Из того ли то из города (СИ)

Постучал в дверь, прислушался, изнутри слабым голосом сказали войти.

В горнице, за массивным столом, сидел на лавке благообразный старец, глаза веками прикрыты. Седой, словно лунь, на вид - хлипенькой. Глянул Илья на палицу, что с собой прихватил, неловко стало.

- По здорову буде, хозяева, - поклонился, как принято. - Мне бы узнать: не ты ли, часом, батюшка Святогоров будешь?

- А тебе по какой надобности? - как-то неприветливо буркнул старец.

- С поручением я к нему послан, от сына его, - не стал ходить вокруг да около Илья.

- С поручением? - Старец склонил голову набок и вперился в Илью незрячими глазами. - С каким таким поручением? Да и нет у меня более сына. До смерти не прощу его...

- Знать, не сбился с дороги, попал, куда надобно, - вздохнул Илья. - Поклон я тебе привез, - поклонился поясно, - и просьбу великую, от Святогора богатыря. Просит он у тебя прощения вечного, потому как... Потому как...

И замялся.

- Ты не майся по-пустому, говори, как можется, не виляй да не приукрашивай, как есть. Времечка-то у меня предостаточно. Скажи, поначалу, где увиделись, почему тебя он ко мне послал? Да ты присаживайся, в ногах правды нет.

Присел Илья, рассказывать начал. Как мог. На старца не смотрит, в пол уставился. Не все сказал, кое-что утаил. Немного и времени понадобилось. Тихо слушал старик, не перебивая, не шевелясь. Закончил Илья повесть, скосил глаза и видит, перекосилось лицо старца, лютой мукою перекосилось. Протянул он к Илье руку старческую, дрожащую.

- Помоги мне подняться, добрый молодец. Помоги выйти на двор, присесть на крылечко...

Совсем было Илья в ответ ладонь протянул, да вспомнились слова кузнеца. Сердца ли послушать, али мудрости? Будь, что будет; послушаю в этот раз мудрости, против сердца пойду. И протянул палицу.

Ухватил ее старик, не ощутил в руке железо холодное, вместо тепла человеческого. Сжал слегка - ушли пальцы в железо, ровно в песок.

- Не за прощением приехал ты, - говорит, и палицу к себе подтягивает, - привез мне весточку нерадостну. Знать, убил ты Святогора богатыря; не в честном бою - тут никому с ним не сладить было. Хитростью одолел, коварством верх взял. Сам хочешь первым богатырем слыть? Не будет тебе прощения, ни пощады не будет.

Хотел Илья руку из петли ременной выпростать, не выходит. Туго захлестнула, не выпутаться. А старик, даром что хлипенькой казался, так тянет, что и самому Святогору не устоять бы.

Тут бы и пропасть Илье, только словно тучка набежала на небо, потемнело в окошке, и снова светло. Раздался и стих шум крыльев, дрогнула избушка, приседаючи. Тишина настала, глубже самого глубокого омута. А потом, поначалу тихо, а затем все нарастая и нарастая, зазвучала песня. И пела ее то ли молода жена, то ли красна девица. Так пела, что раз услышав, вовек не захочешь иной голос слышать...

По крылечку ли идет да молода жена,

По сеням ли идет да красна девица.

Издалека она шла путем-дорогою,

Со синя ли моря шла да всё голодная,

Со чиста ли поля шла да ведь холодная...

Уж вы ставьте столы да ей дубовые,

Вы стелите ей скатерки тонкобраные,

Уж вы ставьте ей да яствушек сахарных,

Наливайте ей питьица медвяного,

Привечайте-обогрейте молоду жену,

Привечайте-обогрейте красну девицу...

Замер старик, задрожал, отпустил палицу. Еле устоял Илья на ногах, пошатнулся, но устоял.

- Правду сказал ты, молодец, как есть правду, - старик шепчет. - Не тебе у меня, мне у тебя прощеньица просить надобно. Иди ко мне, становись. Стань мне сыном вторым, прими благословение...

А у самого слезы из глаз невидящих так и хлынули. Прижал к себе голову Ильи, - тот, теперь уже сердцу повинуясь, опустился перед стариком на колено. Шепчет что-то. Потом оттолкнул резко.

- Ступай скоро, не оборачивайся; коли обернешься - не миновать тебе беды. Садись на коня резвого, и прочь отсюда. Сам Святогору скажу, что исполнил ты поручение его, скоро свидимся. Разберемся промежь себя, кто перед кем виноват. Поспешай, рано тебе еще Сирина слушать...

