Из-под снега (СИ)

Охотники бегло прочесали долину Кривого ручья и отроги над ней, заглянули в соседние долины. Смотрели в оба, но не видели никого, кроме обычной в это время года непуганой дичи. Следов двуногих не обнаружили: следа старого прошмыги с ярмарки, кстати, тоже. Так мало ли кто ещё умеет петь "морозную дымку"? Заклятие под силу многим охотникам, а не только мудрым, хотя не всякий доходит до тонкости, которую знахаркиной дочери давным-давно растолковал Латира: "Когда твой след пересекает другой, позаботься, чтобы стихии не изгладили оба". Но нет, подозрительных мест, где исчезают все следы, охотники тоже не заметили. Вероятно, в долину Кривого ручья беззаконная погань просто не заходила: обитаемых домов и пригодных для жизни пещер в этой стороне нет, так что, вроде, и незачем.

Колдунья дозвалась Лембы и сообщила, что решила вместе с ватагой охотников переночевать в снегах. Убедилась, что в доме кузнеца и вокруг всё тихо, и у соседей тихо. Зато разведчики подтвердили, что её прежний дом у Синего фьорда вновь заселён, и народу там сейчас не меньше, чем до морового поветрия. Похоже, у беззаконников два основных логова: там и на ярмарке. Оба невдалеке от моря, оба вблизи тракта.

Вильяра в который раз подумала, не послать ли зов по очереди всем троим Наритьярам? Но после ледяной ловушки и беседы с наставником, тогда же, в круге, ей отчаянно не хотелось общаться ни с ним, ни с его присными. Посылая зов, во-первых, приоткрываешь двери разума, а во-вторых, очень ясно указываешь, где ты. Что может быть хуже? Даже столкнуться с враждебным колдуном нос к носу, во плоти -- и то безопаснее.

Оставшееся время до ужина мудрая посвятила установке щита ото всех неприятностей, какие только смогла измыслить. Небо быстро затягивало, но редкие снежинки и порывы ветра, первые предвестники бури, не помешали охотникам доварить походный суп и с удовольствием поесть горячего -- пургу-то придётся пережидать на сухомятке. Вильяра перелила треть в котелок поменьше, взяла пузыри с растопленной водой и утащила в свой иглу. Там было темно, и все спали. Колдунья зажгла маленький масляный светильничек, тихо окликнула:

-- Латира, Нимрин, просыпайтесь ужинать!

Нимрин распахнул вовсе не сонные глаза: умению воина мгновенно возвращаться в действительность позавидовал бы иной мудрый. Латира привстал и охнул, потревожив рану. Юни шевелил носом, принюхиваясь, но не проснулся: умный зверь давным-давно усвоил, что в снегах, вне дома, четвероногие сами добывают себе корм. Перед ненастьем ничего не наловишь, поэтому лучше поберечь силы на после него. Благо, двуногие пустили в тёплое логово. Может, и котелок за собой вылизать дадут, а пока -- спать!

В походных условиях -- никаких отдельных мисок, никаких застольных ритуалов: черпали ложками прямо из котелка, спешили, пока не остыло. Густое варево оказалось вкусным, Ромига с удовольствием употребил бы его в одно лицо -- ой, нет, не влезет! -- ещё и неимоверно сытным. Кажется, приправы слегка тонизировали, или нав словил внеплановый эффект из-за разницы метаболизма?

Латира после недолгого сна выглядел заметно бодрее, а Вильяра за то же время, наоборот, осунулась, будто булыжники таскала.

Облизнув ложку, старик спросил:

-- Какие новости, малая?

-- В доме моего отца -- логово беззаконников.

-- Да, я шёл мимо, видел. Как раз хотел сказать. А тебе известно, что пришлый купец Вильгрин и его южане предательски убили кузена Лембы со всеми его обозными?

Вильяра сверкнула глазами, свирепо оскалила клыки:

-- Знаю. А вот что творится, мудрый, на твоей ярмарке? Я была уверена, что ты крепко держишь свой сброд в руке. Потому и не лезла к тебе, когда ты закуклился, будто летний зверь в берлоге, и перестал отвечать на зов.

