Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)

Глава 1.2

Воспоминания и город, мечтающий скорее уснуть

Я вижу эту картину такой: маленькая девочка, на вид лет четырёх, гневно топает ножкой, но, когда замечает, что это не работает, бросается в погоню за своим питомцем. Вернее, он не совсем питомец, но из всех определений это наиболее близкое по значению. Девочка носится по комнатке за проворным бегуном, ловко перепрыгивая через препятствия на своём пути. И вот – удача! – чарующий белый огонёк загорается на всех свечах, и питомец в ужасе замирает на месте. Этого достаточно: девочка сжимает его в своих маленьких ручках и победно потрясает добычей. А потом, по-детски наивно отчитав проказника за… хм… проказы, начинает методично запихивать его в книгу. Поначалу полупрозрачная тень пытается выскользнуть из пальцев ребёнка, но потом вдруг резко ныряет в книгу… сама. Девочка поворачивает голову и надувает губки. Ей так хотелось самой справиться с этой непокорной тенью, а он всё испортил своим появлением! Отец только насмешливо смотрит на неё и пожимает плечами, мол, не виноват, что спугнул её.

Та маленькая девочка – я в своих же воспоминаниях, а Сайтроми – первое, что я помню в своей жизни. Отец снова поменял обличие, но я знала, что это он. Каждый раз, как я тщательно выпытывала у него, каким образом он меняет лица и почему не научит этому меня, Сайтроми напускал на себя таинственный вид и придумывал всякие небылицы. Например, что во сне ему подарил новую внешность трехголовый старик с голосом самой певчей в мире птицы. Или что он вычитал очередное лицо в книге, и поэтому оно приклеилось к нему. Правда, как я её теперь понимаю, была гораздо прозаичней. Оттого, наверное, Сайтроми при всей его прямолинейности довольно быстро вошёл в роль сказочника. Он никогда не врал, и все его выдумки сами кричали о том, что они ненастоящие, что живут только ради того, чтобы насмешить или позлить меня. Поэтому теперь мне не за что обвинять его.

Впервые я познакомилась с отцом в доме, где я, по всей видимости, родилась. Пугливые тени прыгали по стенам, оттуда перескакивали на пол и стол. Должно быть, они были родственниками моего питомца из книги. Я следила за ними, и мне начинало казаться, что тени живые и передвигаются по своей воле. И все они, будто сговорившись, обходили стороной Сайтроми, будто боялись его. Я нет. Даже когда увидела в его взгляде желание убить меня и поскорее покончить с этой неприятной историей, я была невозмутима и тиха. Возможно, я просто не могла окончательно ухватить тот крохотный лучик осознания, что дошёл до меня. Если бы я рассуждала, как взрослый человек, то непременно впала бы в панику. В этом плюс быть ребёнком – многое, воспринимаемое интуитивно, принимается за должное и не отталкивает.

И вдруг в настроении Сайтроми что-то резко переменилось. Он бросил быстрый взгляд на мою мать, сдавленную лихорадкой, достал из кармана что-то блестящее и положил на стол. Сверкающий предмет привлёк моё внимание, но я была не единственной, кого заворожила непонятная блестяшка. К столу тут же устремились проворные тени. Жадные создания! С другой стороны, мне их жаль: когда ты такой хрупкий, невольно потянешься к чему-то материальному, что поможет тебе почувствовать себя… более плотным в этом мире. Тени не решались приближаться к сверкающему предмету на столе из-за Сайтроми, а также из-за яркого пламени свечи, которое покусывало их за бока. Мне это показалось забавным.

- Смешно? – спокойным тоном спросил мужчина. – А ведь сейчас они утащат монету. Следи за ними. Особенно за этим. - oн показал на самую проворную тень, троившуюся и снова соединявшуюся в одно прозрачное тело.

- Она их видит, - надломленный, хрипловатый голос матери до сих пор снится мне по ночам. – Разве этого не достаточно?

- Как и любая уличная гадалка.

Кажется, они говорили о чём-то ещё, но я не слушала. Я была поглощена играми теней. Мне не нравилось, что они хотели украсть блестящий предмет, поэтому забралась на стул с ногами и потянулась к нему. И тут свеча погасла. А в следующее мгновение я уже была на руках у Сайтроми, а стол полыхал, за секунды превращаясь в ничто. Белое пламя сожрало его целиком и отправилось бы трапезничать дальше, но мужчина небрежным взмахом руки его угомонил.

