Вторжение драконов. Последняя битва

— И я по-прежнему так и считаю, но головы отрубать им за это не собираюсь.

— Думаешь, мне это нравится? Эйкин не оставил мне выбора — по лицу Амаласвинты он видел, что его слова на нее не подействовали. Да ей и легко говорить. Ей-то достаточно улыбнуться старому козлу, и все проблемы решены. Хорнбори вздохнул. С такой улыбкой и тем, что она обещает, это и не удивительно. — А что, у тебя есть план? — Уже более миролюбивым тоном поинтересовался он. Он не хотел выглядеть в ее глазах жалким червем, но даже ради нее он не собирался расставаться с жизнью.

— Я знаю, где их держат. Вытащим их оттуда, а там посмотрим.

— Это и есть твой план? — Хорнбори не поверил своим ушам. — Ты что, уже подкупила стражу? Подготовила путь к бегству? — Когда Амаласвинта покачала головой, он вздохнул. — Значит, ты просто собираешься войти туда... А потом? Думаешь, что я завалю всех стражников?

— Ты же Хорнбори Драконоборец!

Кажется, она ни капли не сомневается, что он может сразиться с целым войском.

— И как мы вытащим их из Железных чертогов? То есть я должен спасти этих троих, но сколько же должно погибнуть ради этого под ударами моего топора? Верные люди Эйкина, которые не виноваты ни в чем, кроме того, что исполняли приказ своего князя. Мне кажется очень низко поступать так по отношению к ним.

— То. есть ты предпочитаешь казнить своих товарищей, потому что не хочешь резать людей Эйкина? Да ты шутишь.

Хорнбори впервые смотрел на Амаласвинту с недоумением. Конечно, это была не истинная причина, но ему нужно было время, чтобы придумать отговорку получше. Он мог бы сказать ей, что он — просто жалкий трус, которому осточертело, что Галар называет его трусом и ничтожеством, но тогда можно было навеки распрощаться с перспективой оказаться в ее постели еще хоть раз. Нужно придумать новую отговорку, да поскорее!

—Ты же понимаешь, что задумали эти трое. Они хотят убить одного из небесных змеев. А, возможно, и не одного.

– Они хотят свергнуть тиранов-драконов! – патетическим тоном провозгласила Амаласвинта.

— А потом? Я знаю, у них получится убить хотя бы одного из крупных драконов, и я рад буду каждому рухнувшему с небес тирану. Но что будет потом? Думаешь, радужные змеи не узнают, кто убил одного из их братьев по гнезду? Они же словно боги! От них ничто не укроется. Дракон, ради которого погиб Глубокий город, даже не был небесным драконом. Что они сделают, если погибнет один из древнейших? Я скажу тебе: они уничтожат целый народ! Не успокоятся, пока не погибнет последний карлик. И они победят. Это же драконы, любимые дети альвов. Нет такой штольни, где мы смогли бы укрыться от их мести.

– Эйкин отнял у них копья, —возразила Амаласвинта. — Они ничего не смогут сделать с драконами. Нужно просто спасти им жизнь.

— Нет, дело не в этом! Если Галар и Гламир выживут, то не успокоятся, пока не убьют следующего дракона. Думаешь, мне легко будет опустить топор на шеи своих друзей? Думаешь, мне не хочется найти бескровный выход? Но ты же сама знаешь, насколько упрям Галар. Он не сдастся!

— Кажется, ты не слишком взволнован.

Хорнбори сделал заученный отчаянный вздох, который до сих пор срабатывал отлично.

— Нас, мужчин, учат скрывать свои чувства. Что мне сделать, чтобы доказать тебе, что это решение разбивает сердце и мне? Думаешь, мне это нравится? Или я поступаю так из чистого эгоизма, ради спасения собственной шкуры?

Она ничего не ответила, и взгляд ее был красноречивее всяких слов.

— Значит, ты считаешь меня способным предать товарищей. Что ж... — Он полез в висевший на поясе кошель, нащупал пальцами монеты, вытащил две, убедившись, что нужная на месте, ловко спрятал ее за широкую кожаную ленту, украшавшую его запястье, протянул вторую Амаласвинте.

— Ты знаешь, что это.

Та судорожно сглотнула, но кивнула.

— Монета с нашей родины, — дрожащим голосом произнесла она.