-- А моего сброда на ярмарке уже почти не осталось. Кто в полынье потонул, кто в пургу заблудился и замёрз, кого шерстолап затоптал, кого звери порвали -- чисто случайно. Я пытался разобраться, что происходит, пока один твой старый дружок-травник не всадил в меня стрелу, а десяток пришлых устроили загонную охоту. Тогда я решил уходить, покуда жив.

Ромига слушал очень внимательно и понимал, что старик не лжёт, но очень сильно недоговаривает. Скрытничает -- или просто подогревает любопытство слушателей? Нав переглянулся с Вильярой: она, видимо, тоже почуяла недомолвки и не желала бродить вокруг да около. Колдунья сурово нахмурилась, привстала, тень метнулась по снежным стенам:

-- Мудрый Латира, по праву хранительницы клана Вилья, я требую: расскажи мне всё, что ты скрывал со дня моего посвящения. Расскажи без утайки, по порядку, с самого начала.

Старик развёл руками и широко, искренне улыбнулся:

-- Молодец, малая, так и надо! Только начну я не с твоего посвящения, а сильно раньше. Ты сама знаешь, Нари Голкья изобильна и обширна, а охотников здесь живёт не слишком много. В старых домах рождается мало детей, и даже когда все выживают, и взрослые зимуют без потерь, число двуногих с годами не растёт. Поэтому на Нари Голкья издревле с открытыми дверями принимали всех пришлых. В одну зиму младший слуга мог стать старшим или войти в число родичей. Так было, пока пришлых не набегало слишком много зараз. Зуни наверняка рассказывал, как в годы его молодости выходцы из кланов Руни и Сти потеснили Вилья на север, захватив несколько захудалых домов? Это была законная усобица, летняя, мудрые позволили охотникам помериться силой, а после -- замирили. Следующие три лета старые и новые дома толкались боками, делили угодья. Драки чередовались с переговорами, место этих переговоров как раз постепенно и стало ярмаркой. Бухта, удобная для летних мореходов, пешие пути круглый год, много мелких пещер, в которых трудно зимовать, но хорошо жить в тёплое время года, мастерам -- делать себе временные мастерские, купцам -- хранить товары. Многие мудрые гостили там. Меня старый Вильяра пригласил отдельно: обустроил одну из пещер, открыл ближайшие Зачарованные Камни, попросил приглядывать за порядком на ярмарке. Мне понравилось и место, и предложение, я его принял с благодарностью. Впервые со дня падения Лати Голкья другой мудрый доверил мне нечто существенное. Знаю, кое-кто из мудрых, частых гостей ярмарки, были против, но старый Вильяра распоряжался в своих угодьях с полным правом, по уму и по закону. Пока он был жив, его решение никто не оспаривал.

Латира замолчал: начав свой рассказ, он увлёкся, а говорить-то пока было тяжело. Вильяра заботливо подала ему кружку с водой, подождала, пока отдышится, напьётся, и только после этого высказала недовольство:

-- Ты пока не сообщил мне ничего нового, мудрый Латира. Живя на ярмарке, я не могла всего этого не знать.

-- Однако же наберись терпения, малая. Ты-то знаешь, а твой тёмный -- вряд ли, а это важно. Тем более, скоро я открою тайны, которых не открывал никому из ныне живущих. Может, и сам предпочёл бы оставаться в неведении... Вильяра, ты помнишь, с чего началось поветрие в вашем доме?

-- Маму внезапно залихорадило, но она не могла знать, что это так заразно и смертельно. Иначе она затворилась бы в своих покоях наглухо и, возможно, уберегла бы дом...

-- Значит, тебе она так ничего и не рассказала. Ну что ж, теперь ты -- мудрая Вильяра, тебе по силам груз знания. Твоему предшественнику и мне твоя мать открыла, что заразилась этой болезнью на изнанке сна, по другую сторону звёзд. Из ночи в ночь её мучил один и тот же кошмар: поселения некого неведомого мира, охваченные смертельным поветрием. Умирающие звали на помощь, плакали и молили, но там уже некому было помогать им. Ты знаешь, как трудно целителю отвергнуть подобный призыв, а твоя мать была великой целительницей. С каждым новым кошмаром она уходила по дороге сна всё дальше, погружалась в материю чужого мира всё глубже, пока зараза не зацепила её.

Глаза Вильяры стали огромными, как плошки, налились слезами, она воскликнула:

-- Так не бывает!

Латира печально покачал головой: