Гражданин Империи

Улуша стала ребенком. Маленьким восьмилетним ребенком. Ручки-палочки, худенькое тельце, копна неухоженных белых волос. «Вся в мать, вся в мать!» – твердили окружающие, словно издеваясь. Ей это почему-то было неприятно. Почему – она поняла позже, когда смогла в полной мере осознать, что означает слово «дочь» и слово «незаконнорожденная».

Мать свою она невзлюбила сразу. За все те унижения, за все то, что приходилось переживать каждый день от жестоких сверстников. Невзлюбила – и сторонилась, раз и навсегда возведя между этой женщиной с холодными рысьими глазами и собой невидимую стену. И никому не дано было прошибить ее. Впрочем, никто и не пытался. А вот отца своего Улуша, как ни странно, любила. Да и он ее, впрочем, тоже. И хотя верховный ведун Ошарин обладал воистину крутым нравом, к любимице своей относился он ласково и часто баловал. О Всемогущий Володарь Животворящий, как же она была благодарна ему за это!!! Улуша вспомнила, как отец оказался однажды невольным свидетелем одной неприятной сцены. Шиман с Личугой затащили ее, как водится, за крамар, и долго хлестали под коленями огнистой жжечкой. Вот что следует называть настоящей болью! Потеря руки или ноги по сравнению с этим – так, баловство. Но Улуша не плакала. А чего ей плакать то, если такие игрища случались едва ли не каждый день? Она и сейчас не потратила бы на них ни слезинки – просто случайно встретилась взглядом с глазами отца и зарыдала навзрыд, к вящей радости своих мучителей. Но не от боли плакала она, нет. От стыда и бессилия, что ранили гораздо сильнее, чем боль.

Отец постоял, глядя на экзекуцию черными от ненависти глазами и ушел. А наутро ее вызвали в камлу. Вот так, в одно мгновение, может измениться такая устойчивая, казалось бы, жизнь. Улуша улыбнулась, вспомнив с благодарностью этот день. Впоследствии отец научил ее всему: как вызывать дождь, мор, ветер, как убивать людей их же собственными руками, какую мару следует вызывать и в каких случаях, как правильно, с возможностью возвернуться, принять облик животного, человека или птицы. Многому, слишком многому научил ее отец за четырнадцать лет их совместной жизни! Улуша была отличной ученицей. ЛУЧШЕЙ. Единственное, что старый Ошарин так и не успел привить своей любимице – это ясное понимание того, что любой человек смертен. Излишне смертен. И временами простить его, сохранив тем самым огонек жизни – гораздо больший подвиг, чем его физическое устранение.

Не успел отец. Не смог успеть. Улуша вспомнила всех троих своих сестер: Танчу, Лэйлу, Маричку. Их жизни унесли демоны в серых хламидах с прямоугольными коробами за плечами, наполненными огненной жидкостью. Напали подло, ночью. Испепелили заживо все селение, двадцать восемь десятков душ одними махом отправив в чертоги Всемогущего Володаря. Улуша сама тогда спаслась чудом – в мгновение ока она создала мару, слизнув облик одного из них: серокожего лысого чудовища со стеклянными глазами и хоботом вместо носа, что заканчивался матово поблескивающим то ли наконечником, то ли сосудом. Так в этом облике и скрылась. Как Улуша оказалась в лесу, когда умудрилась сбросить личину демона, она и сама не помнила. Степь, деревья, кусты, даже ветер – все было пропитано одним-единственным страшным словом: ЗОНДЕРКОММАНДЕР.

Она замотала головой, сбрасывая ужасающие наваждения прошлого. Взгляд ее вновь сделался осмысленным и острым. Демоны уже не купались. Они стояли на берегу, озираясь по сторонам. Чтож, старший демон не глуп – наверняка предупредил своих слуг о том, что поблизости кто-то есть. Ну да это не беда, они все равно бессильны. Горстка будущих мертвецов. Улуша вытянула растопыренную пятерню ладонью вперед. Прищурилась, прикидывая с кого начнет. С сероокого. Он самый опасный, он причина всех зол. «За Танчу, за Лэйлу, за Маричку, за Ошарина», – прошептали беззвучно ее губы, а ладонь задвигалась сама по себе, словно отдельно от тела, сплетая паутину смерти вокруг бычьей шеи своей цели. Демон начал задыхаться, лик его побагровел, а глаза с удвоенным рвением забегали по кустам в поисках невидимого врага. Улуша ухмыльнулась. Нет, не подарит она ему быстрой смерти, не дождется. Ухмыльнулась – и вдруг почувствовала странное жжение в области груди. С каждым мучительным вдохом демона оно становилось все сильнее. Володарь! Она сунула руку за пазуху, коснулась статуэтки Животворящего и тут же отдернула ее в страхе. Володарь гневался!!! Гневался на нее, Улушу! Гневался за то, что благодаря ее стараниям корчился на земле сейчас старший демон, закатывая свои глаза (теперь, кстати, не такие уж и прекрасные) к безучастному небу. Что она сделала не так? Разве демоны не враги, разве не убивают все живое, к чему могут дотянуться их алчные руки?

