Гражданин Империи

Не лучше выглядят и другие. Радченко вообще отстал. Плетется в хвосте, тяжело дыша. В правой руке – носовой платок. Вытирается, выжимает его время от времени, и вновь прикладывает к вспотевшему черепу.

Степан поднес к покрасневшим глазам бинокль. Кстати, а что с глазами? А ничего хорошего, похоже. Он прислушался к своим внутренним ощущениям. Так и есть: аллергия. Наверняка на пыльцу какого-то растения – вон сколько ее носится в воздухе. Хорошо если только этим дело и ограничится. Кстати, а что это там вдали виднеется? Куча тряпья какая-то? Да нет, труп высохший. Тряпье болтается на нем как на вешалке под порывами ветра. И поза какая-то странная у трупа. Стоит труп. На одной ноге. Приблизились ближе и Степан даже присвистнул: нет, не на ноге стоит труп. Тонкий шест протыкает его насквозь. Верхняя часть торчит из прогнившей грудной клетки ближе к ключице, нижняя часть вбита глубоко в землю строго перпендикулярно. Форма армии вермахта на трупе. На груди – два наградных немецких креста и орден за мужество с трехглавым орлом. Редкий орден, надо сказать. Не иначе как из рук самой императрицы выданный. Они подошли совсем близко. Да, нехорошей смертью умер солдат. И, возможно, совсем не скорой. Степан приблизился впритык к погибшему и потрогал штырь. Дерево. По толщине – один в один как прут арматуры, а твердое – как металл. Присмотрелся более внимательно и углядел на высохшей шее тонкую цепочку с аусвайсом. Так, а вот это мы возьмем, пожалуй. Нет ничего хуже когда воин пропадает без вести. Тяжело это и больно для тех, кто любит и ждет. Подозвал Радченко. Приказал порыться в карманах трупа. Из чистого садизма, наверняка зная, что ничего ценного для них там не отыщется. На его позеленевшее лицо смотрел потом без капли сострадания: пускай помается, соня, в следующий раз будет порасторопнее и уж точно не посмеет заснуть на боевом посту. Да, а пить, пожалуй, хочется все больше. При такой жаре организм воду теряет с немыслимой скоростью. Нечего сказать, денек выдался, что надо. Как по заказу, мать его.

– Бавин, дай пулемет понесу.

– Не надо, я сам,– Дмитрий буквально шатался от усталости. Невысокий, в прыщах весь, слова из него лишнего не вытянешь. Каким только волшебным образом он умудряется вызывать симпатию?

Степан силком отобрал у парня пулемет, бросил последний взгляд на останки неизвестного солдата и побрел дальше. Туда, где по его прикидкам было очередное селение врага. В том что врага – он теперь не сомневался. Ни на йоту. И никакая его теория об общности славянских корней и корней сиртей не могла поколебать это стойкое убеждение. Кто как не враг проткнет живого человека насквозь и оставит умирать под палящим степным солнцем?

Радченко сломался. Упал, хлюпая носом, наземь, ткнулся мордой в полынь да так и застыл, вздрагивая всем телом. Пришлось сделать привал. Лежали молча, закрыв глаза, вдоволь наслаждаясь желанным покоем. Затем также молча встали и пошли.

Полдень. Степан поднял глаза к небу. Ни облачка. Ну и черт с ним. На ходу наклонился, сорвал пук наиболее понравившейся травы. Пожевал, высасывая из нее крупицы горьковатого сока. Не ошибся ли он в своих предположениях? Стоило ли вообще покидать насиженное место вблизи лагеря сиртей? А какая в сущности сейчас уже разница? Никакой. Лучше уж хорька поймал бы – укорил он сам себя. Все больше толку будет, чем самоедством заниматься. И вправду: та часть степи, по которой они сейчас ступали, кишмя кишела какими-то животными. Хорьками ли, тушканчиками – Степан не знал. Для него что хордовые, что беспозвоночные – все едино. Главное, что их было много, и были они величиной со взрослую кошку. А это, как ни крути, уже мясо. Его тренированный взгляд упал на самого упитанного: тот как раз вылез из своей норы и, встав на задние лапы, застыл, заинтересованно следя бусинками черных глаз за подходящими людьми. Ишь ты, какой смелый! А мы его сейчас из парабеллума!

Два выстрела слились в один. Первым, к стыду своему, Степан промахнулся. Виноваты в этом, несомненно, были жара, усталость, да нечеловеческая жажда. Второй выстрел попал зверьку прямиком в голову, выбив у того из черепа последние остатки мозгов. Степан огляделся по сторонам. Неа, не пугают зверьков звуки выстрелов. Да и сами люди не пугают. Глуповаты зверьки от природы, ну да нам это как раз и на руку. Мы сейчас по-тихому попробуем, без применения табельного оружия. Не таясь, он подошел впритык к очередной жертве и едва заметным движением кисти свернул ей шею. Повторил данную операцию еще четыре раза и в его распоряжении оказалось в общей сложности уже пять довольно увесистых тушек. Были они еще теплыми: бери, разводи костер да жарь себе – и будешь вознагражден вкусом нежнейшего мяса. Но есть почему-то не хотелось. А может ну его, пулемет этот? Выпить из кожуха воду, необходимую для охлаждения ствола? Мысль эта настолько завладела вниманием Степана, что он даже с Рядновым поравнялся. Напомнить чтоли, какое тот на плече сейчас сокровище тащит? А впрочем, лес рядом. Наверняка скоро в поле зрения появится. А там, глядишь, и селение сиртей. На том и порешил. На ходу рассовал добычу по вещмешкам ребят и прибавил шагу.

Селение было. Вот оно. Не марево, не мираж. Люди ходят между шатрами, несметные стада клещей табунами по округе пасутся. Но самое главное не это, нет. Самое главное – узкая полоска реки, что проходит совсем неподалеку. Причудливо изгибаясь, она упирается в лесную чащу, чтобы затем, пропетляв по ней малость, снова уйти в бескрайнюю степь.

Чертыхаясь, что приходится так много терять драгоценного времени, они заставили таки себя сделать порядочный крюк, пройдя далеко за пределами видимости сиртей. Углубились в лес, едва ли не бегом достигли русла реки и, побросав на ходу оружие да вещмешки, с разбегу прыгнули в холодную, как лед, воду. Наслаждение, которое испытал Степан в этот момент, было сродни оргазму. А затем он вновь ощутил на себе чей-то внимательный, всевидящий взгляд.

ГЛАВА 5

Улуша, четвертая незаконнорожденная дочь ведуна Ошарина, со смешанным чувством удивления и ненависти рассматривала рослого сероглазого демона. Тот вел себя словно ребенок: бросил свою железную палку на берегу и с таким блаженным выражением на божественно прекрасном лике окунулся в воду, словно вовсе не испытывал никаких опасений за свою никчемную, трижды проклятую Володарем жизнь. На что он надеется, интересно? Улуша перевела взгляд на его слуг. Низшие демоны вели себя в точности, как и их господин. Даже кривоногий толстый сатир был все еще жив. Вон он хлещет воду наперегонки с остальными, наполняя до отказа необъемный пузырь живота. Почему, спрашивается, светлоликий не убил его сразу? Наверняка знает ведь, что по его вине они лишились еды и воды. А может быть он догадался, что козлоногий ни в чем не виноват, что это Улуша приспала его на посту? Врядли. Даже ребенок знает, что демоны не обладают магией в том смысле, который она вкладывает в это слово. Вот магия мертвых предметов им подвластна, это да. Мертвая магия мертвого мира.

«Убью светлоликого демона!» – внезапно решилась Улуша, и тот вдруг испуганно дернулся, словно услыхал ее мысли. Чует! Как есть чует! Даже повернулся в ее сторону! Чует, но не видит. Улуша сжала в кулаки потные ладони и напряглась, создавая мару. Не видит, не может видеть. Не дано ему тягаться в мастерстве с Улушей, этому жалкому выкидышу. Успокоенная, она вновь подняла глаза на старшего демона и столкнулась с его взглядом. Столкнулась – и растворилась в нем вся без остатка, а внизу живота стало очень тепло. Определенно, демон этот какой-то особенный. Обладает своей, странной магией. Улуше удалось вернуться в себя с превеликим трудом. Еще мгновение – и демон покорил бы ее, а затем, когда она не смогла бы уже удерживать мару, нашел ее трепещущее тело в кустах. И что сделал? Убил, наверняка бы убил! Все демоны убивают. Это их жизнь, их вторая натура. Улуша вздрогнула так, что треснула под ногами ветка. Успокоиться! Немедленно успокоиться! Думать о чем угодно, но только не об этом серооком демоне! Думай о прошлом! Ее сознание послушно ускользнуло в тот мир, в котором все уже произошло и ничего нельзя было изменить.