Из того ли то из города (СИ)

- И что же это за пара слов такая?.. - хохотнул Илья.

- Да говорю я ему: "Что ж ты, говорю, обиду людям чинишь? Здесь, говорю, никто ни пехом не прохаживал, ни на добром коне не проезживал, ни черный ворон птица не пролетывал, ни зверь серый не прорыскивал..." Ну, а потом уже и пару слов прибавил, для пущей понятливости...

- А он что?.. - спросил Илья, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица.

- А что он? Остановился, развернулся, подъехал... Думал, сказать что хочет, а он ка-ак даст мне кулаком наотмашь по загривку.

- А ты что?

- А что я? Я рухнул. Вместе с конем, на пару...

И такой при этом вид был у ратника, что Илья не удержался. Впрочем, как и остальные. Да и сам Ошурка прыснул, поддавшись общему веселью.

- Дальше-то, дальше чего было? - отсмеявшись, спросил Илья.

- Чего было... Побарахтались мы в пыли, конь на ноги поднялся, встряхнулся - и деру. Ну, и я тоже...

- Так ты что ж, пешим драпанул?

- Где там пешим... Я так в коня вцепился, как клещ, не оторвать.

Тут опять Жбан вступил.

- Так вот... Видим мы, товарища нашего гонят, и навстречу. Кричим, машем чем попало, страху наводим. Только этот не из пугливых оказался. Щитом прикрылся, булавой, - вот как у тебя, а то и поболе, - машет, тем и другим одинаково бьет. Кому досталось, полетели по сторонам как лягушки с кочки, ежели в них камнем бросить. В общем, с самого начала не задалась сеча. Повернулся этот егоза раз, другой, - тут и биться некому стало, с нашей стороны-то... А он подскочил, ахнул булавой своей по вышке, по воротам, да и был таков. Даже не видали, в какую сторону подался.

- Да, дела, - протянул Илья. - Ну да ничего, коли встречу этого вашего богатыря, переведаемся силушкой, слово даю. Не дам ему спуску, за обиду вашу. Выглядел-то хоть как?

- Так кто ж его знает? Быстро все случилось, не разглядели... Человек как человек...

- Наш хоть? Ну, по речи...

- Молчал он... Наверное... Мы, вишь, так орали, что окромя себя никого и не слышали...

- Вы мне вот что скажите, - после некоторого молчания, сказал Илья. - Как там, в Киеве, с богатырями? Ну, и вообще... житье-бытье...

- А у кого как. Небось, не шибко от вашего отлично. Кто руками своими живет, а кто богатством отеческим. Про дружинников же княжеских, особо приближенных, и сказать-то нечего. Что ни день - сплошные забавы. Пиры да охота. Разве что пошлет князь иногда заставы проведать, те, что ближе к Степи, а в остальное время - одно бахвальство.

- Первые-то среди них кто? - полюбопытствовал Илья.

- В народе поговаривают - Чурило, сын старого Плёнка, и Алешка, сын Григорьевич. Первые-то они первые, да только из говорунов и по бабской части. Мишка Потык еще...

- И только-то?.. - не поверил Илья.

- Что - только-то?

- Чтобы за бахвальство да баб - и в дружину богатырскую?

- Ну, не только... Чурило, он из-под Сурожа, с дружиной своей на службу князю поступил. Окромя него, тех мест никто толком не знает, а населены они кочевниками, печенегами именуемыми. Ему повадки их ведомы, как на рати себя ведут. Алешка же из Ростова. Хоть и не обижен силушкой, а нрав у него лисий. Впрочем, Тугарина таки одолел...

- Это кто ж такой?

- Тугарин-то? А богатырь со Степи. Много кровушки людской пролил, никак с ним сладить не могли. Алешка же сладил... Ты извини, Илья, сам не видал, а что по людям ходит, тому с опаской верить надобно. Буде придется в Киеве повстречаться, расспросишь.

Хорошо сидится. Наетые, напитые, солнышко пригревает, ветерком обдувает. Разговор течет, ровно реченька. Незаметно и времечко летит. Век бы так. Наконец, спохватился Илья.

- Да что ж это я, в самом деле, рассиживаюсь! Мне поторапливаться надобно.

Поднялся.

- Ты сразу в Киев, али как?

