Из-под снега (СИ)

-- Наставник Наритьяра не мог пронзить мою "морозную дымку", вряд ли сможет и Латира.

Нав фыркнул:

-- Знаешь, Вильяра, я всё меньше понимаю, как тебя учили! Твой наставник чего-то действительно не мог? Или делал вид, что не может? Например, чтобы ты была увереннее в своих силах?

Вильяра зло рассмеялась:

-- Увереннее в своих силах? Да он через слово ругал меня бессильной бездарью, из которой никогда не получится мудрой. Он врал мне в этом, я чувствовала ложь. И когда он думал, что я не слышу, он ворчал совсем другое: "Сила есть, ума не надо. Ум есть, не надо осторожности. Убьёшься, и лёгкого пути к щурам!". Мне было обидно и так, и эдак, но наставник не обязан щадить самолюбие ученика. Какое самолюбие у того, кто отдал стихиям своё имя и похоронил свою родовую ветвь? Лемба тоже не спрашивает у своих заготовок, жарко ли им в горне и больно ли под молотом... А с "морозной дымкой" я сбегала и пряталась от наставника, когда он меня совсем донимал. Искал, но не поймал ни разу.

-- Хороший кузнец железо не бьёт, а гладит. И не переводит добрый металл в окалину. Так отец говорил, а я повторю, -- негромко, но веско вставил Лемба. -- Ты, Нимрин, учил нас так, что даже я всё понял, и мне ни разу не захотелось треснуть тебя башкой об пол.

Ромига ответил с улыбкой:

-- Да я, пока объяснял, сам почти разобрался, как работают ваши песни, и как их правильно слагать. А безмолвной речи вы меня научите, обязательно. Кстати, интересно, от неё всегда, будто головой об пол?

Охотники дружно скривились, Вильяра ответила за двоих:

-- Поначалу, да. Чем больше говоришь и слушаешь, тем легче.

-- Мастер Лемба, а Наритьяру тебе хотелось -- того? Об пол?

Лемба тяжело вздохнул:

-- Предки заповедали, что мудрый без спросу входит в любой дом и повелевает любым охотником. Два года Наритьяра делал всё, что надлежит делать мудрому клана, но на охотников Вилья он смотрел, будто на гнилую рыбу. Я ненавидел, когда он бывал в этом доме...

Взгляд Вильяры затуманился, потом она резко сказала:

-- Нимрин, нам пора за Латирой. А ты, Лемба, поскорее дашь нам сопровождающих и пойдёшь чинить ворота.

Четверть ночи, утро и половина дня минули с тех пор, как одинокий путник глядел с обрыва на занятое логово, на тайно воскресший дом. Давно пора было подыскать подходящий снежный наддув, выкопать к нём нору и до заката отдохнуть. Давно пора, но брести вперёд под монотонный заклинательный напев казалось легче, чем обустраивать стоянку. Правая лыжа, левая лыжа, оттолкнуться копьём, правая лыжа, левая лыжа... Боль в простреленных рёбрах, надёжно унятая заклятьем, вернулась и больше не пожелала уходить, туман в глазах и муть в голове, шатает из стороны в сторону, бросает то в жар, то в озноб...

Путник осел на снег, снегом умылся и попробовал поглубже вздохнуть, но воздух не шёл в лёгкие. Всё-таки он слишком стар для таких ран и таких переходов, дряхлое тело не выдерживает, силы иссякли: и колдовская, и жизненная. Кажется, он околеет прямо здесь, и хорошо, если кричавки найдут его уже мёртвого, а не начнут пожирать заживо. И всё же он слишком упрям, чтобы посылать зов тому, кто его, возможно, разыскивает. А звать на помощь кого попало -- стоит ли? Он снял лыжи, отстегнул от пояса лопатку, непослушными руками вырыл лунку в плотном снегу -- защиту от ветра. Лёг туда, свернувшись клубком. Солнце высоко, мороз не слишком силён: здоровый, крепкий охотник мог бы подремать и так, ничего особенного, потом спокойно пошёл бы дальше. Раненый старик чувствовал, что поживёт ещё немного, но уже не встанет. Лежал и смотрел в глубоко-синее небо с бледными точками звёзд, упрямо не смеживал тяжелеющие веки. Ещё раз подумал, не позвать ли на помощь кого-то из мудрых? Не попытаться ли уйти изнанкой сна в безопасное место? Но кому доверять, и где безопасно, если наяву в спину стрелял охотник из его маленького подобия клана, старожил ярмарки, а во сне... И если та, кого он решился позвать, не откликнулась. Старик с болью запоздалых сожалений вспоминал знахарку и её дочь, когда услышал зов...

