Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной (СИ)

— Значит, я зову вас обеих, — не смутился он ни на минуту. — Она ведь сможет пойти, ей это не будет тяжело? А маму я предупрежу, она тактичный человек, она не позволит себе ничего лишнего.

Мама у него была замечательная. А Ясмина проявила неожиданный энтузиазм — и согласившись пойти на это мероприятие, и там. Она так старалась казаться живой, так старалась выглядеть адекватно. Делала вид, что внимательно слушает, пыталась отвечать, если к ней обращались, и даже поднимала вместе со всеми бокал куда ей, по моей просьбе, налили воды.

— Как она определяет, где бокал? — недоуменно шептал мне на ухо Андрей, глядя как четко и без предварительного ощупывания Яся берет тот или иной предмет. — Я же видел ее тогда без очков…

— Никак, — качаю я головой. — Ощущает.

— А я все думал, как же она гуляет одна по обрывам?

— В темноте скорее я сверну себе там шею. Или ты.

— Твоя сестра — очень сильная женщина.

— Да, — киваю, глядя на то, как гордо расправлены Яськины плечи, как спокойно кивает она что-то нашептывающему ей мужу одной из Андреевых сестер. Очень бледная, белее своих волос, но все еще невероятно красивая. И это платье цвета морской волны, которое я шила для нее сама, отчаявшись найти в магазинах хоть что-то приличное для беременных, ей очень шло, я могла собой гордиться. Хотя шить я не любила, и искренне думала в детстве, что мама зря тратит время, обучая меня этой науке. А вот пригодилось.

Ясмина продержалась часа два. Потом сознание отключилось и она безвольно откинулась на спинку стула. Обморок списали на беременность и духоту, Андрей перенес Ясю в соседнюю комнату и уложил на кровать. К гостям она больше не вышла. А я была вынуждена поить ее кровью прямо там, потому что иначе силы ей было уже не восстановить. К счастью, нас не тревожили, Андрей позаботился.

Но он же и заметил, как сильно я бледна, когда вышла обратно в общую комнату.

— Маша, что-то случилось?

— Нет. Все нормально. Сделай вид, что все хорошо. Не надо привлекать…

Он пододвинулся ближе, позволяя мне откинуться ему на грудь.

— Ты вся дрожишь. И руки совсем ледяные.

— Пройдет, ты же знаешь. Подай воды.

Подал. И помогал мне держать бокал, словно боялся, что иначе я его уроню. Я не возражала, руки действительно дрожали. Мне бы отлежаться, но я и так пробыла с Ясминой слишком долго.

— Кровопотеря обычная, банальная? — тихонько поинтересовался Андрей, когда я напилась.

— Не надо. Мы договаривались, ты в это не вмешиваешься.

— Тогда просто подтверди, что это именно то, во что я «не вмешиваюсь», чтоб я не искал другой причины.

— Другой не ищи, — вынуждена согласиться я. — И не переживай, ты же знаешь, все восстановится.

Он глубоко и неодобрительно вздыхает, крепко обхватывая меня обеими руками и прижимая к себе. До конца вечера он крайне рассеян и задумчив, и так и не выпускает меня из объятий. А я временами просто дремлю, благо все радостно смотрят телевизор.

Домой Андрей отвез нас на такси, лично помог довести Ясмину не просто до комнаты — до кровати. Но все же вопросов при ней задавать не стал. Ушел, пожелав нам счастливого Нового года. И хорошо-хорошо отдохнуть.

На следующий день Андрей приехал после полудня и увез меня смотреть реликтовые сосны в местном заповеднике. Сосны, росшие на голых скалах высоко над морем, впечатляли, а безлюдность этого красивого места завораживала. Мы были одни, где-то выше тревог и забот. Внизу синело море, удивительно спокойное сегодня, в воздухе пахло смолой. Вот только Андрей был как-то слишком задумчив.

— Ты мне расскажешь о своем детстве? — попросил он.

— О детстве? Даже не знаю, о чем. Оно было обычным.

— Хоть расскажи, где росла — это был город, деревня, хутор? Или это сразу было… некое очень закрытое заведение?

— Город. Не очень большой. Вроде вашего, может, немного больше. Только у вас город-курорт, а у нас был город науки.

