прямо перед нами высился крытый дерном длинный дом-полуземлянка, торчали колья с черепами, стоял стеной бурьян, чернело пятно кострища. Но нигде не было следов присутствия Судей.

— Не понимаю, — медленно выдавил из себя Ворон. — Они оставили мне жизнь?

— Они простили тебя, — сказал я.

Мой спутник покачал головой. На плохо слушающихся ногах он подошел к кострищу и, достав из калиты на поясе огниво, принялся высекать огонь. Я пошел за сушняком.

Вскоре в полукольце кольев пылал костер. Мы бросили в пламя хлеба, плеснули остатки захваченного еще из дома Ворона пива, поделив его на три части. Мысленно поблагодарив богов за решение их Суда, мы посидели на траве еще немного и, дождавшись, пока прогорит сушняк, собрались и повернули в обратный путь.

Ворон молчал так долго, что я решил, будто боги все-таки наказали его, поразив немотой. Только на ночлеге он подал голос.

— Я не верю, — сказал он. — Что-то не так!.. Ах, Олав Тополь, мне было бы гораздо спокойнее, если бы я знал, что меня ждет — даже пусть смерть!.. А так живи и мучайся неизвестностью!.. И про тебя они ничего не сказали! Куда нам теперь?

— Утром решим, — ответил я.

Глава 8

Совет князей в Новом Городе был позже. Перед отъездом в свои вотчины все они зашли на капище Перуна почтить богов и поднести им дары.

Зарница была на своем месте, когда мимо нее прошли князья и их ближники. Огнеслав и Ведомир вышли навстречу, заговорили с гостями. Зарница не слышала ничего, и Милонегу даже пришлось толкнуть ее локтем, когда старший позвал ее. В человеке, что стоял впереди, она враз безошибочно признала незнакомца из ее сна! Он что-то такое повестил старейшине Огнеславу, из-за чего тот подзывал ее к себе!

Зарница подошла. У нее что-то спросили — она поняла только, что надо согласиться, и кивнула. Взгляд ее остановился на князе. Тот сперва не рассмотрел ее, но потом вздрогнул и шагнул навстречу.

— Перуница! — воскликнул он и сжал ее пальцы в своих. — Магура Перуница, ты!

Не ведая, что молвить, Зарница застыла. Ей стало страшно, но она понимала, что не должна выказывать своих чувств.

— Я помню тебя, о воин, — наконец нашлась она. — И рада встретить вновь. Но я не Магура, я…

Князь мягко сжал ее пальцы, показывая, что ничего не надо говорить.

— Сами боги, — молвил он, — сами боги посылали мне знак. — Отвернувшись от девушки, он поднял глаза на изваяние Перуна. — Ты увидишь, Перуне господине, что не ошибся во мне! Я до конца пройду положенный мне путь. Своим мечом клянусь тебе в этом!

Он все придерживал Зарницу за руку. Девушка поглядывала на Будимира и не заметила, какими глазами смотрел на нее старый жрец Огнеслав.

Потом князья разъехались по своим городам, и по Руси началась сперва незаметная, но потом все более явная возня. По дорогам вдоль берегов рек скакали люди, плыли на лодьях и шли пешими, пробираясь в починки и лесные заимки. Зайдя в город, они вели беседы и зачастую получалось так, что потом, проводив гонца, мужчины доставали припрятанное до времени оружие, проверяли крепость ковки и прочность насадки топора или рогатины, лишний раз пересчитывали стрелы в туле и уходили на неведомый чужой промысел — охотиться за двуногой дичью. А оставшиеся одни женщины и подростки настораживались, готовые в любой день сняться с места и уйти дальше в чащобы. Люди сбивались в ватажки и спешили в ближайший городец, где их привечал князь или старейшина и откуда путь им был один — на Ладогу или Изборск, где сидели урмане.

Выступать было решено по слову княжеского гонца, и сроки уже поджимали, когда он наконец ворвался в ворота Нового Города. Упрежденная стража сразу проводила гонца на княжеское подворье — и через малый час город ожил. В путь должны были отправиться с рассветом.

Зарница не знала о приезде гонца — весь тот день она просидела в землянке на капище, запертая в ней, одинокая, в посте, ожидая своей судьбы. Старый Огнеслав не забыл, как князь Будимир узнал Зарницу на капище, и в один из дней подошел к девушке и упредил ее, что вскоре ее ожидает последнее испытание.

