Эромагия

— «Извратительные трансмутации»! Спроси трактат «Извратительные трансмутации»!

— «Извратительные трансмутации»… — повторила Анита.

— А мне про оборотней чего-нибудь! — пискнул превращенец. — И чтоб картинок побольше.

Ведьма покосилась на него — метаморф успел преобразиться в ребенка лет двенадцати на вид, толстого и вполне противного.

— Про оборотней… — Старичок нагнулся и вытащил из-под стола ярко размалеванную тонкую книжицу. — Ступай к окошку, малый, почитай про оборотней. А ты, барышня, серьезную книгу выбрала! Там весьма и весьма извратительные способы человеколюбия описаны. Вижу, знаешь толк в извратительностях, а? Пошли со мной, в дальнем закуте у меня такие интересные книги хранятся…

Старикашка, кряхтя, полез из-за стола, шурша пыльными стопками пергаментов. Аните показалось, что смотритель вот-вот рассыплется невесомым серым прахом, но нет — он выбрался из своего угла и проворно заковылял между рядами полок, уставленных пыльными фолиантами. Ведьма зашагала следом, разглядывая выцветшие корешки и позеленевшие от времени медные застежки.

— Вот она, — объявил наконец смотритель, указывая на верхнюю полку. — Доставай-ка, барышня, а то я старый уже.

Анита прислонила метлу к полкам, встала на цыпочки и потянулась к указанной книге, как внезапно ощутила, что старичок, жарко дыша ей в шею, полез под юбку. Недолго думая, ведьма треснула библиотекаря «Извратительными трансмутациями» по голове. Старичок рухнул на пол, взметнув облачко пыли. Ведьма испугалась, что дряхлый дед расшибся насмерть, но тот спокойно объявил из пыльных сумерек:

— За просмотр книги — пять грошей. И за мальца еще два. Итого семь. Не хочешь старость мою уважить — плати монеты!

Анита сочла, что, заплатив, избавится от приставаний и может уединиться с Аназией у какого-нибудь окна, чтобы без помех полистать книгу, — не тут-то было. Старик не думал отходить от ведьмы, крутился поблизости и тихим монотонным голосом бубнил, какие еще книги об извратительном человеколюбии есть у него на полках. Наконец Анита не выдержала.

— Ну вот что, — заявила она, — погляди вверх, старый хрыч.

Старичок поднял глаза — точно над его всклокоченной макушкой зависла толстенная книжища в медном окладе, очень тяжелая на вид.

— Только попробуй полезть! Если я отвлекусь, книжка сразу свалится! — пообещала Анита.

Библиотекарь сделал шаг в сторону, потом еще и еще — книга неотступно следовала за ним, нависая над головой. Старик тяжело вздохнул и заковылял прочь, сопровождаемый, словно нимбом, тяжеленной книжищей. Анита зашагала к окну, и метла последовала за ней, подрагивая от нетерпения. Ведьма опустила книгу на широкий подоконник, помахала ладонью, разгоняя взметнувшуюся пыль, и спросила:

— Аназия, а что этот старый козел говорил об извратительном человеколюбии? Что в этой книжке такого? Я думала, это книга заклинаний…

— Ну… — Лаборантка, похоже, смутилась. — Понимаешь, это книга… такая, о разном… О всяких тонкостях человеческих взаимоотношений… И заклинания там тоже есть, в конце.

Анита внимательно поглядела на метлу, и ей снова почудилась тощая девица с лошадиной физиономией и сбившимся набок алым бантом в соломенных кудрях.

— А ну-ка, подружка, рассказывай! Что у тебя с этими заклинаниями случилось? Ты же говорила, что изучаешь эту, как ее… левитацию? А на самом деле?

— Ну, эта… А ты никому не скажешь?

— О чем не скажу?

— Ну, об этом. Послушай, если будешь помалкивать, я и тебе помогу блондинкой стать. Только никому не говори, ладно?

— Блондинкой… Так вот в чем дело!

— Ну да, — закивала Аназия. Теперь, когда она решилась признаться, слова так и полились: — Я в самом деле не всегда была блондинкой, но в этой книге… ну, там всякие способы человеколюбия… Вот, а есть и еще описание, как добавить привлекательности, понимаешь? Ну, чтобы стать желанной для этого самого человеколюбия. Левитация — побочный эффект. Просто я случайно вместо осиновой спецмешалки взяла прут из летучей метлы… Ну, заболталась… Все из-за Кримзы, она виновата! А так-то я вообще собиралась блондинкой стать… ну, чтобы… ну, привлекательной чтобы… Только ты уж никому, ладно?

