Гробницы Атуана

шей траве и ледяным камням. Когда на ее пути сверкнул пробившийся сквозь разрушенную кровлю солнечный луч, она и не подумала глянуть наверх.

Черная процессия вышла из Тронного Зала и окунулась в холодный, призрачный утренний свет. Солнце только что появилось над горизонтом и осветило горы на западе и стену Тронного Зала. Остальные здания все еще лежали в красновато-пурпурной тени, если не считать блестящей, только что заново позолоченной кровли храма Богов-Братьев, стоящего на невысоком холме. По четыре в ряд процессия черных жриц двинулась по тропе, спускавшейся по склону Холма Гробниц, и в ней родилась молитва. В мелодии ее было только три ноты и одно-единственное слово, потерявшее от бесконечного повторения всякий смысл, как верстовой столб на заброшенной дороге. Снова и снова повторяли его жрицы, и День Возрождения Первой из них заполнился тихим речитативом, нескончаемым жужжанием.

Девочку водили из храма в храм, из зала в зал. В одном месте ей дали лизнуть соли, в другом — заставили встать на колени и остригли голову, после чего смазали оставшиеся короткие волосенки маслом и душистым уксусом. Потом она легла лицом вниз на исполинскую мраморную плиту и пронзительные голоса пропели над ней поминовение усопших. Ни девочка, ни жрицы ничего не ели и не пили весь этот день. На заходе солнца девочку, прикрыв овчиной, уложили спать в комнате, которой она прежде никогда не видела, в доме, простоявшем запертым много лет. Потолок в этой комнате был очень высок, но окон не было и чувствовался застоявшийся запах смерти. Здесь молчаливые женщины оставили девочку в темноте.

Она лежала неподвижно, с широко раскрытыми глазами.

На стене затрепетал отблеск света. Кто-то шел по коридору, загораживая рукой свечу так, что она давала света не больше, чем светлячок. Послышался хриплый шепот:

— Ну, как ты, Тенар?

Девочка не ответила.

В дверь просунулась голова, странная голова — лысая, как очищенная картошка, и такого же желтоватого цвета. Глаза на этой голове напоминали картошку неочищенную. Нос, утонувший среди свисавших щек, казался крошечным, безгубый рот походил на щель. Девочка лежала, не двигаясь и не сводя глаз со странного посетителя.

— Эй, Тенар, моя маленькая пчелка!

Голос хотя и был хрипловатым, походил на женский, но исходил не от женщины.

— Мне нельзя здесь быть, мое место на крыльце, я сейчас уйду. Просто мне хотелось взглянуть, как там моя маленькая Тенар после такого утомительного дня, как там моя маленькая пчелка.

Пришелец бесшумно подошел к девочке и протянул руку, чтобы погладить ее по голове.

— Я больше не Тенар, — сказал она, пристально глядя на собеседника. Рука замерла, так и не коснувшись волос девочки.

— Нет… — прошептал он и через минуту добавил: — Знаю, знаю. Теперь ты маленькая Съеденная Арха. Но я…

Девочка молчала.

— Трудный день был для малышки, — сказал человек со свечой.

— Тебе нельзя входить сюда, Манан!

— Нельзя… Знаю. В этот дом нельзя. Спокойной ночи, малышка… Спокойной ночи…

Манан,