— Золотая крона из Глубокого города. Я ношу ее на память... Это мой талисман, который не позволяет забыть о том, что сделали драконы, а еще напоминает об ответственности, о том, что мы должны сделать так, чтобы ни один другой город карликов не повторил судьбы нашей родины, чего бы это ни стоило, — притворяясь подавленным, он опустил взгляд. — Но я не смогу жить, зная, что ты презираешь меня. Лучше я поступлю вразрез со своими убеждениями, чем допущу, чтобы ты считала меня трусом, — он взял монету, положил на раскрытую ладонь, ловко пустил ее по пальцам, показывая то одну, то другую сторону: профиль Старца в Глубине Глубокого города и золотая корона, давшая монете название. — Пусть решает судьба, Амаласвинта, — он подбросил монету, поймал ее, спрятал в кулаке, торжественным жестом приложил левую руку к груди, туда, где билось сердце, чтобы отвлечь ее внимание.

— Пусть мое сердце истечет кровью, если я из трусости пойду против своих товарищей. Пусть решает судьба. Бросай монетку! — Глядя ей прямо в глаза, он ловко подменил крону на спрятанную за кожаным ремешком монету. — Упадет короной вверх — я пойду за тобой, куда бы ты меня ни повела, и мне будет все равно, что будет после того, как мы освободим Галара, Нира и Гламира. Если же монета ляжет головой вверх, значит, судьба хочет, чтобы сегодня же сложили головы мои друзья — хоть это и разобьет мне сердце, — и с этими словами он протянул ей монету.

Мгновение Амаласвинта примирительно глядела на голову мертвого князя, словно бы смотревшую на нее снизу вверх, а затем подбросила крону, поймала ее и протянула ладонь Хорнбори. Монета легла вверх головой. Амаласвинта поджала губы и молча вернула ему монету.

— Такова моя судьба, — притворно вздохнув, произнес Хорнбори. — Нужно было мне бросить монету. Считается только второй результат...

— Мы так условились, — прошептала Амаласвинта. — Не нужно...

Но в глазах ее он увидел надежду, выдававшую ложь в ее словах.

— Нет, я должен, и я хочу этого. Это ведь и мои друзья, — он указал на топор. — Я молюсь, чтобы судьба подсказала мне выход и дала возможность не делать этого, — и прежде чем она успела что-либо возразить, он подбросил монету. Поймав ее, он замер на миг, держа ее в кулаке, вознес короткую молитву альвам, и разжал ладонь. Монета снова лежала головой мертвого князя вверх. Хорнбори вздохнул. — Да будет так.

— Тем не менее, я попытаюсь освободить их, — упрямо заявила Амаласвинта.

— Желаю удачи.

Та кивнула, повернулась и направилась к коридору, соединявшему уединенную пещеру с системой туннелей под горой. Когда она обернулась в последний раз, Хорнбори лишь поднял руку в знак прощания. Карлик прекрасно понимал, что женщина надеялась, что он все же пойдет с ней. Ходила она с тяжелым сердцем. Некоторое время она будет горевать, но в конце концов снова примет его, в этом он был уверен. Она не забудет, что он дважды дал судьбе шанс изменить все. Это ему еще зачтется.

Хорнбори поднес монету к губам и поцеловал ее. В который раз она оказала ему немалую услугу. Как хорошо, что он так близко сошелся с чеканщиком Глубокого города... Старый пропойца сделал для него особенную монету, в обмен на бочонок самогона, и на обеих сторонах ее был изображен лик Старца в Глубине. Только глупцы способны предоставить свое будущее одной судьбе!

Он перевернул песочные часы, стоявшие на полу неподалеку от колоды. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как весь песок пересыпался? Четверть часа? Или, быть может, чуть поменьше?

Хорнбори перевернул часы, посмотрел на тонкую полоску пересыпающегося песка. До последней встречи с Галаром оставалось менее трех часов. Лучше быть готовым к этому. Хорнбори убрал монету обратно в кошель, взял топор, поставил на колоду новое полено и изо всех сил, взмахнул палаческим инструментом.

Просто пустой звук

Галар промокнул последние остатки соуса с большого серебряного подноса, на котором еще только что лежала спинка куропатки. Обед, который велел подать Эйкин, был действительно вкусным! Гламир тоже приложился хорошо, и как раз откинулся на спинку стула, не преминув довольно отрыгнуть. И только Нир не сумел проглотить ни кусочка.