За нею пришли раным-рано, когда только запевали петухи в Славенске. Задремавшая было на голой лавке, Зарница вскинулась, когда отвалился засов и внутрь заглянул Милонег. Суровый и важный против обыкновения, он поманил девушку и отступил, давая ей дорогу.

Окружив ее, трое жрецов в сосредоточенном молчании отправились прочь с капища. Огнеслав шел впереди, пристукивая посохом о землю. Ведомир и Милонег шествовали по бокам, неся что-то в мешках. Не спрашивая ни о чем и лишь осторожно заглядывая в нахмуренные отрешенные лица, Зарница поняла, что предстоит нечто значительное.

Огнеслав выбрал в роще неподалеку глухое место. На поляне буйно росла высокая и густая, несмотря на осень, трава, не знавшая ноги человека. Вокруг смыкали кроны стоеросовые деревья, коим не грозил топор. Стояла полная тишина, не нарушаемая даже шорохом ветра в вышине. Оставив Зарницу озираться, младшие жрецы прошли вперед и занялись костром, уминая траву. Огнеслав, что, выйдя, застыл, подняв лицо к светлеющему утреннему небу, очнулся и в первый раз обратился к Зарнице, легонько толкнув ее вперед. Девушка сделала несколько шагов ближе к готовящемуся кострищу и услышала позади себя тихое бормотание. Шагая широко и твердо, Огнеслав пошел обходить поляну по кольцу, бормоча заговор:

— Чур-Чурило, стар-перестар! Ты лежи-лежи полеживай, ты сиди-сиди посиживай, ты ходи-ходи похаживай и от нас отваживай!.. Чур-Чурило, стар-перестар!

Покрытая холодной осенней росой трава примялась под его ногами, образуя круг, в котором стояла Зарница, и уже затеплился, шипя, костерок. Милонег и Ведомир успели выйти из круга, оставив девушку наедине со стариком. Она успела вскинуть на Милонега глаза — и тут Огнеслав набросил ей на голову белое полотно.

Зарница застыла, забыв даже дышать. В ушах противно зазвенело, и она смутно услышала голос Огнеслава:

— Во имя Даждьбога-Солнца, во славу Перуна-громовержца! Старое отринь, новое прими!

Что-то толкнуло под лопатку, уколов. Ожидая большего, Зарница сжалась в комок, зажмурилась. Как сквозь сон, она почувствовала еще два легких касания к голове и шее и услышала бормотание Огнеслава. Что он говорил, девушка не разбирала — она умерла и для нее были запретны слова живых. Лишь отдельные звуки еще узнавались, но как мертвец-упырь не различает людей меж собою, так и она более не понимала смысла сказанных слов и ждала только одного — воскрешения. Хотелось закричать, но язык прилип к пересохшей гортани.

— Перуне светел, Перуне славен! Бог ночи и дня, бог, пославший огонь, бог всех людей, Перун-бог! Слава тебе во всевышних!.. Прими к себе деву сию, дай ей жизнь новую, одари ее силой да благостью своею! Пробуди ее ото сна смертного! Гой, Перуне светел! Гой, Перуне славен! Гой!

В два голоса клич подхватили Ведомир и Милонег. Эти крики долетели до слуха Зарницы, и она чуть было не отозвалась — крикнула душа, рванувшаяся ввысь. В следующий миг с нее сорвали полотно, и Огнеслав воздел руки к небу:

— Именем Перуна! Восстань, Перуница! И да будет имя тебе — Борислава!

Бережно, словно хрупкую ладошку новорожденной, старик принял ее руку и вывел из круга.

— Слава Бориславе! — возгласил он.

— Слава! Слава! — подхватили Ведомир и Милонег.

Они подошли к девушке с двух сторон, кладя руки ей на плечи. Но сама она видела только улыбающееся широко и светло лицо младшего из них.

— Мы принимаем тебя, сестра! Борислава, жрица Перунова! — молвил он.

Ведомир, оторвавшись на миг от новой сестры, поднес ей братину, в которой плескался заготовленный загодя мед. Зарница двумя руками приняла братину, поднесла было ее к губам — но помедлила. Обернулась на огонь, через который она перешагнула, выходя из круга, где умерла ее прежняя жизнь, и, поклонившись костру, плеснула на него из братины: