Точка Столкновения(СИ)

В казармах царила суета. Солдаты, облачившись в броню, затачивали мечи, подгоняли снаряжение. Фанатики наносили на лица боевой окрас. В некоторых подразделениях, где фанатизмом страдал командир, все солдаты в обязательном порядке раскрашивали себе лица. Из хаоса и суеты процессов сбора и подготовки уже готовые идти в бой подразделения выдвигались на плац, где предстояла процедура не менее важная, чем облачение в броню - погружение в Малдурум.

Вся территория военных гарнизонов оглашалась звуками ударов в барабаны, разгоняющими по телу кровь. Лица возвышающихся повсюду среди гарнизонов статуй увековечивающих прославленных воинов автоматически сменились мордами чудовищ. Повсюду на территории воинских частей поднялись красные флаги - цвета крови, цвета Малдурума. Солдаты строились на плацах. Старослужащие уже погрузившиеся в Малдурум с безумием в глазах, с копьями дежурящие на каждом углу, замерли в готовности воспитать любого, кто в последний момент испугается, не захочет присоединяться к общему безумию, решив остаться артэоном.

Бригада, в состав которой входил батальон Джейсона, построилась на своем плацу, как обычно растянувшись поротно. Коллективное погружение в безумие обычно происходит под исполнение гимна Армидеи, начинают петь который нормальные артэоны, а заканчивают плюющиеся слюной орущие чудища, распираемые от безумия и злости. Дружно сходить с ума под дикие крики гимна веселее, чем в карцере одиночке для особо буйных, куда для погружения в безумие обычно запирают всех меченых вроде Джейсона. Но не успел Джейсон обрадоваться тому, что стоит в строю вместе со всеми, как появился офицер, со списком в руке и резиновой палкой на поясе, проходящий вдоль всего строя. Джейсон надеялся, что сегодня - в этот особый день, этого не будет. Увидев офицера пришедшего за ним, он даже немного расстроился. То ли родина простила его не полностью, то ли действительно так будет лучше. Офицер, проходя мимо роты Джейсона, огласил его фамилию, и Джейсон как обычно за строем побрел в угол плаца. Там отельным взводом уже построились все меченые, среди которых много знакомых Джейсону лиц. Всех меченых как особо буйных для процедуры погружения в Малдурум в соответствии с инструкцией изолировали от остальных.

Следом за сопровождающим офицером все меченые из бригады Джейсона спустились на самый нижний уровень казармы глубоко под землю. Звуки гимна исполняемого тысячами безумных чудовищ в эти секунды слетающих с катушек и просто различные безумные вопли подгоняемые ударами барабанов доносятся сверху. Перед крупной битвой, вся армия Армидеи разом погружается в Малдурум, такое бывает не часто. Солдаты, стоя на плацах, орут гимн и дружно сходят с ума, дикие вопли сотен тысяч этих безумцев разносятся повсюду, оглашают пустующий золотой город. От безумных воплей доносящихся сверху Джейсону пока он еще артэон становится страшно. У нескольких идущих рядом с ним мальчишек на глазах блестят слезы. Все они меченые, на совести каждого кровь невинных жертв, погрузившись в безумие, они станут монстрами, жаждущими крови, но сейчас в последние секунды пока они еще артэоны они трясутся от страха, проклинают эту жизнь, не желают становиться чудовищами. Но выбора нет. В жутком тонущем в полумраке нижнем уровне казармы забытом всеми в обычное время, были расположены несколько сотен специальных карцеров, многие из которых знакомы Джейсону, в них он пережил столько эмоций, что представить сложно.

Карцер для погружения в Малдурум 'особо буйных пациентов' представлял собой маленькую цилиндрическую конструкцию со стороны больше похожую на железную бочку. Карцер сам по себе небольшой, маленький и узкий, созданный чтобы зажать буйного солдата не оставив ему не места не возможности что-нибудь сделать с собой во время погружения в безумие. Внутри карцера мягкие стены, которые раздуваются, полностью зажимая Джейсона. В итоге зажатый мягкими подушками он остается полностью обездвиженным внутри небольшой железной бочки, дверь в которую плотно закрывается. Он остается один, обездвиженный в темноте и полной тишине. Его сердце стучит как сумасшедшее, от страха всего трясет, по ощущениям это как стоять на краю обрыва набираясь силы, чтобы в него спрыгнуть. Спрыгнуть нужно в приказном порядке. Выбора нет, от этого никуда не деться.

Он закрывает глаза и погружается в себя. Дыхание выравнивается, единственное, что нарушает тишину это звук биения сердца. Последние секунды он просто воплощение спокойствия, это как затишье, но только не перед бурей, а перед кошмаром. Когда все звуки затихают, он остается один внутри себя и здесь четко ощущается оно, что-то темное, мерзкое и какое-то холодное. Оно подавлено, находится в контролируемом состоянии. Он дает этому чему-то свободу, и оно как электрический импульс, моментально прожигает его полностью. Это нечто быстро разливается по телу и начинается кошмар. Происходит взрыв. Сердце ускоряется до предела, зрачки расширяются, так что текут слезы. Наружу вырывается все накопленное зло. Изнутри распирает жуткая злоба, безумное раздражение, так что скрепят зубы, до предела сжимаются кулаки. Все тело трясет. В эти секунды он просто воплощение безумия. Вся ненависть, гнев, все, что можно отнести к человеческому злу, все что дремало и копилось все это время, в абсолютных и идеальных формах, все разом выливается наружу. Открывая глаза, он кричит как безумный зверь и рвется, но зажавшие его со всех сторон мягкие подушки карцера не дают ему дернуться. Взрыв безумия он переживает лишенный возможности двигаться, все, что он может так это кричать, вопить как безумец. Он помнит все, личную жизнь, все сказанные фразы, все мысли, что вились в голове до этого. Он полностью является собой. Но только теперь в нем нет ничего кроме зла. Глаза те же, но внутри он теперь чудовище, которое наполняет лишь пустота требующая заполнить себя насилием. В первые секунды погружения в глубины своего человеческого безумия он готов уничтожить все живое. Если бы не стенки карцера он бы раздавил череп, переломал все кости первому, кто попался бы ему на пути, расшибая голову в кровь, бился бы ей о стену, скакал и прыгал бы как взбесившаяся обезьяна. Вспенившаяся из глубин души мерзость, похоть, жуткие желания парализуют сознание. 'Освободите меня! Освободите меня!' - пытаясь вырваться из плена карцера, не своим жутким сиплым сорванным от крика голосом, срывающимся на хрип, он кричит как сумасшедший.

Обездвиженный, обезумевший как дикий зверь он пытается вырваться, ничего не получается и поэтому он вопит как безумец. Но его дикие крики в глухом узком звукоизолирующем карцере не слышит никто кроме него. Не в силах вырваться в приступе своего безумия, брызгая слюной, он начинает сыпать матами на весь этот мир, проклинает и обзывает все, что в жизни было ему дорого. Непристойными ругательствами он обсыпает свою армию, все министерство обороны, заковавшее его в этот жуткий карцер, разумеется, проклинает свою жизнь. Дальше начинается просто бред, вслух он несет всякую ерунду, порой срываясь криком.

Зажатый мягкими раздувшимися стенками карцера, обвившими его полностью, выбиваясь из сил в попытках вырваться из этого стального кокона, от перенапряжения он теряет сознание, проваливается в свои кошмары. Крики и мольба прекратить остановиться пощадить раздаются женским голосом в его голове. И это пробуждает в нем жажду, желание грубо жестоко насытится чем-то прекрасным. Старый полуразложившийся труп в лесу туманным утром. Изо рта трупа вылезает какой-то мерзкий черный жук, и в своем безумии он находит это интересным. Тело мертвого человека ночью в переулке одного из людских городов на диком юге. На животе этого человека ножом вырезан символ Армидеи - птица Аламфис облаченная в круг. Раздается безумный смех доктора Росс, все заволакивает темнота и вот он стоит на коленях перед ней где-то в дебрях Мерзлого леса окруженный разрубленными телами волков. 'Вы стопроцентный псих, мистер Джейсон!' - она смеется над ним, пока он покорно стоит на коленях. Реактивная фаза у него проходит минут через двадцать. Начинается постепенное привыкание. Пульс начинает восстанавливаться, после истошных диких воплей тяжелое дыхание сопровождается хрипом. Придя в себя, он беспомощно обмякает в мягких и прочных объятиях карцера. Внезапно ему становится смешно, он заливается смехом как сумасшедший. Дверь его карцера, наконец, открывается.