Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера

Справочники были написаны Полем Синклером.

Разносторонняя он личность, черт его дери! Военный, политик, писатель, капитан космического корабля… интересно, это все его ипостаси, или есть еще что-то? Всё вместе это попахивало раздвоением личности. Или гениальностью, тут же поправил я себя. Но ведь, грань между двумя этими состояниями так мала, что порой даже незаметна. Взять ту же Джой: хоть и гений математики, но редкостная стервоза. А Питер? Помнить в течение долгих лет о том, что он убил человека, но "давить" в себе любое проявление жестокости — это что, нормально?

Я привычным жестом взлохматил себе волосы. Ну, слава Богу, у меня все хорошо хотя бы с этим. Я — не гений, а самая обыкновенная посредственность со способностями к шахматам, и не псих, хотя мне и довелось бывать в лечебнице. Со странностями, конечно, но у кого их нет?

Да, странности, Чарли Рихтер, это твой конёк, подумал я невесело. Но, по крайней мере, я не мог похвастаться тем, что меня разыскивали власти всех стран мира. И это, определенно, было неплохо, учитывая, что меня могло ждать подобное будущее.

Я выключил считывающее устройство компьютера, и посмотрел в иллюминатор. Диск Земли был почти невиден, но в небольшой точке, мерцающей мягким голубым огнем, было столько непонятной теплоты, что захватывало дух. Никогда этого не понимал — этой странной тоски тех, кто однажды побывал в космосе, по открытому пространству. Но, если удастся когда-нибудь сбежать с "Квебека", я тоже буду скучать. И по черноте в иллюминаторе, и по колючим искоркам звезд, и по голубовато-белому шарику, который светил только мне.

Дверь открылась, и я увидел в проеме высокую фигуру Синклера.

— Разрешишь войти, — церемонно сказал он. Я усмехнулся:

— Вы уже вошли, безо всякого на то разрешения. Может быть, хватит лицемерить?

Поль Синклер подошел к столу, кинул взгляд на валяющиеся коробки из-под книжек и удивленно поднял бровь.

— Увлекаешься? Ах да, помню, ты упоминал.

Я пожал плечами. Беседовать с Синклером мне не то чтобы не хотелось, но я уже успел понять, что ответов на мои вопросы он не даст, а выслушивать заведомо неправдоподобные истории про якобы существующую войну против глобализации, я не хотел. Не верю я в это. Только дурак может выступать против того, что неизбежно. Капитан "Квебека" может и был малость тронутым, но на идиота не походил.

— Вы, вероятно, тоже, — заметил я.

— Немного, — хмыкнул Синклер, — Вообще-то, я военный летчик, но после прихода в политику пришлось получать гражданское образование, и я выбрал историю. Меня она привлекала с детства. А тебе что нравится?

— Хотите оплатить мое обучение в Йеле или Оксфорде? — саркастически спросил я, — Спасибо, как-нибудь перебьюсь.

Его лицо скривилось:

— Слушай, я понимаю, что в сложившихся обстоятельствах ты вряд ли от меня в восторге, но можно было бы нормально разговаривать со старшим по званию!

— Я у Вас не служу, ясно?

— И, по всей видимости, карьера военного тебя не привлекает вовсе. Ты хотел бы заниматься наукой? Или бизнесом?

Откуда я знаю, что бы хотел делать в обозримом будущем, едва не сказал я. В конце концов, для начала мне хотелось бы вернуться на Землю и уж там заниматься поисками профессионального самоопределения.

— Знаете что, — начал я, основательно себя взвинчивая, — Совсем необязательно выдавливать из себя интерес к моей скромной персоне. Не проще ли просто сказать, что от меня требуется? И только не говорите, что решили удостоить своим вниманием бедного сироту — мне отлично жилось без Вас и Ваших сумасбродных идей!

— Мальчик, а что если мне просто стало тебя жаль, такой вариант тебе в голову никак не мог придти? — Синклер разозлился тоже.

Я скрестил руки на груди и уставился в его лицо:

— Настолько жалко, что Вы решили похитить меня из дома, от семьи, в которой ко мне замечательно относятся, силой увезти на чертов космический корабль, и держите меня теперь здесь против моего желания? Вы, должно быть, не уступаете по милосердию самой матери Терезе!

— Поверь, на это есть свои причины.