- А теперь? – спросила мать, кутаясь в одеяла.

- Блестяшка, - проскулила я, прощаясь с маленьким сверкающим предметом. Он не достался ни мне, ни им. Я почти чувствовала смесь разочарования и радости, которую испытывали тени… или это были мои чувства, а воображение перекидывало эти ощущения на посторонние предметы? - Красивый огонь съел её? – спросила я, невинно хлопая глазами.

Но почему-то потеря монетки недолго волновала меня.

Я вообще была очень спокойным ребёнком. Существовало поначалу что-то, пугавшее меня, но я только крепче прижималась к боку Сайтроми, и это успокаивало. Он не боялся никого. Почему я должна быть испуганной, когда он так невозмутим? Вскоре после этого мне начало казаться, что чудовищ не существует. Ведь чудовища – это те, кого мы боимся, а я ничего не боялась.

К сожалению, помню слишком мало. Знала, что мама умерла, съеденная лихорадкой так же быстро, как тот стол с монетой, и я перешла в руки отца. Он таскал меня за собой по каким-то заброшенным уголкам, в которых обитали странные жители. Они были неприветливы и недружелюбны, что меня часто огорчало. Но потом я поняла, что существа эти были слишком безрадостны, чтобы проявлять дружелюбие, а безрадостные они от того, что были постоянно из-за чего-то рассержены.

Я воспринимала мир таким, каким видела его, и через призму сказок, рассказываемых Сайтроми. Он относился к ним серьёзно, но я в силу возраста не могла понять всю значимость и думала о них, как об интересных историях. Мне казалось, отец сам их придумывал. Многие были странными и мало запоминающимися. После одной из таких историй, иллюстрации к которой мой детский разум рисовал что ни на есть безумные, Сайтроми долго молчал, а потом вдруг проникновенно заявил:

- Это мои братья и сёстры. Лучше тебе никогда не встречаться с ними.

- А почему у меня нет братьев или сестёр? – невинно поинтересовалась я.

- Потому что природа не ошибается дважды.

Не знаю, было для него это удачей или, наоборот, огорчало.

Сайтроми постоянно окружали личности, не похожие ни на его лица, ни на меня. Он называл их жителями Нижнего этажа Клепсидры(1). Каждый раз, когда я это слышала, мне представлялись крохотные человечки, поднимающиеся и спускающиеся по лестнице внутри часов. Я предположила, что мы, должно быть, находимся на циферблате, но Сайтроми возразил, сказав, что мы пребывали на Верхнем этаже. Том самом, на котором обосновались люди и куда не пускали жителей Нижнего этажа. Почему? Ну, наверное, считали их плохими соседями. Возможно, если бы те были чуть-чуть дружелюбнее, их бы принимали с большей теплотой и не гнали в «подвал»?

Немалая часть знакомых моего отца относилась ко мне с равнодушием или любопытством, реже – с притворным интересом или презрением. Хотя была одна безглазая особа, которая неприветливо косилась на меня (чем, хотелось бы мне знать?) и шепталась обо мне, когда я отворачивалась. Правда, после того, как Сайтроми это заметил, она впредь носит свою голову не на плечах, а в левой руке, что, думаю, причиняет ей массу неудобств.

Пару раз нам встречались люди. Иногда мы выходили к деревушкам, но обходили их стороной, и я могла наблюдать за жителями лишь издали. Сайтроми проявлял исключительное безразличие к ним, и я следовала его примеру. Любопытство вызывало только то, что они делали. Я долго наблюдала за пастухом и его стадом овец, а потом и вовсе засыпала бедолагу вопросами: а как, и почему, и зачем? Не ясно мне было, для чего трое мальчишек у реки кидают в воду камни. Они же не думали причинить ей вред таким образом? И что все закутанные старики теряют под кустами и деревьями, а потом так отчаянно ищут?

Один раз на нашем пути возник разорённый лагерь. Люди в нём были мертвы: кто лежал с распоротыми животами, кто – утыканный стрелами. Пахло кровью и смертью.