"Мудрый Латира, ты меня слышишь? Я в доме Лембы, я жду тебя здесь", -- интонацию безмолвной речи не подделать, не спутать, годы и посвящение её не изменили. Остатка колдовских сил хватит на короткий разговор: "Вильяра мудрая? Я слал тебе зов, но не дозвался. Я ранен и нуждаюсь в твоей помощи. Я лежу в снегу у истока Кривого ручья и не могу идти. Ты сейчас далеко?" "Повторяю, я в доме Лембы. Я успею к тебе до заката. Ты продержишься?" "Надеюсь. Только не ходи изнанкой сна, там стережёт убийца" "Благодарю за предупреждение. Ты один?" "Да." "Жди."

За порогом дома снег ослепительно сиял под маленьким, но не по зимнему высоким и ярким солнцем. Свет, белее белого, аж до рези в глазах, и глубокие синие тени. Ромига ругнулся про себя, заново учась складывать из контрастных пятен объёмную картинку. Вильяра рядом тоже щурилась, зрачки сошлись в точки, но ей и другим охотникам -- в спасательный рейд собирались вдевятером -- было нормально.

А лыжи здесь оказались презанятные: вместо деревянных дощечек -- плетёнка из лозы, залитая бурой полупрозрачной смолой, и железная оковка по краям. Конструкция выглядела громоздкой, тяжёлой, и при том не слишком надёжной. Ромига попробовал лыжу на изгиб -- вопреки ожидаемому, остался доволен. А вот с креплениями возникла проблема: ременные петли были наву безнадёжно широки. Подгонять не стали, один из охотников убежал и вернулся с маленькими, вероятно, детскими лыжами, эти пришлись впору. А что они короче и уже, так и сам Ромига в полтора раза легче охотников. Проверил скольжение -- сойдёт, попрыгал на месте, прокатился туда-сюда по просторному хозяйственному двору: навыки, полученные гаркой на тренировочной базе, не совсем простыли. Вильяра с интересом наблюдала за его эволюциями, занятые сборами охотники подозрительно косились, но комментировать не стали.

Колдунья обозрела свой маленький отряд.

-- Готовы? Выходим, зовём зверей, встаём в круг, и я спою над нами всеми "морозную дымку". Нимрин, петь я буду всю дорогу, по крайней мере, в ту сторону. Ты держись рядом со мной, но разговорами меня не отвлекай.

Вышли, миновав выгородки из камня и снежных кирпичей. Охотники тихим свистом позвали... Первый зверь встал из сугроба: здоровенная мохнатая тварь, белая на белом. Пышный, искристый мех сливался со снегом, размывая стремительно перетекающий силуэт. Из известных Ромиге созданий, зверь больше всего походил на росомаху, только крупнее, и белый. Зверь подбежал к Вильяре, поставил лапы ей на плечи, лизнул в лицо. Колдунья привычно отмахнулась, осадила его короткой командой, надела лёгкую упряжь, за которую удобно держаться, скользя за зверем на лыжах. Ромигу, тем временем, обступили пятеро тварей, не приближаясь вплотную, но и не давая свободного прохода. Насторожённо нюхали воздух блестящими чёрными носами, встопорщив шерсть на загривках, вытянув пышные хвосты параллельно земле. Нав остановился и медленным, плавным жестом показал раскрытые ладони. Вильяра скомандовала зверям:

-- Свой! Знакомьтесь! -- и тут же добавила для Ромиги. -- Ты, Нимрин, не шевелись, дай им тебя обнюхать.

По команде колдуньи сбежалось уже не пять, а два десятка зверей, и тот первый, самый крупный, степенно подошёл. Ромига стоял столбом, как велено, чёрные носы теперь тыкались в него, маленькие тёмные глазки на хитрых, смышлёных мордах блестели любопытством. Потом звери сбились ещё плотнее, отираясь о нава и друг о друга пушистыми боками. Беспардонно топтались по лыжам, скрежеща когтями, кто-то лизнул в руку, кто-то чуть не подбил сзади под колени. Охотники спокойно наблюдали за этой толчеёй, потом, по жесту Вильяры, обступили со всех сторон и взялись за руки.

Мудрая замкнула круг и запела, заклиная стихии скрыть двуногих и четвероногих ото всех, кроме друг друга. Ромига примерно понимал, что она делает, но повторить не взялся бы даже при наличии энергии. Чувствовал: существенная часть ворожбы ускользает от восприятия. Вроде бы ничего удивительного при столкновении с иномирной, чуждой магической традицией, из которой он только-только начал постигать азы. Но его почему-то охватила тоска и досада, будто наткнулся на прореху в самом себе. Будто когда-то что-то мог, а теперь -- нет... Он ушёл так глубоко в себя, что не заметил, как разорвали круг охотники, как разбежались звери. Одна из группы, Унга, тряхнула его за плечо: