Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной (СИ)

— Твои видения тебя еще ни разу до добра не доводили, а ты все пытаешься под них подстраиваться, — вздыхаю я. — Лучше скажи, ты эту сцену видела как? Глазами ребенка? — становится любопытно.

— Нет, конечно, со стороны, — несколько удивленно отзывается она. — С чего такие фантазии?

— Ну как же? Ты же сказала, что отдала свою душу ребенку, то есть ребенок — это как бы ты, вот и стало интересно, каково это — взирать на мир глазами младенца?

— Ах, нет, Лар. Ты путаешь. Я же не сущность свою передала, а ту искру, которая, собственно, и делает материальное тело живым. Тот сгусток энергии, который позволяет телу быть живым и разумным. Но не свой разум. Не свою память, не свой опыт… Понимаешь, я не вложила в него свой мозг, у ребенка разовьется собственный. И, исходя из накапливаемого опыта, полученных знаний, окружения, атмосферы, у ребенка и сформируется личность — его собственная. Моя уйдет. И это вовсе не я буду смотреть на тебя глазами младенца, не я вновь увижу свет. Хотя… что-то… конечно… непременно, обязательно останется. Самая суть… Но так сложно понять, а что же в тебе — та самая суть, то основное, что не зависит ни от внешних условий, ни от воспитания, ни от окружения… Разделить саму себя на составляющие… — она замолчала, задумавшись. Хотя, полагаю, она думала об этом и раньше. Она только об этом и думала, в ее тьме, ведущей лишь к неизбежной смерти. — Знаешь, наверное, если смотреть со стороны, можно, должно быть, сказать, что, вдувая в ребенка свою собственную искру, я словно даю самой себе второй шанс, возможность прожить жизнь с чистого листа. Вот только парадокс в том, что я — вот та самая «я», что сидит сейчас рядом с тобой — ничего о реализации этого шанса не узнаю. Не увижу — ни изнутри, ни со стороны. И это все-таки будет «она» — самостоятельная, самодостаточная. Не копия, не продолжение… Скорее, я, какой я могла бы стать. Но станет — она.

— Она, — сажусь, обнимая ее, накрывая поверх своих рук еще и своим одеялом. — Как думаешь, Анхен сильно расстроится, когда мы подсунем ему девочку вместо мальчика?

— Расстроится??? Лара, да ты… Ты сама-то поняла, что сказала? — Яся поражена, возмущена, ошарашена. Какое-то время просто сидит, хватая ртом воздух, словно не в силах ни вздохнуть, ни выдохнуть. — Ах, да, вы же люди, — выдыхает она, наконец, опуская плечи. И в голосе — еще не презрение, но что-то очень близкое. — Для вас дети — меньше, чем ничто. Мне говорили. Просто это осознать очень сложно.

— Яся, не надо повторять чужие глупости. Для нас дети — такое же сокровище и мы дорожим ими не меньше…

— Тому, кто действительно дорожит, даже в голову не придет такой вопрос. Он сформулировать так просто не сможет, — она сжимается вся, обхватив руками свой едва заметный еще живот. — И я не поверила еще тебе, когда ты про Пашу сказала… Да ты сама — такая же!.. Девочка-однодневка. Светоч, на кого я надеюсь?.. «Подсунем»! Ребенка отцу «подсунем»!..

— Яся, да ты чего? — пугаюсь я ее вспышки. Совсем нервы расшатаны, и ведь дальше легче не будет. — Не надо так, я просто слово неверно выбрала…

— Слово?! — успокоиться у нее не получалось. — А задуматься просто, что значит ребенок для вампира, ты пробовала? В условиях, когда ребенок рождается только у каждой третьей пары, и то — один-единственный? Ты знаешь, что только у меня есть… был… брат, больше ни у кого из Новых ни сестер, ни братьев нет? Ты слышала, что Анхен двести лет, раз за разом с нелюбимой женщиной пытался зачать ребенка? Думаешь, потому, что приказали? Ты настолько плохо его знаешь, что в это веришь? Ребенок — это самая заветная, самая сказочная мечта любого вампира. И его — больше, чем кого бы то ни было. Наше дитя, — она кивает на свой живот. — Разве это моя идея, мое желание? Разве я внушила? Нет, я здесь не при чем, без вариантов. Я не могла внушить того, чего не хотела, к чему не стремилась, о чем не думала. Мне вообще не до детей тогда было, я рассказывала. Но для него самым главным в любви оказалась возможность иметь ребенка. Он настолько хотел детей, что сама вероятность зачатия стала для него подсознательно критерием истинности любви… И теперь, когда он думает, что ребенок погиб, что его очередная, миллион-пятисотая попытка провалилась и скорее всего она была последней, еще раз зачать уже точно не выйдет… Ты правда полагаешь, что этот невозможный, невероятный момент обретения им уже нечаянного ребенка можно описать словом «подсунем»???