Статуэтка жгла. Жгла с немыслимой силою. Стоп! Хватит!!! Улуша прервала плетение смертоносной паутины и жжение тотчас же прекратилось. Воистину неисповедимы пути Володаря! Она извлекла статуэтку на свет божий и вгляделась в лик Всевидящего Старца. Та была все еще теплой, но Старец, похоже, уже успел сменить гнев на милость. Глаза его уже не метали молнии, сурово сведенные брови вернулись в свое естественное положение, тонкие губы изогнулись в едва заметной улыбке. Слегка глумливой, как показалось Улуше.

– Володарь, куда теперь ведет моя дорога? – произнесла она нараспев, уже не заботясь о том, услышат ее демоны или нет. Статуэтка вывернулась из рук Улуши и упала на землю. Лик ее был повернут на сероглазого демона, который сидел сейчас, потирая шею обеими руками и что-то недовольно бурча себе под нос. Вокруг него, явно напуганные, бестолково суетились слуги.

Улуша подняла статуэтку и бросила ее вновь.

– Володарь, куда теперь ведет моя дорога? – повторила она свой вопрос и статуэтка снова упрямо указала на старшего демона. Ошибки быть не могло. Володарь хотел, чтобы она, Улуша, приняла смерть от рук сероглазого. Чтож, за два года скитаний после смерти отца она успела уничтожить немало демонов. А теперь вот, значит, пришел и ее черед. Долг крови уплачен, так зачем же жить дальше, зачем быть этому миру обузой? Улуша вновь надела статуэтку на шею (пускай Володарь Животворящий видит ее последние минуты), встала во весь рост и пошла вперед, гордо расправив плечи да напустив на лицо счастливую улыбку. Пусть все, все видят как она, Улуша, приветствует свою смерть!

* * *

Степан сидел на корточках у кромки воды и тихо матерился, ощупывая обеими руками свою многострадальную шею. Ему все еще не верилось в счастливое избавление от боли. Как так? Вот не было ее, а потом вдруг бац – появилась. И когда он уже всецело готов был отдать Богу душу – боль чудесным образом исчезла, оставив о себе в качестве напоминания лишь синюшного цвета шею да распухший вареником язык. А может во всем виновата вода? Бактерии там какие-то в ней или палочки. Но с другими то все нормально. Радченко вон до сих пор воду хлещет, виновато поглядывая на своего командира. Мол: ты уж прости, брат, но тебе все одно помирать, так я хоть напьюсь вволю.

– Вам уже лучше? – над ним склонилась Женя. В руках у нее был смоченный в воде бинт. Ну да, конечно, даст он ей перевязать себе шею новой удавкой!

– Нормально все,– прохрипел Степан и вновь прислушался к своим ощущениям. И вправду нормально. Чертовщина какая-то! – А это еще что? – глаза его едва не вывалились из орбит при виде выходящей из лесу диковины. Девушка. Грациозная, загорелая, фигуристая. Словно со страниц «Плэйбоя» сошла, ей богу! А глазищи–то какие! Степан заглянул в них и обомлел: желтые они у нее, как у рыси. Идет неспешно, повиливая бедрами. На губах – улыбка. Где-то Степан уже видал такую. Точно. Так старый знахарь улыбался перед смертью.

– Это сирть,– проговорил он и потянулся к парабеллуму. Никакой реакции. Девушка шла себе прямиком на них, не обращая ровно никакого внимания ни на пистолет Степана, ни на ощетинившихся винтовками его спутников. А вот руки у нее – пусты. Ну и как в такую выстрелишь? А, впрочем, не стоит расслабляться. Может у нее за спиной какая-то хреновина подвешена наподобие той, серповидной. Национальное оружие, мать его.– Не стрелять,– предупредил Степан на всякий случай. Впрочем, никто и не собирался, похоже.