5. ИЗО ВСЕХ ОДНА, ВСЕХ БЕЛЕЙ-БЕЛА...

До поворота - рукой подать, а там уж и не стало слышно Сирина. Не оглядывался Илья, как старик наказал, избежал беды. Как теперь вот мыслей избежать невеселых? Пустил коня шагом. Задумался. С одной стороны - чист он пред Святогором; что мог - сделал, что обещался - исполнил. Оно, конечно, надо бы и к Славяне заглянуть, по хорошему-то. Только как? К отцу сунулся, - обещавшись, конечно, не сам по себе, - едва жизни не лишился. К жене - как бы чести не лишиться. Чего уж там вокруг да около - вдовая она нынче. Кто бы что ни говорил, - не подняться Святогору из домовины. Как оно там дальше будет - про то неведомо, а сегодня-завтра точнехонько не подняться. Может, он уже и крыльями машет, на пути к Дереву. А Славяна? Как-то встретит весть о кончине богатыря? При живом-то заигрывала... Илья - он ведь не из камня, не чужд обаянию женскому. Не ровен час... Тьфу, пропасть, подумать - и то соромно, что может случиться не ровен час...

Сколько за день всего приключилось, так ведь и не вечер еще. По-иному ладил провести, только вот загад не бывает богат. Коли б все ладно приключилось, попрощался бы со Святогором, миром-ладом, и к своим подался. До заката б с родными встретился. Ан нет, не получается волю дать коню. Давит грудь тоска непривычная. Сам себе боялся признаться, подумывал иногда, - убедит Святогора к службе княжеской. Вместе рубежи от степняков и прочей нечисти оборонять будут, может даже, побратаются. Святогор - старшим, он, как-никак, первый богатырь. Илья - младшим. Тешил себя надеждою, - а нынче нет ее.

Так и ехал весь день, шагом. Только возле ручейков и остановится, самому водицы испить, коня напоить. Хлеб, что ему Славяна в суму переметную положила, наполовину истощил. Вторую - на завтра оставил. А как совсем уж свечерело - свернул с дороги, нашел дерево поразвесистей, под ним и прикорнул, попросившись. С детства помнил - коли придется заночевать в лесу, держись от тропок подалее, чтоб лесовик не наступил. Коня не стал привязывать - богатырской породы конь, не сладить с ним никому, кроме хозяина.

Сладко спит Илья. И снится ему, будто выезжает он из леса на луг бескрайний, травой густой да цветами-самоцветами к сини далекой уходящий. Нет на нем доспехов воинских, ни оружия нету. В портах да рубахе холщевых, простой веревкой в поясе перехвачен. Ни тебе шапки, ни тебе сапог. И седла нет, и упряжи, однако ж не падает, так, рукою одной гриву конскую едва прихватывает. А конь его - вовсе и не богатырский. Ладный конь, белый, ровно снег, без единого пятнышка. Плывет посреди травы высокой ладьей морской, рассекает ее грудью крепкой надвое.

Вдруг, видит, средь моря зеленого шевеление. Идет там кто-то. Не разглядеть хорошенько. Повернул Илья коня в ту сторону, хлопнул по крупу - пошевеливайся. Прибавил тот прыти, однако ж больно густа да высока трава, не разбежишься. Да еще этот, что впереди, в прятки играть задумал. Только было Илье разглядеть, ан нет его. Оглянулся - в другом месте шевелится. Он туда - и снова нет. Взяло Илью за живое. Не на коне, так пешим словлю. Соскользнул, досадуя, тут-то смех и услышал. Это, которое в прятки играет, оно далековато, а смех - вот он, рядом. Вправо посмотрел, влево, - нигде никого. Шаг сделал - опять смех. Неужто полевица заманивает? Вон, что прежде убегало, к нему направилось. Человек вроде. Баба. Или девка. Венок из цветов на голове, а больше ничего не разобрать. Как есть полевица.

- Не полевица я, - слышит, и так ему сладко слышать, пуще Сирина, - живая. Суженая твоя...

Все ближе и ближе, вот-вот лицо разглядит.

Да, на беду, завозились на дубе, под которым прилег, полетели вниз желуди, и прямо Илье по лбу. Он ведь, прежде чем уснуть, шлем рядом положил. Вздрогнул, глаза распахнул - пропало видение. Так и не разглядел. А голос так и звучит в ушах: суженая твоя...