- Поначалу к родителям, проведать, что да как. Давненько не виделись. А уж потом и в Киев. Ну и богатыря вашего высмотреть попробую, раз обещался. Коли же случится, что я подался, а он возвернется, вы ему мной пригрозите. Скажите: наезжал, мол, Илья Иванович, проведал про поступок его, осерчал, встречи ищет. Что ежели хочет силушкой побахвалиться, так пусть равного себе поединщика высматривает. Меня, то есть.

На всякий случай столб сигнальный пошатал, вышку, ворота - все ли ладно. Вывел коня за частокол, попрощался сердечно с заставою, дальше тронулся. В сторону родимую. Не стал сразу коня в полный мах пускать; по сторонам смотрит - нет ли где следов богатыря проезжего?

Потом уже, как скрылась с глаз застава да лес впереди показался, махнул рукой на поиски, - нет следов никаких, не век же искать, - начал приторапливать. Ежели так плестись, нечего и думать к вечеру в родимый дом поспеть. И только было собрался дать коню полную волю, как вдруг услышал голос, вроде как даже и знакомый...

...Не ясен-то сокол по горам летал,

Летать-то летал, лебедей искал.

Он нашел-то их, нашел, на крутой горе,

Все сидят-то, сидят, словно бел снежок.

Изо всех одна, всех белей-бела...

Заслушался... А как смолкла песня, осадил коня, принялся осматриваться. Чудно: не видать никого окрест, но ведь пел же кто-то только что. Потом все ж таки углядел: возле самого леса, пятнышко движется, вот-вот скроется. Сам не зная, отчего, привстал в стременах, воскликнул: "Эге-гей!" так, что, казалось, земля затряслась, и вдогон припустился.

Чем ближе, тем яснее видать становится - вершник, при оружии. Уж не улыбнулась ли удача, уж не тот ли самый богатырь-обидчик? Трусит себе рысцой, будто не слышит, что кто-то его догоняет. Будто не ему кричат. Еще сокола на плечо посадил.

- Погодь, добрый человек, - окликнул Илья и пустил коня шагом, но так, чтобы нагнать. - Не сочти за невежество, спросить надобно.

Остановился вершник, а как шагов с пяток до него оставалось, развернул коня. Смотрит Илья - что за чудеса, доспех у него обычный, оружие тоже, вот только лицо кольчужицей прикрыто, одни глаза видны. Молодые глаза, взгляд прямой. Развернулся и замер безмолвно, выжидаючи.

Илья тоже остановился.

- Ты, часом, не слыхал, песню вот только что пели?

А сам глядит - ну, точно, тот самый богатырь, как ему на заставе описывали. Один в один.

Подождал немного, молчит всадник. И на заставе давеча молчал, когда безобразничал. Без языка, что ли?

- Постой-ка, - говорит, - уж не ты ли тот самый невежда, про которого мне на стороже сказывали? Не ты ли людишек разобидел, ворота раскидал, вышку повалил?

Молчит всадник, только взгляд переменился, - был внимательный, стал колючий; холодом от него повеяло.

- Ты хотя молчи, хотя песни пой, - начал закипать Илья, - а просто так не отделаешься. Ишь ты, что удумал, силушкой похваляться. И перед кем? Не сыскал себе достойного поединщика? Так вот он я. Мне удаль свою покажи...

Смотрит, поднес витязь руку к плечу. Перепрыгнул на нее сокол, махнул он, - расправила птица крылья, подалась к дереву ближнему, села, сидит. А всадник перекинул щит на руку левую, правой саблю, - степной работы, - чуть из ножен вытащил. Не робкого десятка, хоть и молод.

- Ты чем сподручнее, тем и маши, - а сам думает: "Не стану я его особо охаживать-то. Так, поучу маленько, пару раз по загривку, возьму слово нерушимое, что сам поедет прощенья просить, - и вся недолга. С кем не бывает, по молодости-то". А то что сам не стар, про то и мысли нету. Как и о том не думает, что противник ни в силе, ни в ловкости равным оказаться может. Куда там ему, как-никак, а сам ученик Святогора за дело взялся.

Вот незадача сразу и приключилась. Прянул Илья вперед, махнул булавой осторожненько, даже не вполсилы, чтоб только сбить противника с коня, а только и тот не лыком шит. Змеей проскользнул под рукой, так сабелькой своей по спине плашмя вытянул - гул пошел. Вот ведь вражина, ну, держись теперь!.. А тот вьется вокруг, ровно муха прилипчивая, то с одной стороны подкатит, то с другой, то с коня свесится, то клинок так подставить норовит, чтобы луч солнечный в глаза Илье полыхнул. Увертлив противник, что и говорить!