— Ладно, никому ничего не скажу — буркнула ведьма, оглядываясь. — Но ты меня, конечно, Аназия, прости, что я тебе так прямо это говорю… ты — дура полная, необратимая.

Из-за соседнего стеллажа послышались шаги и лязганье. Анита ждала. Наконец показался решительно вышагивающий старикашка. Книга по-прежнему угрожающе раскачивалась над его макушкой — только теперь он напялил невесть где взятый ржавый шлем с полуоторванным забралом. Оно-то и дребезжало при каждом шаге библиотекаря.

Пока Беринда рассказывала гному о похищении Сердца Мира, Шон внимательно следил за лицом коротышки. Допрос пленных является, как известно, одной из неотъемлемых частей военной науки, а Тремлоу считал себя специалистом. Сейчас было похоже, что гном в самом деле непричастен к налету на Лайл-Магель. Во всяком случае, слушал он с интересом, цокал языком и в некоторых особо острых местах одобрительно кивал. Закончив повествование, ведьма перевернула коротышку головой кверху и медленно опустила на каменный пол пещеры.

— Ну? Что скажешь? — поинтересовалась Беринда.

— А… расскажи-ка, тетка, как назвался гном, который вам всучил это… э… Сердце?

— Он сказал, что его зовут Ламперон Сокрушительный. Знаешь такого?

— Не… И не слыхал никогда. А как он выглядел? Не был ли это такой неприятный карлик с красным носом, маленькими глазенками бегающими, молодой совсем?

— Похож.

— А, ну, тогда все сходится, — кивнул коротышка. — Никакой он не Ламперон вовсе, а зовут его Пампукка Нае… Э, как бы по-вашему, на вашем человеческом языке сказать… перевести как… Да! Пампукка Обманщик. И еще Балаболкой все дразнят. Вот никак я не думал, что Балаболка на такое способен… Ну что ж, если это в самом деле он Лайл-Магель ограбил, то могу вас к нему отвести, а там разбирайтесь сами.

— Ладно. — согласилась ведьма. — Шонтрайль, размотай его — и в путь. Мне не терпится возобновить знакомство с этим Балаболкой.

Шон принялся сматывать с карлика веревку слой за слоем, попутно расспрашивая:

— Так а что сходится? Ты сказал «все сходится»?

— Ну как же, — с готовностью отозвался гном. — Пампукка вечно что-то выдумывает, вечно кого-то важного изображает. У нас его никто не уважает, потому что он трепло и раздолбай. Не в авторитете Балаболка, короче говоря. Так он повадился наверх ходить и там вашему брату, наземникам, головы морочить… Будто он в законе, представляется, будто крутой. Вот уж не думал, что кто-то ему поверит…

— Эй, Шон, поторопись, — недовольно бросила Беринда, которой вряд ли нравилось обсуждение ее промашки.

— Да, так я и говорю, — продолжил гном. — Ну что за лохом надо быть, чтоб бредням Обманщика поверить? Не думал я, что Пампукке удастся хоть кого этак крупно надуть. Сердце-то Мира — вовсе не сердце никакое. Мы его случайно отрыли в дальней штольне… Лежало себе и тихонько дергалось. Раньше колотилось медленно, потом быстрее стало вздрагивать, чаще. Так что никак не может такого быть, чтоб оно со всем миром в такт… Лажа получается!

Шон наконец покончил с последними узлами, и гном умолк, разминая затекшие руки.

— Ну, — поторопила Беринда, — мы идем или нет?

— Идем, только вот угли затоптать надо, — ответствовал коротышка. — Здесь у нас порядок, в Подземном Чертоге, запрещено открытый огонь без присмотра оставлять.

Он принялся сгребать в кучу едва тлеющие красные камни. При движении странные уголья вспыхивали ярко-алым.

— А что это? — поинтересовался рыцарь.

— Ёптыть! Ну ты недалекий, дылда, — брюзгливо ответил коротышка. — Кокс — топливо будущего. Пока рано об этом говорить. Будущее пока не наступило.

— А звать тебя как?

— Дальноход Добродушный. Не люблю я на месте сидеть, нервничать начинаю, если долго вокруг одно и то же, злюсь, злюсь из-за этого! — Гном со всей силы звонко стукнул себя кулаком по ладони. — Ненавижу однообразие, ёптыть!!! Хожу, брожу везде… За это и прозвище такое. А Добродушный — это фамилия. Я уж где только не побывал… И за море даже плавал! Ладно, погодите, сейчас я камнями это дело завалю, песком засыплю… Ну вот, теперь порядок, можно идти, наземники.