— Город науки? — услышанное ему не сильно понравилось. — Где ставили эксперименты на людях?

— Да нет, самый обычный город. Просто вырос вокруг университета.

— В этой стране не так уж много университетов, — недоверчиво косится он. — И я не знаю ни одного в маленьком городке.

— А я никогда и не утверждала, что это было в этой стране.

Он сбивается с шага. Потом предлагает присесть. Мы устраиваемся у обрыва, на изгибе ствола одной из сосен, тянущейся почти параллельно земле.

— Но ты русская, — скорее утверждает, чем спрашивает он, словно он пытаясь этим фактом оспорить саму возможность «другой страны».

— Откуда такая уверенность? Знаешь, за последний год я выучила столько национальностей, к которым могли бы принадлежать мои предки…

— Но русский язык для тебя родной.

— Мне казалось, у меня не слишком правильное произношение.

— Не слишком, — соглашается он. — Особенно, когда волнуешься. Ты еще и такие обороты в речь вставляешь… Но именно эти обороты и убеждают, что языком ты владеешь с рождения. Я все думал, что же за диалект, что за изолированный регион?.. Да еще чтоб Ньютона не изучали, кино не смотрели…

— Придумал?

— Как? Наоборот, ничего не сходилось. Закрытая больница? В которой ты ходишь по ресторанам? Закрытый город? Но на сколько надо закрыть город, чтоб там свой диалект языка образовался?.. А тут еще твоя Яся…

— А что Яся? — тут же напрягаюсь я.

— Ну, во-первых, она тебе не сестра. Я бы сказал, вообще не родственница.

— Не все сестры похожи.

— Не все, — соглашается он. — Но она еще и росла совсем в другой языковой среде. Для нее русский точно иностранный.

— И с чего ты взял?

— Слышу. Короткие простые фразы, сильно заметен акцент. Не могу сообразить, какой. Но это точно не диалект, вроде твоего.

— Я сильно бы удивилась, если б сообразил, — невесело улыбаюсь я. — Нет такого языка, Андрюш. Нет такой страны. Ну а народа такого не просто нет, а и вовсе — не бывает. Не существует. В природе не может быть. А всем, кто с подобным не согласен, предлагается очень сильно подумать.

— И страны не бывает, и народа не существует, и языка никто не слышал. Прямо девочка из-за Темных гор, никак не меньше, — легкомысленно усмехается на это Андрей. — В лучших традициях детских ночных страшилок. — И тут же замирает, став вдруг невероятно серьезным. — Нет.

— Нет, — послушно киваю, — конечно же, нет.

— Но там нет жизни! — убеждает Андрей, словно я с ним спорю. Даже на ноги вскакивает, не в силах усидеть на месте. — Страшилки страшилками, это детский фольклор, а в реальности там мертвая выжженная земля. Смертельные дозы излучения. Радиоактивный космический пепел, оставшийся после столкновения с гигантским метеоритом. Я читал в серьезных научных изданиях…

— Да, — соглашаюсь. — Мне тоже рассказывали.

А он смотрит на меня совершенно безумными глазами и, по-моему, не слышит ни слова.

— У вас там, — произносит, наконец, осторожно после длительной паузы, — хоть деревья-то есть?

Я открываю рот, собираясь что-то ответить, а слова не идут, просто шлепаю в растерянности губами, как рыба. Он понял… Он понял, но все, что его волнует, это видела ли я в детстве деревья?! Я, кажется, смеялась. Очень долго и почему-то до слез, а он обнимал меня, целовал, успокаивал. И все повторял, что никогда и никому не отдаст, никому не позволит меня потревожить, что я его самое большое сокровище, его самая сокровенная тайна, которой он не намерен делиться никогда и ни с кем. И мне не надо его бояться. Кого угодно, только не его.

— Есть там деревья, — отзываюсь, наконец, скользя рукой по его волосам. — И бескрайние леса, и голубые озера, и чистые реки. А смертельные дозы излучения — это в Бездне, если только. Да и то, ее сейчас саркофагом закрыли, она уже не опасна.

— А Бездна — это у вас что?

— Гигантский разлом в земле. Результат того самого космического катаклизма, к которому, для большей путаницы, приплели метеорит. У нас она служит естественной границей: по одну сторону мой народ живет, по другую Яськин.