— Какие? Какие могут быть на это причины? Разве что Вы собрались взорвать к чертям собачьим весь Чикаго с окрестностями! — выпалил я, и вдруг заметил, что в лице бывшего премьера Канады что-то нервно дернулось.

Что? Нет, этого не может быть, просто не может быть, по определению. Потому что это глупо и нерационально, и вообще невыполнимо.

Синклер развернулся к выходу, но я успел перерезать ему дорогу у самой двери.

— Скажите, что это не так!

— Мальчик, отойди с дороги.

— Даже и не подумаю! Что вы задумали? — незаметно для себя, я начал кричать, — Да отвечай же, ты, придурок! Твою мать, отвечай!

Синклер без слов и особых нежностей швырнул меня в сторону, и вышел.

Я не удержался от того, чтобы тоскливо завыть, сидя на полу и обхватив себя руками. Впервые в жизни мне было страшно от неизвестности.

* * *

— Волинчек, нужно поговорить!

— Давай позже, у меня сейчас работа, — Лукас, в накинутом на плечи белом халате, выглянул из научного отсека. Слава всем богам, я успел выловить какого-то ботаника у входа в лаборатории и попросил позвать Волинчека.

— Позже? Насколько позже? Чтобы Синклер успел уничтожить всю Америку к чертям собачьим!

Кажется, я это проорал. Лукас вышел в коридор и внимательно огляделся:

— Рихтер, давай потише. Что произошло?

— Ты знал?

— О чем? Мать честная, ты можешь говорить спокойно, или это в тебя физиологически не заложено?

— О том что Синклер собирается сделать? О том, что он собирается уничтожить Чикаго, а может и весь мир, я не знаю… Черт, черт, черт!

Впервые я увидел в глазах Волинчека что-то, отдаленно напоминающее эмоцию — до этого его самообладание было великолепным.

— Тихо, — сказал он, — Сейчас мы куда-нибудь спрячемся и поговорим. И ты мне все объяснишь, ага?

Я кивнул. Его уверенность в себе меня немного успокоила. Я бы сгоряча натворил дел и ничего бы этим не добился, а Лукас хоть и являлся, в моем представлении, потенциально опасным соперником, был старше и вроде бы умнее.

Больше всего на свете я хотел сейчас оказаться в какой-нибудь норке и не казать оттуда носу, пока кто-то поответственней разбирается с ситуацией. Как же все глупо случается: тот, кто ничего никогда не решал даже в собственной жизни, и здесь тоже ничего не сможет решить.

Комната Волинчека была завалена книгами и расчетами, несколько компьютеров было включено, и мониторы мерцали в углах. Одним движением он их выключил, и уселся на стул. На столе я увидел небольшую модель флайера с дистанционным управлением.

— Говори.

— Он увез меня с Земли, потому что ему стало меня жаль. Он сам сказал.

— Но это еще не равнозначно уничтожению целой планеты, — скептически заявил он, — А почему жаль-то?

— Потому, — огрызнулся я, — Включи свои пресловутые мозги, умник!

О, Господи, как же легко было с понимающим всё — даже то, что не надо — с полуслова Питером!

— Я не понимаю, — признался Лукас через какое-то время, — Дело в чем-то личном?

— Да, в личном!

Вид у него действительно был непонимающий.

— Я — сирота. Мелани и Лоуренс Чейсы оформили надо мной опеку после того возвращения в Чикаго, так что я в круглом выигрыше и нет ни малейшего смысла меня жалеть. Синклер меня почему-то изучает с самой первой нашей встречи, поэтому он меня и увез. Неужели Джой не говорила? — вырвалось у меня машинально, — Ну, включай свою хваленую логику, гений ты или нет?!

Волинчек посмотрел на меня понимающими глазами. Ну, наконец-то….

— То есть…

Я кивнул.

— Ага. Понял ты все правильно.

Лукас пробормотал длинную фразу на чешском, из которой я узнал лишь пару неприличных слов и предлогов, хотя общий смысл угадывался безошибочно.

— Я думал, Синклер собирается обосноваться на Луне, — наконец перешел он на английский, — А корабль ему нужен, чтобы спугнуть Земные Федерации. Мы все так думали, наверное, — то ли от волнения, то ли еще от чего, но его акцент сразу стал ощущаться намного явственней. Мне нравятся восточноевропейские языки, но ударения при переходе на английский представители этой группы ставят ужасно.