— Ясь, ведь дело не в слове. Дело в том, что он хотел мальчика, он мне сам говорил. А свой единственный шанс на мальчика он упустил…

— Говорил… — качает она головой. — Мало ли кто и что говорит… Ты когда-нибудь думала, что для вампиров Страна Людей? Для Анхена и Арчары, ее создавших?

— Заповедник с изысканной кровью, — отвечаю, не особо задумываясь. Скорее недоумеваю, с чего такой резкий переход.

— Вторично, — не принимает ответа Ямина. — Даже нет — на десятом месте… Это детский сад. Заповедник их нерожденных детей. Вы для них — дети, Ларис. Вы все, от мала и до велика. И вас можно воспитывать и баловать, наказывать и поощрять, делиться знаниями и опытом…

— «Учить и лечить», — вспоминаю я сказанную некогда Анхеном фразу.

— Да, учить и лечить, — кивает Ясмина. — А теперь посмотри, что берет он из этого «детского сада». Кого выделяет. Разве мальчиков? Тогда были бы у него любимые ученики, а не ученицы, секретари, а не секретарши, домой бы он приволакивал мальчиков, а не девочек… А говорить… да все, что угодно может он говорить. Разумом — да, он думает, что ему нужен сын. Но при этом всей душей, всем сердцем он отчаянно нуждается в дочери…

Может быть, я не стала спорить. Долгий разговор и без того утомил ее сверх меры.

И про утонувших рыбаков я тоже не стала ничего выяснять. Малодушно, да. Но что бы это уже изменило? Мне просто надо выздороветь, как можно быстрее. И у нее пропадет необходимость купаться в дождь на рассвете. Я надеялась.

Больница встретила меня все той же бесконечной рутиной. Там вымыть, там перестелить, там проводить, там поменять…

— А что, у нас в больницу уже принимают на работу несовершеннолетних? — недоуменно хмурится, глядя на меня, незнакомый доктор, когда я фактически припираю его к стенке лифта огромной стопкой постельного белья. Конечно, лучше было бы перенести эту гору за два раза, но как-то пожалела я свои ноги… Н-да, лучше бы пожалела руки.

— На самом деле я красивая, это я так болею, — отвечаю на автомате, больше раздумывая, как бы поудобнее перехватить эту кипу.

— Да? — чуть усмехается он. — Это чем же?

И, видимо, пытаясь мне чуть помочь, подставляет руки под мою ношу. Вот только ладонь его — не знаю, намеренно или случайно — ложится при этом поверх моей. Мне это не нравится, и я делаю шаг назад, размыкая контакт.

— А что? — вскидываю на него глаза. — Хотите сыграть со мной в доктора и медсестру? Так я несовершеннолетняя, со мной нельзя.

Он, кажется, поперхнулся. А я удрала, благо двери лифта открылись.

Потом видела его еще пару раз мельком. Но он не заговаривал, а я и подавно не стремилась. Вот мне еще любителей молоденьких девочек не хватало. Хотя… может, он и в самом деле просто хотел помочь?

Впрочем, мне было не до него. Мне было не до кого уже. Яся пила мою кровь. Ежедневно, день за днем, месяц за месяцем. И у меня, конечно, была нечеловеческая регенерация, сказочная, просто волшебная. Но даже волшебство не берется из чистого воздуха. Внутренние резервы организма истощались, я восстанавливалась все медленнее и уже не до конца. В течение дня стали накатывать приступы слабости, начались обмороки.

На работе пока скрывать удавалось. Чувствуя приближение очередного «затмения», я старалась присесть, а лучше — спрятаться от возможных глаз. Но выходило не всегда. И однажды я начала оседать на пол прямо посреди коридора, беспомощно пытаясь вцепиться в абсолютно гладкую стену, чтобы если не остановить, то хотя бы замедлить…

И буквально у самого пола меня подхватили.